Ёлочка из тумана
– Завтра Новый Год, племяши, понимаешь, из поселка целой оравой приедут, а у меня ёлки нет. Думал я, Сашка из армии вернётся, да и поставит. А тут, сам видишь, Серёжка, на календаре тридцатое число, и то заканчивается, за окном темень, а в моей хате – ни другана твоего, ни ёлки не видно. Ты ешь, давай, ешь, пока полтазика не съешь, не отпущу.
Фёдор Васильевич Вострецов, облачённый в белую майку и по-советски пузырящиеся на коленях синие спортивные штаны, мужчина самого что ни на есть предпенсионного возраста, отличавшийся от множества других мужчин разве что мясистым носом в синих и красных прожилках и большим, особенно для его невысокого роста и в целом атлетической фигуры животом, сидел на кухне своей двухкомнатной квартиры и выпивал. Перед ним стояли полулитровая бутылка омерзительной тридцатиградусной корейской водки и хрустальная рюмка на ножке. На другом конце стола сидел белоголовый паренёк лет двадцати с чуточку застенчивым лицом, тонкой девичьей шеей и бездонными голубыми глазами, под носом которого, действительно, стоял большой эмалированный тазик, почти доверху наполненный огромными, каждый в две ладони величиной, ароматными сдобными пирожками, богато начинёнными картошкой, мясом и луком.
Фёдор Васильевич, именно так, с едва заметной искоркой юмора, его, чаще всего, звали домашние, ныне токарь-фрезеровщик немалого разряда, а кем был раньше, наверное, не помнил и он сам, кроме всего прочего, был непревзойдённым мастером изготовления восхитительных по вкусу «постряпушек», делать которые, кроме него в доме не доверялось никому и никогда. Его слова про «съесть полтазика» не были пустым проявлением вежливости или показным радушием. Фёдор Васильевич не шутил и Серёга это знал. После трёх рюмок корейской мерзости решимость Фёдора Васильевича «откормить заморыша» только укрепилась.
Подперев тяжёлым кулаком лицо, он слегка осоловело смотрел на своего гостя и удивлялся:
– Ну и каким, к чертям собачьим, ты в армии поваром служил? Так за два года мяса и не нарастил.
– Да куда мне наращивать-то, Фёдор Васильевич? – С ужасом приступая к третьему пирожку, оправдывался Серега. – Я ж в батю худенький, да маленький. У меня конституция такая.
– Я вот тебе дам и конституцию и всеобщие выборы. – Увесистый кулак Фёдора Васильевича подъехал к Серёгиному лицу. – Мой-то, последыш, небось, тоже из Монголии своей приедет дохлятина дохлятиной. Хоть тебя откормлю, раз мой балбес домой носа всё не кажет. Ты уже сколько дома?
– Три недели.
– Вот-вот, а призывались разом. Жаль, что служить вместе не попали. Вдвоём всегда легче… Ишь ты, так это получается, ты уже три недели каждый день ко мне домой как на работу шлындаешь. Соскучился по корешу, да?
– А то.
– Вернётся, никуда не денется. Вот только племяши завтра приедут, а у меня ёлки нету…
После этих слов Фёдора Васильевича Серёга, на ходу запихивая в рот остатки третьего пирожка, сорвался со своего стула и метнулся в прихожую к шкафу с верхней одеждой.
– Куда, чертяка? – Не на шутку всполошился хозяин.
– Так я за ёлкой, Фёдор Васильевич, я мигом. Как же племяши-то без ёлки? – Горячился насытившийся до отвала ещё после второго пирожка Серёга, изо всех сил стремясь теперь вырваться из кулинарного плена. – Ножовка есть?
– В кладовке возьми.
Серёга без труда нашёл в кладовке ножовку, а затем быстро облачился в ботинки, дублёнку и шапку.
– Стой! – уже у самой двери, услышал он решительный возглас.
В лёгкой растерянности Серёга обернулся.
– Не июнь же на улице, задубеешь на нашем якутском морозе как цуцик. На-ка для согрева. – Фёдор Васильевич протягивал рюмку с вонючей жидкостью.
Наскоро заглотив содержимое рюмки и мгновенно ощутив во рту вкус задохнувшейся от длительного неправильного хранения редьки, Серёга дёрнулся раз другой, подавляя рвотные позывы, выдохнул, наконец, свободно, и помчался по лестнице вниз.
– Дед Морозу привет! И осторожней будь, мать её перестройку и гласность. – напутствовал его Фёдор Васильевич откуда-то сверху.
Выйдя в морозный вечерний туман и пряча ножовку под шубой, Серёга в нерешительности остановился у подъезда девятиэтажки и стал озираться по сторонам, внимательно вглядываясь в изредка мелькающие силуэты. Двор, в котором жил Серёгин дружок Сашка Вострецов со своей семьёй, представлял собой три беспорядочно расположенные точечные девятиэтажки нового микрорайона, к которым нелепо прилепился только что возведённый детский садик. С противоположной стороны Сашкиного дома строили гостиницу. На краю стройки виднелись ещё не до конца затронутые цивилизацией остатки низкорослого соснячка, как раз для домашней ёлки. Туда Серёга и направился, с трудом сдерживая шаг и делая вид, что имеет давнюю привычку неторопливо прогуливаться по городу именно декабрьскими вечерами и непременно, чтоб в сорокапятиградусный мороз.
