Прощание Поэзии
Первый позыв написать отклик на этот необычный и такой неоднозначный (в том смысле, что нет в нём не только тени дидактики, но и вообще однозначно верных мыслей, к которым автор ведёт читателя) текст – появился у меня сразу после прочтения, то есть в конце августа. Но я всё откладывал и откладывал этот порыв, и тому есть причина. И совсем не сказать о ней я не могу, потому что в ней заключается
нечто, что волнует сейчас сердца и умы многих и многих неравнодушных и чувствующих глубинные токи в культуре людей, и не только в России.
Процитирую несколько отрывков из моего письма автору «Прощания Амартии» – так будет понятнее, и о какой причине речь, и о каком
нечто:
«С текстом Амартии у меня произошла очень интересная встреча, глубоко символическая для меня… И нужно было время, чтобы осмыслить этот символизм.
Предыстория. В последнюю мою двухнедельную поездку на природу у меня родилась поэма. А в таком жанре я не писал ничего уже лет 20, да и вообще у меня всего три поэмы. Поразило же меня какое-то глубинное пересечение в тождествах и такое же глубинное – в противоречиях обоих текстов. Вашу книгу я прочёл по-настоящему (а не по диагонали) уже после завершения работы над своим. И натолкнулся на почти
дословные пересечения! А дальше уже пошло внутреннее разворачивание двух смысловых планов (не знаю, как сказать точнее). Такое совпадение – в том числе и календарное – двух текстов мне видится неслучайным, как и их почти одновременное появление в Замке…
...Меня в нашем с Вами случае занимает не литературная сторона дела (хотя стиль обоих текстов также символичен и для их авторов, да и вообще), а смысловые «параллели и пенпендикуляры», которых обнаружил я там в избытке. А т.к. оба текста для их авторов во многом итоговые, это ещё больше усиливает те смыслы, которые появляются в душе от сопряжения обоих. Ну, и
что-то несомненно витает в воздухе… И в этом «что-то», наверное, и заключено самое главное. Вот только назвать его по имени и описать вряд ли возможно...
...Тут вот о нас и нашем Замке вдруг вспомнил один наш старый знакомый, очень православный, который 10 лет назад отряхнул пыль со стоп своих и поставил на нас «крест» как на окончательно заблудших (либералах, к слову). И вот он захотел опубликовать свою новую книжку именно у нас… Антиутопию. Вот что ковид животворящий делает! Рушится глобальный мир, к которому мы уже все худо-бедно привыкли, а что идёт после его обрушения – никто не знает… Перевёрнутая пирамида культуры (Вавилонская башня) должна была пасть. Но когда началось её падение в реальности – это вызывает у нас не просто тревогу, но даже ужас порою… Где найти точку опоры, в какой культурной нише?..»
Самым первым
стилистическим впечатлением от дыхания этой книги была у меня параллель с «Цитаделью» Антуана де Сент-Экзюпери – именно стилистическая параллель. Но за нею открылось и более глубокое духовное тождество. Попробую его сформулировать: это
гимн творческому началу и отторжение всего, что его глушит.
Амартия называет свою сестру Добродетель «ханжой». А что такое ханжество (или фарисейство)? Это ведь и есть несоответствие формы содержанию, внешнего – внутреннему. Именно это несоответствие и является главным – и в культуре, и в религии, и в человеке – препятствием для раскрытия творческого начала, а в религиозном смысле – образа и подобия Божьего. И в какие бы одёжки ни рядился такой разрыв формы и содержания, он ведёт всегда к одному – к угашению творческого духа.
Мне кажется, оба, таких разных писателя, и восстают устами своих героев, от лица которых написаны эти,
буквально исповедальные, итоговые тексты, прежде всего на угашение творческого духа в человеке и в мире. А творческий дух и есть та истинная свобода, которой противостоит свобода либерализма, свобода формальная (ханжеская). Она только рядится в одёжки свободы, но никакой свободы внутренней (тайной свободы – в пушкинско-блоковском определении) не даёт, да и не имеет таковой в себе (дать-то и нечего в итоге, кроме пустоты).
Кто же такая Амартия?.. Я увидел её другое имя – Поэзия. И Поэзия не приемлет в мире точно тех же вещей, что и Ваша Амартия, Фёдор Николаевич. Не только в литературной своей ипостаси, но в любой, в том числе и религиозной. Поэзия так же беззаконна, если верить Пушкину, и так же не желает служить морали.
В книге Закону противопоставляется Красота, но ведь Красота только тогда красота, когда внешнее и внутреннее в ней едины. А Закон появляется только там, где произошёл разрыв между внешним (объективным) и внутренним (субъективным) мирами. Закон призван предотвратить окончательный распад, как-то удержать разорвавшиеся ткани бытия от последнего хаоса. Этот разрыв внутреннего и внешнего бытия и есть не что иное, как та или иная степень бездуховности (в духе нет вообще ни объективного, ни субъективного, но всё целостно).
