Роза Мира — диалог культур и культура диалога

Метаистория есть история реальности, абсолютной во всех её относительных проекциях. И лишь одной из таких проекций во времени является наша история. Метаисторию, подобно истории, можно представить как совокупность событий, но каждое из которых проецируется на ряд взаимосвязанных реальностей в форме событий исторических.

Для начала нужно принять постулат о том, что связь между событиями историческими разных реальностей не может быть причинно-следственной. Причинно-следственная связь между событиями предполагает, что одно событие происходит вследствие другого. Немыслимо предполагать, что история нашего мира есть следствие борьбы уицраоров, эгрегоров, велг и прочих существ иных миров.

Метаисторическое событие охватывает собой все взаимосвязанные реальности. То есть, исторические события разных миров происходят параллельно и в тесной связи друг с другом. Так, исход войны между государствами решается не исключительно грызнёй демонов великодержавия и столкновением орд на изнанке мира, но, прежде всего, тем героизмом, с каким на полях брани сражаются солдаты; тем, как грамотно планируются сражения; тем, какой поддержкой народа пользуется государство в тяжёлое для метакультуры время. Исход битвы на поле сражения зависит в какой-то степени от каждого. Борьба уицраоров в ходе сражения - это символическое отражение противостояния боевого духа одной армии  боевому духу другой. Уицраор не может победить своего соперника, когда его армия на поле брани теряет боевой дух, вследствие ошибок военного руководства или отсутствия должной подготовки солдат. Параллельно с тем, как одна из армий одерживает победу, один из уицраоров одерживает победу над другим. Одно событие не является следствием другого, но оба события являются символическим отражением друг друга.

Тесная символическая связь событий нашей истории с событиями в смежных мирах неслучайна. Именно через символизм истинная реальность проявляет себя в реальностях относительных. Символ надмирен, он не от мира сего. Распознать символизм события невозможно посредством исключительно логики, так что вся научная методология бессильна перед изучением символических связей. Лишь посредством интуитивного творческого озарения, рождающегося в напряжении всей духовной сущности субъекта познания, возможно созерцать символизм исторического события.

Метаисторическое исследование есть творчество поэтическое. Невозможно посредством рассудка запечатлеть символ. Символ многомерен, и в плоскости логических формулировок он теряет себя. Поэзия, напротив, способна запечатлеть его благодаря огромной потенциальной ёмкости содержания.

Символ можно воспринять лишь субъективно посредством творческого акта. Поэтому  бесполезно вырабатывать методики анализа символа, способные объективно извлечь информацию, которая передаётся посредством символа. Можно сколь угодно анализировать стихотворение на его благозвучие, выявлять логическими методами идеи, заложенные в произведении автором, на основе рассудочных суждений и не приблизиться до той глубины восприятия смыслов, которой способен добиться внимательный и благодарный читатель. Посредством поэзии не просто запечатлеваются символы - через неё они созерцаются, причём как поэтом, так и читателем.

Но в то же время интерпретация символизма событий невозможна без знания событий исторических, им соответствующих. А сама работа по связыванию символа с нашей реальностью требует некоторой базовой методологии. Поэзия истории требует понимания некоторых принципов, лежащих в основе того творчества, которое предстоит осуществлять.

Принцип первый: принцип символической связи реальностей - был озвучен выше, но он по-прежнему требует своего раскрытия. Символическая связь реальностей предполагает наличие надмирной реальности - высшей духовной реальности, не зависящей от времени, но порождающей его для своих проекций. Невозможная для понимания во всей своей полноте, ввиду своей безграничности, духовная реальность являет себя Миру в красоте символов, которые и предстоит распознать метаисторическому исследователю.

Тут, конечно, мне возразят: какая же красота может быть скрыта в инфернальных проявлениях бытия, с которыми также символически связана наша реальность? Но этот вопрос мог возникнуть лишь у того, кто не понимает саму суть инферно. Инферно не созидает бытия, оно лишь извращает его, паразитирует на нём. Инферно связано с нашим миром через те же символы миров высших, но как через кривое зеркало, где всё извращено с точностью до наоборот. И это нужно помнить. Так Велга есть лишь кривое отражение соборной души народа, её полная противоположность. И это показывает весь исторический опыт народов, когда во время революции и анархии все качества народного характера инвертируются или искажаются до неузнаваемости.

Поэтому поэт истории не должен зацикливаться в своём творчестве на изнанке мира, не должен подолгу всматриваться в кривое зеркало истории, так как по кривому отражению очень сложно восстановить подлинник.

Принцип второй: принцип параллельности и взаимообусловленности. По сути это дальнейшее раскрытие первого принципа. Событие одного мира никак не вытекает из события другого мира, но происходит параллельно ему. Оба параллельных события дополняют друг друга, раскрывают одно и то же событие с разных ракурсов, наполняют его смыслом. То есть, являются проекциями надмирной духовной реальности.

Предлагаю рассмотреть такое метаисторическое событие, как рождение демона государственности. Смысл этого события раскрывается сразу в нескольких реальностях.

Первая реальность - слой обитания эгрегоров государств. Здесь огромный тёмный спрут своими щупальцами захватывает переливающийся различными красками эгрегор молодого государства. Облепляет его тысячами присосок, впрыскивает яд и постепенно поглощает эгрегор государства. И вот уже и сам спрут переливается множеством красок, но гораздо более тусклыми.

