Юбилей
Юбилей – важное событие в жизни любого человека. Его ждут, к нему готовятся, с волнением считают дни до его наступления, предвкушают радостные минуты всеобщего внимания, изобилие причудливых подарков с далеким намёком на празднуемое событие, трогательные признания в давней и одной на всех большой любви к юбиляру и другие положенные в такой момент знаки особого внимания и уважения.
Каждый юбиляр считает всё это самим собой разумеющимся. Главное – дотянуть до очерченной кружком на настенном календаре заботливой внучкиной рукой даты. Всё остальное – вполне заслужено и отмерено годами. Поэтому юбиляр начинает капризничать и вести себя как ребёнок задолго до дня, в который ему довелось ровно столько-то лет назад нечаянно родиться или обзавестись единственной записью в трудовой книжке, или изобрести свой первый велосипед, а может быть поддаться на уговоры друзей и, мучительно перебарывая в себе природную лень и великую страсть к домашнему уюту и комфорту, отправиться с рюкзаком за плечами в холодные и пустынные горы.
Поэт-песенник Виктор Иванович Локотков являлся редким исключением из общего правила, поэтому никак не обнаруживал в своём поведении характерных признаков, свидетельствующих о приближении значимого события. Наоборот, чем ближе становилась праздничная дата, тем молчаливее и задумчивее становился он.
… И вот день юбилея наступил.
В это утро Виктор Иванович проснулся очень рано. Ещё было темно за окном, ещё не начали сновать по улицам первые машины, окна соседних домов ещё хранили тишину и покой. Губернский город только готовился к неторопливому провинциальному пробуждению.
Проснувшись, Локотков долго сидел в задумчивости на кровати, потом неслышно встал, засунул ноги в любимые старые тапочки и осторожно, стараясь не тревожить домашних, пробрался на кухню. Поставив чайник на плиту, он сел к окну и стал смотреть на усыпанный осенней листвой дворик, с которым были связаны долгие годы его непростой, богатой на трудности, но такой счастливой жизни.
Пройдёт еще пара часов и в просторной квартире Локотковых начнется суетливое и радостное оживление – ведь сегодня у Виктора Ивановича совсем не рядовой день – ровно пятьдесят лет с начала творческой деятельности. Почему именно сегодня, Виктор Иванович не знал, да и не пытался узнать. Для самого себя он никаких памятных дат не определял: вся его долгая жизнь, сколько он себя помнил, была отдана песне. Но видно нашёлся кто-то дотошный, кто не оставаясь равнодушным к его творчеству, когда-то что-то подсчитал и определил.
Начнётся как всегда, с поздравлений домашних. Это будут самые приятные и искренние минуты. Потом будут бесконечные телефонные звонки, визиты, подарки, громкие и восторженные приветствия юбиляру от почитателей творчества и тех, кому положено это делать по должности. Будет торжественное собрание в его честь, на котором его усадят на почётное место в президиуме. Будут пространные поздравления официальных лиц, затем заместитель губернатора, а может быть и сам губернатор в торжественных выражениях объявит о присвоении юбиляру очередного почётного звания, вручит приветственный адрес, диплом с пышным букетом цветов и прицепит ему на лацкан пиджака красивую блестящую медальку. После собрания будет концерт, на котором будут исполняться только песни юбиляра и песни, посвящённые юбиляру. После концерта будет праздничный банкет, на котором номенклатурные творческие работники и многочисленные чиновники от культуры будут произносить витиеватые тосты за здравие юбиляра и его творческое долголетие. Постепенно тосты утратят свою витиеватость, а лица тостующих торжественность. Кто-то за столом подвыпив, как бы случайно, вполголоса зло обронит, что иные, мол, настоящие таланты, горя хватили с лихвой, знавали и гонения, и лишения, и замалчивание, а этот… Говорящего быстро и грубо оборвут на полуслове и, как бы в виде неловкого извинения, за столом с новой силой бодро и громко зазвучат заздравные тосты в честь юбиляра.
Поздним вечером уставшего юбиляра вместе с цветами, наградами и подарками отвезут на чьей-нибудь служебной машине домой и только здесь, снова оказавшись в кругу родных и самых близких для него людей, он по-настоящему ощутит свой праздник, но едва ли от усталости найдёт в себе силы радоваться.
Виктор Иванович задумчиво смотрел в предрассветные сумерки и тихо радовался минутам тишины, позволявшим ему хоть на короткое время остаться наедине с самим собой и своими мыслями. В который раз за последние дни он мысленно возвращался в прожитое, вспоминал, что было сделано, сколько пережито, отыскивал в своих воспоминаниях какие-то знаковые события и пытался найти в них ответы на мучавшие его в последнее время вопросы: всё ли сделал он в своей жизни правильно? может ли он гордиться прожитыми годами? что по-настоящему значат для людей его песни? всегда ли он был искренним перед самим собой в том, что делал?