То есть, где Красота, там Закону делать нечего, он не нужен. Не потому ли и Поэзия, и Амартия беззаконны и внеморальны, что не нуждаются в этих костылях, которые им только мешают, а не помогают? Но как быть с теми, кто без таких костылей уже разучился ходить вообще? Как им сделать первые шаги от хаоса к космосу?.. И таких вопросов появляется великое множество при внимании души речам Амартии. И может быть, в таких вопросах и заключено главное достоинство такого жанра – учитесь ходить сами, задавайте вопросы, спорьте со мной, но делайте свои собственные шаги?
Когда я назвал внутри себя Амартию Поэзией, мне стали многие её слова и понятнее, и ближе... И вот только две маленьких переклички (с главами о Смерти и о России), где Амартия мне предстала как Поэзия (эти стихи я не включал ни в какие свои сборники, но именно они мгновенно всплыли в сознании):
***
Соглядатаю Высоцкого Пей смеха, смелости и смерти
хмельную смесь.
Под храп коней вой круговерти
ты снежной взвесь.
Затем суди, на свет гляди,
как будто вечность позади.
июль 2018***
Exegi monumentumМы дети мёртвых лет России,
когда любовь ушла из тела
и жить как люди захотела
рождённая небесно-синей.
По капле выдавив свободу,
дух обнулился до предела –
и больше нет поэту дела,
за что любезным быть народу.
11 августа 2017Пушкин, Блок и Высоцкий, перекликаясь здесь, мне помогли услышать и голос Амартии на иной глубине...
К блоковской ноте
1, разлитой во всей книге, вот ещё какая есть у меня ремарка:
«
«Грешить бесстыдно, беспробудно, счет потерять часам и дням», – начинается одно из известных стихотворений Блока. И заканчивается: «Да, и такой моя Россия ты всех краев дороже мне». Не «и такой», а «именно такой» мог бы, наверное, добавить Розанов.»
Цитата из последнего, 10-го параграфа книги «Прощание Амартии» (может быть, самого горького для русской души из всех в исповеди Амартии). Параграф этот начинается словами: «
Как долго и как безумно я была влюблена в Россию! Я думала, что она станет вечным прибежищем моей бродячей души. Полюбила я ее великий народ, прячущий разгульную вольность под ризой терпения...»
Розанов, наверное, мог бы добавить «именно такой», а вот Даниил Андреев добавил (но в противоположном для Розанова смысле):
«
Любые берлоги утробной, кромешной жизни, богохульство и бесстыдство, пьяный омрак и разврат –
Да, и такой, моя Россия,
Ты всех краев дороже мне.
Не только такой, но уже именно такой. Слышатся бубенцы бешеных троек, крики хмельных голосов, удалая песня, – то ли разгул, то ли уже разбой, – и она, несущаяся в ведовской, в колдовской пляске...»
И кто был прав: Блок, Розанов, Андреев или Амартия Фёдора Козырева? Наверное, все по-своему правы...
Предельная искренность может ли быть падением? Не с умаления ли искренности, не с разрыва ли между формой и содержанием, внешним (объективным) и внутренним (субъективным) мирами начинается любое падение? Не эта ли первая трещина и ведёт к бездуховности, которая только и является падением, по большому-то счёту?
Есть у меня и несколько вопросов к самой Амартии, а не к Ф.Н. Козыреву, назвавшему себя только её редактором (эти вопросы возникли от сопряжения моей поэмы «
На берегу» с некоторыми речами Амартии):
Считает ли Амартия пороками: Предательство, Зависть и Жестокость?
Что она может сказать об этих качествах души?(Для меня эти вопросы очень важны; в том числе и в отношении речей Амартии о животных, но не только...)
И последнее (ложка дёгтя; куда ж без неё).
Маленький минус среди больших плюсов я могу поставить этому тексту только за одну единственную вещь: иногда Фёдор Николаевич перестаёт быть редактором и сам становится автором. Есть места в речах Амартии, где (прошу прощения за вульгаризм, но Амартию он не должен отпугнуть, мне кажется) слишком «торчат уши» Фёдора Николаевича. Нет, это не Амартии слова, это именно Ф.Н. Козырев говорит. Несколько раз ловил себя на таком диссонансе. Замечание чисто стилистическое. Дело там не в смысле таких кусков, а именно в их стиле. Всё-таки дело редактора как можно меньше следов себя самого оставить в тексте... В идеале – вообще их не оставить. А Фёдор Николаевич порою забывает, что он только редактор, и даёт волю себе как автору...
А вот автору этой книги мой низкий поклон! Книга удивительная. Она не может оставить равнодушным. (Того, кто ещё не разучился книги читать; а таких, увы, всё меньше на свете.) Она будит прежде всего творческое начало в читателе – через мысль, через чувство, через желание возражать или соглашаться. И это качество – будить творческий импульс в человеке – я считал и считаю главным предназначением искусства. А может быть, и религии...
Спасибо! Всем нашим читателям рекомендую эту книжку к неоднократному прочтению (по диагонали и бегло она не берётся).
1 Очень интересная перекличка с блоковской темой: см. в библиотеке: Н. Подзолкова. «Эссе о резонансе (Александр Блок и Даниил Андреев)», а также интерактивную тему «Мировая Женственность: опыт предчувствия (метаисторическая загадка 90-х)».