Подходя к соседней девятиэтажке, мимо которой лежал путь к соснячку, Серёга заметил, как от угла её к мусоропроводу при его появлении метнулась непонятная большая тень, а затем оттуда к двери подъезда метнулась тень уже поменьше. Подойдя поближе, Серёга разглядел у двери мусоросборника среди прочего выставленного хлама маленькую пушистую только что спиленную сосёнку и рассмеялся: «видать, в этот вечер не один я такой, пугливый и вороватый».
Пожелав мысленно своему неизвестному собрату по тайному промыслу удачи, Серёга уже чуточку смелее двинулся к лесочку. Подойдя к первым же деревьям, он тут же остановился в нерешительности. Почти все деревья были густо укрыты снегом, а туман сгущался так стремительно, что дальше двух-трёх метров впереди разглядеть уже что-либо было трудно. Решив положиться на везение и опыт тех, кто бродил тут раньше, Серёга стал шагать по наспех протоптанным в глубоком снегу кем-то до него тропинкам и оглядывать сосёнки вдоль них. Снег был рыхлый и совсем не скрипел, но Серёге вдруг стало казаться, что он бродит тут не один. К нему опять вернулись тревога и желание поскорее убраться с улицы в тёплое жильё. Походив по тропинкам совсем недолго, он понял, что не выходит так ничего – всё, что можно было тут взять, уже взяли те, кто эти тропинки топтал. Оглядевшись по сторонам и разглядев в стороне едва виднеющуюся в тумане кучку сиротливо жавшихся друг к дружке невысоких деревцев, Серёга сжался пружиной, а затем что есть силы сиганул в глубокий снег в направлении этих деревьев. Сделав так два-три прыжка, он оказался в нужном месте. Одна из сосёнок, едва ли не самая маленькая, действительно, была замечательной. Стряхнув с неё снег, Серёга увидел прямые ровные ветви, равномерно разбежавшиеся по тонкому стройному стволу, и пушистые длинные иголки на них. То что надо!
Пара движений ножовки – и промёрзший ствол деревца оказался в Серёгиных руках. Обрадовавшись, что большая часть дела уже сделана, он прямо по снежной целине, черпая ботинками снег и стремясь как можно скорее выбраться из сосняка, заспешил к Сашкиному дому, ориентируясь по слабо доносившемуся до него свету уличного фонаря.
Вдруг, когда конец соснячка был уже совсем близко, Серёга скорее даже не увидел, а угадал перед собой человеческий силуэт. Воткнув сосёнку в снег слева от себя, он резко ринулся в противоположную сторону и замер в тумане. Постояв так не больше минуты, он потихоньку стал двигаться обратно. Вскоре он увидел то место, на котором оставил сосёнку, только деревца там уже не было. Вместо него остался примятый снег и пара замёрзших хвоинок на нём.
Раздосадованный на того неизвестного, который унёс в туман его «ёлочку», а ещё больше на самого себя, ставший порядком замерзать Серёга топнул забитым снегом ботинком и решительно ринулся по целине в гущу сосняка. Понимая, что долго ему с холодными ногами на улице оставаться опасно, и уже смирившись со своей участью, он спилил первую подвернувшуюся сосёнку, показавшуюся ему менее страшной, чем остальные, и снова напрямки ринулся к домам.
Снова перед ним мелькнул в сторону таящийся силуэт. Решив никого и ничего уже не бояться, Серёга не сбавляя хода, двинулся дальше. Сделав пять-шесть шагов, он оказался в том месте, от которого за пару секунд до этого метнулся силуэт, и остановился как вкопанный…
Это была его «ёлочка»! Это было его деревце, которое он узнал бы из сотни других. Теперь уже кто-то другой, так некстати подхвативший оставленную им с перепугу в снегу «ёлочку», вынужден был, завидев его неясный контур, трусливо бежать в туман, воткнув её в сугроб «чуть-чуть подрасти».
Последние капли страха оставили Серёгу. Погрозив кому-то невидимому в тумане кулаком, он бережно взял свою «ёлочку», водрузив на её место сосёнку, которую только что нёс, и, никого не таясь, помчался к Сашкиному дому.
Серёгина пушистая «ёлочка» пришлась малогабаритной квартире в самую пору. Установив её в крестовину, Фёдор Васильевич посмотрел на деревце, потом повернул своё довольное лицо к дрожащему от холода Серёге.
– Завтра племяши сами и нарядят. Им это в радость будет. Ну, чего встал? Вперёд на кухню! Сейчас примешь ударную порцию для согрева, и дальше за дело – твои полтазика тебя ещё дожидаются.
Фёдор Васильевич возился с чайником у плиты, когда раздался звонок в дверь. Серёга открыл её сам. На пороге стояло такое же тщедушное, как и он, и такое же замёрзшее улыбающееся существо, только в солдатской шинели и с цветком гвоздики в руках (для мамы). Существо было его другом, Сашкой Вострецовым, который, наконец-то, вернулся из армии.
– Серёжка, кто там? – донеслось из кухни.
– Дед Мороз, Фёдор Васильевич, дед Мороз!
До нового одна тысяча девятьсот девяностого года оставались ровно сутки.
2007