Вспоминал опалённое войной детство, комсомольскую юность, годы ударных молодёжных строек, вихрь перестройки, закруживший народы и поколения огромной страны в стремительной и безудержной пляске. Вспомнились недалекие, но такие трудные годы болезненного становления новой российской государственности, оставившие глубокий след в и без того невеликом бюджете семьи Локоткова.
Не оставаясь равнодушным к судьбе своей страны, не отделяя себя от неё, Локотков писал, откликаясь своими песнями на каждое заметное событие жизни, на то из происходящего, что волновало его и его соотечественников. Писал о большом чувстве любви к родине, к женщине, к жизни. Писал о патриотизме, долге, верности комсомольским идеалам. В этот момент ему с грустью подумалось, что идеалы остались, а верность куда-то ушла. Писал много и довольно успешно. На его тексты охотно клали свою музыку многие известные композиторы. Писал и на заказ, чего там скрывать. Нередко ему специально заказывали тексты под конкретного исполнителя. Это ведь тоже показатель таланта и успешности. Уровень! Потихоньку, год за годом, пришла известность, выросло признание, определился и прочно закрепился за ним статус именитого автора…
Размышления Локоткова прервало рычание телефонного аппарата. Таким сердитым и требовательным могло быть только рычание междугородного звонка.
– Витька, братишка, поздравляю тебя с долгожданным юбилеем и желаю тебе пережить грандиозные празднования, устроенные просвещённой частью человечества по этому поводу! – Звонил из Новосибирска младший брат Анатолий, который уже многие годы двигал в Сибири науку. Всегда энергичный Анатолий не расставался с оптимизмом и хорошим настроением ни ночью, ни тем более днём. – Не спишь? А у нас уже утро. Решил тебя первым поздравить. Успел?
– Успел, вслед за петухами. – В тон брату пошутил Виктор Иванович.
Они ещё долго говорили о каких-то пустяках, вспоминали далёкое голодное детство и другие, незначительные на взгляд постороннего слушателя события. За этим занятием и застало Локоткова проснувшееся многочисленное семейство.
Сонные, ещё не успевшие окончательно проснуться домашние, наскоро одевшись, принялись целовать, тискать и поздравлять Виктора Ивановича. Внуки, шумя и толкаясь, наперегонки торопились вручить деду свои поделки. Дочь с зятем восторженно, видимо, предвкушая его реакцию, совали в руки какой-то празднично упакованный свёрток. Сын, предприниматель, приехавший на юбилей из Москвы, торжественно и деловито водрузил на стол сверкающую бутылку водки «Слеза России» с красочным портретом Виктора Ивановича на яркой этикетке.
Только жена, Мария Степановна, тихо сидела в уголке и с затаённой, полной нежности улыбкой смотрела на этого человека с непростым характером, которому отдала всю свою жизнь без остатка, с которым делила все беды и радости на долгом жизненном пути и которого никогда, ни на минуту не переставала любить.
Побыть наедине с семьёй удалось недолго. В дверь позвонили, после чего юбиляру вручили большую стопку поздравительных телеграмм. Потом были бесконечные телефонные звонки, цветы, опять телеграммы, снова цветы…
Часов в девять в квартиру с шумом ввалилась толпа седовласых «комсомольцев», увешанных значками, вымпелами, пилотками, разноцветными галстуками, гитарами и прочей положенной бойцам ударных строек атрибутикой. Увешанный обильнее других комсомолец быстро и по-деловому, со знанием дела построил собратьев и от имени «молодых» строителей далекой Колывановской ГЭС воодушевлённо поблагодарил слегка озадаченного Виктора Ивановича за песню, которая стала гимном комсомольцев, приехавших много лет назад из разных уголков Советского Союза в Сибирь возводить эту ГЭС. Затем он повернулся к строю товарищей, энергично взмахнул рукой и в тот же миг в квартире Локоткова забренчало, застучало, запело:
Над седыми сопками таёжными
Раздаётся стройный гул машин
Закончив выступление, убелённые сединами комсомольцы ещё раз поблагодарили юбиляра за песню и сообщили, что непременно примут участие в праздничных мероприятиях, посвящённых юбилею, после чего такой же радостной возбуждённой толпой покинули квартиру.
Не успела закрыться за ними дверь, как в квартиру гомоня вошла представительная делегация школьников, которая сообщила, что в честь юбилея любимого песенного поэта в их школе организована его творческая встреча с учениками и машина уже ждёт у подъезда. Отказать Виктор Иванович не смог.
После встречи со школьниками, больше походившей на концерт детского песенного творчества, прерываемый рассказами школьников о том, как песни гостя учат их жить и любить Отечество, Локоткова повезли на чествование к губернатору, оттуда на торжественное собрание, устроенное в стенах филармонии. Собрание плавно перетекло в праздничный концерт, после которого кавалькада красивых чёрных машин, подхватив юбиляра, помчалась к одному из дорогих ресторанов.
