Роза Мира — диалог культур и культура диалога

Начал просматривать последние поступления с конца. Врастание дерев в заборы впечатлило само по себе, но цветовые изыски автора показались слишком резкими. Размышляя об адекватных эстетических критериях, стал задавать себе простой вопрос: хочу ли я ЭТО в качестве скрин-сэйвера (Шишков, прости, не знаю как перевести). Среди нервирующих красно-синих древ таковых нашлось и я, перешагнув через одно поступление, оказался внутри диалога незнакомой мне дамы с морским прибоем. Теперь у меня стоит вот этот: Судя по всему, там еще есть запас на будущее. Чем они хороши? Во-первых, они все разные. Во-вторых, они как-то успокаивают и радуют. В-третьих, данный конкретный экземпляр как-то очень музыкально выражает тему морского прибоя, и кроме того хорошо сымитирована кисть.

Появился новый альбом "Музыка цвета" Виктории Аксеновой. Это даже и не альбом, а некая гала-презентация, охватывающая творческий путь за 17 лет. Точка отправления обозначена двумя яркими, запоминающимися произведениями: "Клоун" и "Ожидание". Первое - резкое парадоксальное высказывание в духе начала 20 века, второе - реквием по Серебряному веку. Однако, продемонстрировав свой потенциал в более или менее традиционной эстетике модерна, Виктория отправилась искать свой собственный путь "нежного фовизма": сочетания ласковой расплывчатости и растворенности линии в цвете с яркими, но нерезкими цветовыми пятнами, пронизывающего, но не слепящего света, слияния внутреннего и внешнего в мягкой симфонии акварельно-пастельных тонов. Гала-презентация - суровое испытание ... неизбежны повторы, стирающие выразительность ... не все равноценно ... однако, когда закрываешь альбом и смотришь вокруг, глаз ищет полупрозрачных ангелов, примостившихся на потолке. Кажется, что через окружающую предметную реальность просвечивают желтые вазы, зеленоватые лунные дорожки и прочая цветомузыка Аксеновой как не сочиненное, а открытое, обнаруженное ею и подаренное всем нам цвето-звуковое сопровождение повседневного бытия.

Искренне рад, что Евгений взялся за тему Василия Блаженного. Как много этот храм для нас значит, объяснять не нужно. Он – это наше всё, примерно как Пушкин. Он архетипичен и неповторим одновременно, уникален своей красочной хаотичностью, столь отличной от основной тенденции величественной упорядоченности, присущей нашей религиозной архитектуре. А может, мы его любим именно потому, что он не был канонизирован и не начал собой никакой новой традиции, которая стала бы скучной уже в силу своей массовости? Он выразил атмосферу какой-то особенной духовной радости, то ли пасхальной, то ли дионисийской. Его атмосфера контрастирует с аскетически-покаянным настроем, доминирующим в нашей духовной практике. Трудно отделаться от мысли, что в этой звенящей красочной радости проецируется на христианский контекст наша особенная способность к счастью, та натуральная «прароссианская» сущность, о которой пишет Евгений в своих теоретических работах.

В  последнее время было достигнуто понимание того, что этот храм создавался как образ Нового Иерусалима. Церковь со многими разными куполами была образом града многих церквей – т. е. образом как Иерусалима, так и самой Москвы, понимаемой как новое воплощение Святого Града. Образ Нового Иерусалима и должен был быть праздничным, красивым, даже роскошным. Ведь это – обретенный Рай. Заметим, однако, что духовная радость выражена здесь через поражающую воображение красоту земную. Этот неоплатонический принцип характерен для готики, что побуждало некоторых называть Василия Блаженного «русской готикой». Пусть Новый Иерусалим спускается с небес, но спускается он все же на землю, затмевая собой всю предшествующую земную красу. Напряженное ожидание, заключенное ранее в круговой  замкнутой композиции рублевской «Троицы», вдруг прорвалось визуальным великолепием, выразив радость обретенного спасения.

Евгений, однако, не идет по пути воссоздания образа Небесного Иерусалима. Он представляет нам зрительные впечатления о храме – примерно так, как они остаются в зрительной памяти после посещения. То что у него получилось – это не столько образ храма, сколько образ визуальной памяти о нем, тех мерцающих полуоформленных картинок, которые остаются после переживания прямого восприятия. Можно сказать, что Евгений проявил себя как художник-экзистенциалист, которого интересует не храм сам по себе, а «со-бытие» человека с храмом, состояние непосредственного пребывания в нем, прямые зрительные впечатления, свободные от теоретизирования и богословствования. Между художником и храмом натянулись незримые струны-связи, и звучит слышная ему одному интимная мелодия.

В заключение хочется просто помечтать о том, во что могла бы превратиться годуновская Россия, породившая этот шедевр, если бы она не оказалась разгромлена внутренней Смутой и внешними нашествиями и не была бы вынуждена бороться за собственное существование и восстанавливать государство и порядок твердой рукой военной диктатуры, а затем новой династии, утратив в этой борьбе ту невозвратимую непосредственность радостного религиозного чувства и силу теургического вдохновения, которыми дышит, светится и переливается собор Василия Блаженного.

