Любовь и есть то
содержание и то
качество духа, что только и наполняет свободу (актуализирует её) и даёт ей смысл.
Соборность — это
свобода по любви.
Индивидуализация — это
свобода от любви.
Я намеренно вынес слово «любовь» за скобки текста об «Индивидуализации — одноразовой свободе». Это слово должно было вырастать по умолчанию... И как я рад, что это слово услышано там!..
(О самом тексте в конце ещё скажу, есть интересная параллель.)
О любви философствовать почти невозможно. Любовь конкретна и предметна. Есть два потрясающих афоризма-формулы, которые можно разворачивать в философские размышления:
«Нет истины, где нет любви.» Пушкин. (Эту формулу я попытался развернуть в диалоге с Сергеем Борчиковым «Истина истины». Потом наш диалог оформился в отдельную статью в его книге.)
«Богосотворчество – цель, любовь – путь, свобода – условие.» Даниил Андреев.Обе формулы стояли перед моим мысленным взором (не знаю, как по-другому сказать), когда я размышлял и об излюбленном либеральном фетише — «индивидуализации».
(Размышлял — в том смысле, что делал это и долго, и опытно, на ощупь и с шишками, не один год и не два. Ибо сам из тех.)
Любовь — путь... Но путь и есть жизнь. И личность не точка во времени, но весь путь.
Человектор.
Т.е. не просто путь, но у него есть цель, направленность.
Получается, по формуле Андреева, что
любовь, жизнь, личность — это синонимы одного «пути». А по Пушкину, и синонимы истины.
Тут уместно вспомнить евангельское: «Бог есть любовь» и «Познайте истину, и истина сделает вас свободными».
Что есть истина? «Я есмь.» (Не что, а Кто.)
«Я есмь путь, истина и жизнь.»
Если же свобода, как условие, становится самоцелью, то цель пути — пустота.
И
человектор замыкается на себя, становится нулевым вектором.
Уходит в беспросветное и безысходное себялюбие.
Свобода сама по себе существует только как чистая потенция, как пустота, которая должна быть чем-то заполнена. И содержание её может быть любым.
То же и с иерархией. Это всего лишь структура. И эту структуру может наполнять как любовь, так и совершенно другой дух. Иерархия без любви — тирания.
Нет смысла бороться со структурой как таковой и во имя свободы как таковой. Это будет просто деструкция, разрушение всей органической жизни и всего космоса.
Борьба за свободу может быть только предельно конкретной (лишь тогда она созидательна) — за определённое содержание, реализоваться которому мешает то или иное препятствие. То есть, для реализации этого конкретного содержания не хватает определённого условия. Тогда такая борьба и осмыслена, и оправдана (оправдана именно тем содержанием, ради реализации которого она ведётся). Просто же борьба за свободу, в отрыве от её содержания, это борьба за комфорт ради комфорта. Комфорт (условие) не может быть целью. Это та ловушка, в которую попалась великая западная культура.
Борьба за свободу ради свободы напоминает бесконечную суету человека, которому постоянно что-то мешает что-то сделать. То одно мешает, то другое. А потом окажется, что и делать уже нечего, и незачем, и нечем. Русскую культуру судьба никогда не баловала благоприятными условиями. Творческому духу всегда приходилось мучительно преодолевать и внешние, и внутренние ограничения. Будет печально, если и мы, вслед за нашими западными братьями, увлечёмся вечной борьбой за лучшие условия жизни и растеряем в этой суете то главное, что и созидало нашу культурную идентичность.
Обещанная параллель — о тексте как таковом. Мы уже говорили о
творчестве через не могу в теме Малой прозы Сергея. Есть тексты, которые пишутся
как под гору, легко, на одном дыхании. А есть —
как воз в гору. Потому что надо. Тут не до лишнего, дотащить бы. Почти «вымучиваешь» и кирпичи кладёшь, как слова.
Художнику (человек!), конечно, больше нравится с горки, чем в горку. И сами тексты такие (поначалу) больше нравятся, гораздо. А те, что в гору и через не могу, в первые часы почти отвратительны. Кажутся неудачей. Одно чувство — облегчение от окончания процесса... Да, почти мучения. В прямом смысле.
Это два разных вида работы духа. Как вдох и выдох. Их не выбираешь. Им следуешь.
Если бы текст именно о свободе писался как под горку, легко, это было бы, наверное, не совсем правда. Может быть, поэтому, а может, и по каким-то другим причинам (сознанию недоступным в принципе, и слава Богу) — этот текст писался очень тяжело. Упомянутая Сергеем книжка — тоже. Просто стало надо, время пришло, и не отделаться.
К слову, в таких вещах (как сесть и написать) нет никакого свободного выбора (просто
вдруг становишься перед фактом-горой, в которую нужно влезть). Или этот выбор происходит в недоступных дневному сознанию глубинах духа.
Не могу привыкнуть и перестать удивляться, как меняется и собственное отношение к написанному со временем (часто на 180 град.), и как непредсказуемы отклики читателей. Интересно, что самые вымученные тексты приходятся людям по вкусу чаще, чем самые вдохновенные (на одном дыхании). И что ещё интереснее, с годами любишь и сам больше тех отпрысков, что родились в муках. А те, что легко и вдохновенно, даже забываешь — о чём там, и зачем, и было ли... Есть исключения, конечно, но как правило — так.
Я тут пустился в рассуждения о процессе писательства только потому, что, мне кажется,
момент преодоления тесно связан с нашей темой о свободе. Если исчезнет всякая несвобода и наступит царство либеральной мечты — исчезнет и момент преодоления. Готова ли наша человеческая природа — всё время легко и под горку? Не пустится ли в последний разврат? Не захлебнётся ли самолюбованием?
Вот наступило царство свободы — и что дальше? Невидимая рука рынка сама всё расставит на места? Что строить-то будем в этой свободе? И будем ли? И зачем? И свобода ли это? Вот маленькую свободу — построить конкретный виртуальный Замок — я понимаю (оно реально и конкретно). А просто свободу... Дайте мне свободу! А там видно будет... Будет ли видно? Не заполнит ли эту пустоту тьма? Может, сначала нужен СВЕТ, а потом — свобода СВЕТУ?
(Этот пост я писал легко. Наверное, грош ему цена.
)