Банкет, на котором каждый из присутствующих непременно желал выпить с юбиляром и сказать ему несколько слов, изрядно утомил Локоткова. В который раз он пожалел, что рядом с ним не было жены, избегавшей шумных официальных мероприятий. Улучив момент, он выбрался в фойе и устало плюхнулся в кресло под пальмой.
Едва Виктор Иванович прикрыл уставшие за день от яркого света хрустальных люстр, софитов и вспышек фотокамер глаза, как над головой удивлённо раздалось:
– О! Я, кажется, его узнал.
Перед ним стояли двое крепко подвыпивших мужчин, по виду напоминавших преуспевающих бизнесменов, которым загадочным образом удалось сколотить состояние, не обременив себя ни интеллектом, ни образованием. Один из них скучающе и безразлично смотрел мимо Локоткова. Второй же, держа товарища за рукав и сильно жестикулируя, говорил:
– Дед, это же тебе там, в зале «уважуху» делали? Я видел, точно, ты был. Мы там с пацанами рядом в «персоналке» оттопыриваемся. Меня, кстати, Серёга зовут. А ты что, правда, авторитетный композитор? Наверное, правда, вон и медалька у тебя на френчике висит. Видно, по делу дали.
– Простите, я не совсем понял вашего вопроса… Я не композитор. Я поэт.
– Да брось ты! Там же только и базлали про твои песни.
– Я поэт-песенник. Пишу слова к песням.
– Да ладно, какая разница. Если ты правда в авторитете, спой-ка чё-нибудь из твоего, чё я знаю. Пацанам потом скажу – знаете такую песню? Так я с ее композитором знаком. Вот круто будет. А, Макс?
Макс не ответил, продолжая непонимающе смотреть сквозь Локоткова.
– Я не композитор, – отчётливо и подчёркнуто вежливо повторил Локотков, – и не обладаю ни желанием, ни необходимыми вокальными данными, чтобы петь, да это и ни к чему. Из наиболее известных написанных мной песен могу назвать вам, Сергей, «Травушку весеннюю», «Песенку первопроходцев», «Отчизну любимую» или, например, вальс «Прощание с Москвой».
– Что-то не слышал, – расстроился собеседник, – слова хоть какие там? Только такие давай, чтоб все знали.
– В «Отчизне любимой» есть такие строчки:
Но до самой последней минуты
Буду в сердце хранить я своём…
– А-а-а, знаю, – перебил его на полуслове Серёга, – козырная песня. Её мой батя по пьяному делу постоянно поет. Ну, ты того, короче, молодец! Нормальный композитор. Дай пять.
После этого довольный Серёга облапил Локоткова, а потом, взяв в охапку засыпающего Макса, вышел с ним на улицу.
Окончательно уставшего Виктора Ивановича привезли домой за три часа до полуночи. Домашние терпеливо и преданно ждали его. И сам он, несмотря на усталость, тоже ждал возможности побыть с семьёй. Это давало ему силы. Празднование продолжилось за семейным столом.
– Знаете, – задумчиво произнес Виктор Иванович, когда радостное возбуждение за столом улеглось, – весь день сегодня я слышал свои песни, и разговоры везде были только о них. Наверное, они не так уж и плохи, если вокруг моего юбилея наделано столько шума. Только всё равно сомнения не дают мне покоя: так ли жил? то ли делал? Не временное ли всё это, не случайное, не наносное? Ищу опору в том, что делал, и не нахожу. Наверное, поэтому именно сейчас хочется услышать что-нибудь простое и задушевное, идущее из самой народной гущи, то, что всегда живёт в народе, не исчезло и не исчезнет никуда, несмотря на войны и потрясения.
– Я знаю одну такую хорошую песню. – Произнесла дочь Марина. – Мы её с девчонками в институте любили петь. Столько лет прошло, а до сих пор хорошо это помню.
Марина тихо запела:
Гляжу в окно, но клён мне говорит, что ещё рано.
Застыла от волненья в сердце кровь.
Как рассказать словами то, что несказанно?
Как передать тебе мою любовь?
С первыми же словами песни Виктор Иванович едва заметно вздрогнул, его глаза встретились с глазами жены. Эти глаза сказали ему всё. Они давали ему ясные и простые ответы на все вопросы, что так мучили его в последние дни. Они говорили ему: разве можно получить в жизни большее признание, чем услышать написанную тобой песню о первой и единственной в твоей жизни любви, подаренную ей, и только ей звёздной летней ночью, и вернувшуюся к тебе через столько лет песней из народа? Разве можно иметь большее счастье, чем счастье иметь такую семью?
Песня всё летела в открытое окно, а Виктор Иванович и Мария Степановна продолжали неотрывно смотреть друг на друга. В тот миг в целом мире не было слов, которые могли бы передать чувства, переполнявшие их.