В своем последнем альбоме Евгений, мне кажется, взял какую-то не вполне ясно определимую, но ясно видимую новую высоту. Раньше мне не хотелось называть его синэстетом, а теперь хочется. Наверное потому, что в этом альбоме синэстетика стала не только личной собственностью автора, но и передалась зрителю (мне, по крайней мере). Может, это отчасти потому, что в живописи сохраняются элементы формы и предметности. Предметность цветов однако особая: цветок - это и предмет и стихия одновременно. Цветочные мотивы испокон века изображают природную и жизненную стихию и в этом плане устареть не могут. Цветок в определенном смысле лучше и полнее листа. Цветок и принадлежит природе и выделяется из неё, примерно как личность из человечества. Кроме того, цветок - это орган размножения, не зря он такой привлекательный, красивый и эмоционально заряженный. В природе цветка так же хочется раствориться как в музыке ...

Калитка в Рай... Отклик на отклик.

Все знают, что главный (парадный) вход в Рай был запечатан и для его охраны был наряжен вооруженный страж.

"Все знают" - что такое Рай? Или версию того религиозного и культурного сознания, когда Рай представлялся человеку по образу и подобию объективного внешнего мира, который его окружал? Когда и сама Земля представлялась плоской, а небесный свод твёрдым. С тех пор человеческие представления о космосе и о духовной жизни очень сильно изменились, неизмеримо расширился и культурный, и философский багаж, и знания о других религиозных системах и представлениях. Т.ч. "все знают" в данном случае вряд ли содержит однозначное "для всех" представление.

Мне, например, ближе представление о Рае как о мире Высшем, по сравнению с нашим. Высшем - прежде всего в духовном смысле. То есть, это мир, где непреодолимая граница между внешним (объективным) и внутреннем (субъективным) пространствами не существует, как в мире нашем (падшем). Иначе трудно понять, что такое вообще духовное восхождение. В духе ведь нет и быть не может никакого разделения на объект и субъект, иначе это уже не дух, а один из предметов материального мира. Бога ведь тоже мыслили на заре зарождения религиозных мифов как объект материальный, соответственно - и представления о Рае были подобными материальному миру.

Сам этот факт предполагает наличие ограды вокруг Райского сада — если бы её не было, то не было бы и врат, которые нужно было бы охранять. Но не все знают, что в этой ограде была еще боковая калитка

Мне понятнее такое представление о входе в Рай: душа сама приходит в тот мир, какой ей ближе и роднее, какой сформировался внутри неё при жизни здесь. Душа не идёт в Рай не потому, что её туда не пускает какой-то внешний страж, а потому, что Рай ей представляется скучным и несвободным, в отличие от Ада. Как она при этом именует миры, не важно: она может Рай называть Адом, как и наоборот. И Рай, и Ад - это инверсии внутреннего мира вовне. И душа в итоге попадает в том мир, какой находится в ней самой. Следовательно, все стражи и ворота - это её собственные стражи (страхи) и ворота (табу и кругозор).

Интересно, что в андреевской мифологии некие хранители кармы следят за "правильным" попаданием души в миры низшие (относительно нашего) - в чистилища, в круги Ада и т.п. Но не в миры высшие, куда душа устремляемся свободно и сама.

А в экзистенциальной философии низшие миры (условно: Ад) - это миры, где ещё непреодолимей пропасть между внутренним и внешним, чем в нашем мире; ещё сильнее объективация и отчуждение духовного и материального. И наоборот: чем мир выше, одухотворённее, Божественнее, тем меньше он поддаётся объективации, тем меньше разрыв между внутренним и внешним, между царством свободы и царством необходимости.

Т.ч. представлять Рай по образу и подобию нашего мира - в лучшем случае это будет верхнее из чистилищ, а в худшем - Ад. И "Калитка в Рай" мне кажется очень тонким намёком на саму Божественную природу Рая - в него и нельзя войти никак иначе, чем через такую "Калитку" в своей собственной душе... То есть - свободно. Как тогда и понимать "Царствие Божие внутри вас"? Тоже ведь "все знают" это, но представляет каждый по-своему.

Может, она и сгинула вместе со всем Райским садом во время Потопа.

По-моему, во время Потопа сгинул мир "а-ля Содом и Гоморра", а не Райский сад... Да и сам Райский сад не мог находиться внутри мира падшего, это противоречит даже тому древнему представлению о космосе, не говоря уже о современном. Райский сад может существовать либо в ином мире, либо в мире духовном, но никак не в падшем.

Счастье — на удивление редкая, почти отсутствующая тема в искусстве. Не проскользнувшее "чудное мгновенье", а длящееся полноценное счастье, определенно ощущаемое как таковое.

А мне кажется, что счастье, как любовь и смерть - центральная и магистральная тема в искусстве. Счастье как миг - когда просвечивает здесь "мир лучший, мир духовный", а такое счастье и не может быть ничем иным, кроме мига. Вечное и преломляется во времени именно как Миг. Собственно, о таком счастье-миге вся мировая поэзия...

Но, Вы правы, есть и другое понимание "полноценного счастья" (если его, конечно, не путать с благополучием и с отсутствием риска его потерять) - счастье как участие в жизни высшей, счастье как служение высшему, даже счастье как жертва во имя высшего. Счастье - как часть Целого и осознание своей причастности Ему.

У Тютчева есть два варианта стихотворения, где он говорит именно о таком "полноценном счастье" (полноценное - от полноты бытия). "Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые" и "Счастлив, кто посетил сей мир в его минуты роковые". Оба варианта считаются полноценными и равными. И сам поэт так и не определился до конца жизни, какой предпочесть. Интересно здесь ещё и то, что в таком понимании счастья есть и символы: "сей мир" и "минуты" (миг, мгновение), сквозь которые незримо просвечивает вечность. Есть и призвание свыше ("призвали всеблагие"), и понимание своего участия в исторических (роковых) событиях именно как счастья (быть их частью). Это тютчевское стихотворение - одно из лучших определений счастья в русской поэзии, на мой взгляд. И одно из самых трагических по образному строю. Разумеется, такое определение счастья не укладывается в понятие комфорта.

А Пушкин (раз уж вспомнили здесь "чудное мгновение") заявил, что "на свете счастья нет, но есть покой и воля"... И тут же нарисовал картину счастья (по его словам, он был счастлив только тогда, когда писал стихи) - "давно завидная мечтается мне доля"... Всё искусство - это счастье (или доля) и о счастье (о красоте)... Красота есть и в трагедии. Причём это, как правило, красота высшая, на какую только способен герой... В том числе - и герой лирический... "Калитка в Рай" - замечательная метафора Счастья... Калитка - это хорошо...

Этот сад был частью допотопного мира. Так считать логично, так как сам тот факт, что его охранял страж с мечом, говорит от том, что сад никуда не девался после грехопадения - иначе было бы нечего охранять.

Так считать было логично для людей, имевших представление о мире, ограниченное их знаниями: относительно небольшой участок суши, окружённой водой, а над ними твердь небесная. В таком представлении о мироздании логично представлять и потерянный Рай в виде какого-то сада, окружённого стенами. И если Рай не нашли, значит его смыл Потоп.

Но вряд ли сейчас кого-то могут удовлетворить такие представления о реальности... Ни потерянный, ни загробный, ни будущий Рай невозможны в нашем трёхмерном пространстве с линейным временем и существующими в данном континууме физическими законами. Невозможны в принципе. Да и в богословском смысле Рай не может быть частью мира падшего и лежащего во зле. Рай не может находиться в царстве князя мира сего как его девственный кусочек. И не мог никогда.

Иной мир мыслится либо мистически (мир с иными пространственными и временными координатами и законами), либо духовно - как духовная первореальность. Оба представления взаимно дополняют и обогащают друг друга. Потерянный Рай, где человек говорил напрямую с Богом, представлять в нашем падшем мире с его законами, как некий уголок, значит и самого Бога представлять как один из объектов материального мира. Такие представления ничего общего не имеют с духовной абсолютной первореальностью, не сводимой в принципе ни к каким объектам материальной вселенной.

Всё-таки без перевода библейской символики на язык современных представлений о мире и космосе буквальное понимание её в рамках мира сего не выдерживает не только философской критики, но и элементарного здравого смысла.

Однако материализация духовного - это центральный нерв христианства.

Так и знал, что такой аргумент приведёте. Был уверен. Но не стал здесь углубляться в богословские смыслы. Воплощение Бога Сына - это обожествление, просветление, одухотворение, преображение материального, а не обратное - не материализация духовности. Всё с точностью до наоборот. Богочеловек - не сведение Бога до материального объекта материального мира, а преображение человека, его высший Идеал. Воскресение Христа - это победа духа над тленом, а не тлена - над духом. И т.д. И т.п.

Дело вовсе не в логических схемах или научных аргументах, а в том, что слишком от мира сего, слишком элементарно-логичны и примитивно-научны представления об иных мирах и духовной реальности по образу и подобию мира падшего. Всё наоборот как раз. А как там "верит народ" - это вопрос открытый... Я и есть самый что ни на есть типичный представитель народа, к слову...

По-разному люди верят, не нужно народ считать примитивнее и глупее себя. В итоге всё равно получается, кто как хочет (как может) - так и верит. Что видит в библейских символах, то и видит. Рай и есть инверсия внутреннего мира вовне... Скажу больше, все священники верят по-разному. Среди них можно встретить весь спектр представлений, как и среди других людей. Хуже того, даже не верят люди по-разному, среди атеистов тоже есть полярные взгляды на мир.

И сколько бы ни пытались люди свести Библию до всеми однозначно и буквально понимаемого набора представлений, до элементарного катехизиса, ничего не получается. Библия написана языком символа и мифа, устранить из этого языка духовную и мистическую глубину невозможно. А преломляется эта глубина в сознании в зависимости от широты и глубины внутреннего мира. И ничего с этим не поделаешь, ни к каким общим знаменателям и примитивным формулам не сведёшь.