Вторая реальность - слой обитания уицраоров. Здесь - демоны государственности величественные существа. Один похож чуть на льва - другой на медведя. Уицраор воспринимает эгрегор государства как бьющееся сердце. И он накидывается на него, со звериною прытью отрывает кусок за куском, пока не проглатывает последний. После чего в его зверином теле начинает биться ещё одно сердце, то самое, которое он только что разорвал.

Реальность третья - мир соборных душ. На опушке леса ходят девушки с венками на головах, поют песни, ждут, когда за ними придёт наречённый. Но темнеют небеса, страшный дракон появляется в небе и начинает хватать их одну за другой, и нет им спасенья. Страшный дракон заточает их в башню-тюрьму, где продолжают ждать каждая из них своего любимого-освободителя.

Реальность четвёртая - затомис, и его кривое отражение - шрастр. Соборная душа метакультуры прощается с демиургом и приносит себя в жертву ради спасения метакультуры - отправляется в нижний мир, где ждёт, когда демиург, подобно Орфею, спустится за ней в это царство Аида.

И наконец, реальность пятая - наш мир. Страна, расколотая на части, не способная к объединению, разорённая внешним врагом, вдруг вновь поднимает голову. Появляется центр силы, который начинает объединять земли одну за другой. Разве можно в представленном калейдоскопе реальностей усмотреть какую-то иную связь между реальностями кроме смысловой?

Из вышеприведённого примера следует третий принцип - многогранность смыслов метаисторического события, вплоть до взаимного противоречия при сведении их в одну плоскость. Соответственно, поэт истории не должен бояться противоречивости рисуемой им панорамы, но должен избегать сужения смыслов, подгонки их под событие историческое. Важно научиться, переживая панораму события в одном ракурсе, отстраняться на время от пережитого в других ракурсах, чтобы исключить их взаимное влияние в сознании созерцателя...

---

¹ Не надеясь продолжить, выкладываю то, что когда-то давно написалось.

Антон, это качественные тексты, с глубоким и многомерным смыслом. К тому же в них есть немалая творческая потенция. Поэтому тема перенесена из Творческой лаборатории в Интерактивную книгу.

На мой взгляд, в отличие от первого текста, обладающего в высшей степени лаконичной целостностью и смысловой плотностью, соответствующей, даже формально, главной идее - плотности поэтической в метаисторическом размышлении; второй текст производит впечатление незаконченности. Будет или нет его продолжение - никому неведомо. Но это доброе семя посеяно.

В любом случае, такого качества смыслам - место в основном разделе нашей Интерактивной книги. И благодарю Вас за этот существенный вклад в её содержание.

...как переживаю его именно я, – и только...
И – только?..

Слова «переживаю именно я» исключают объективную научную картину, по определению объективности как независимости от субъективных переживаний воспринимающего «я». Эти слова Даниила Андреева должны были заставить усомниться его «последователей-популяризаторов» в праведности их претензии на объективно-научное знание о метаистории, которое якобы даёт книга «Роза Мира». Они сравнивают это знание с таблицей Менделеева, рисуют схемы иных миров и твердят о системе метаисторической информации. Но что же такое – метаистория? Чем она отличается от истории – только ли внесением в её фактологию событий, происходящих в параллельных пространственных слоях космоса?

История, как и философия, очень хочет быть наукой, описывать объективную картину прошлого. В этой связи возникают вопросы, на которые ответы, оставаясь в критериях объективной научности, дать невозможно: Существует ли прошлое объективно во времени, наподобие удалённых от нас пространственных объектов? Существует ли память и её законы как объективное нечто, поддающееся исследованию по аналогии с исследованиями материального мира и его законов? Какую роль в описании исторической картины играют личные отношения к событиям и личные оценки исследователя тех или иных фактов?

По моему разумению, ответы на эти вопросы исключают историю из категории объективной научности, как и философию. Научность их сводится к структурированию отношений в среде историков, по подобию государственной иерархии, которую в 20-м веке полностью скопировало и перенесло на все свои институции научное сообщество.

Объективность (профессионализм) историка исчерпывается честностью в признании документально подтверждаемых фактов, с одной стороны, и объёмом исторической эрудиции – с другой. На этом научная объективность истории заканчивается и начинается историческая мифология.

Слово «поэзия» применительно к истории появляется тогда, когда историк начинает воспринимать историческое прошлое как свою личную судьбу, не разделяет внутри своего духа объективное прошлое и субъективное отношение к нему, то есть – не отчуждается от потока времени, пропускает его через свою душу и свою память. Как только историк произносит «моя страна», «моя судьба», он перестаёт быть отстранённым объективным наблюдателем и переходит на язык поэзии истории, творит историческую мифологию.

В статье Наталии Подзолковой «Поэтическое слово как время внутреннего мира» показаны главные отличия внешнего и внутреннего пространств, в которых сама сущность времени находится в разных субстанциальных качествах: как пассивно-объективный хронометраж и как активно-творческое начало. История и есть не что иное, как описание потока времени в человеческих судьбах. И как нельзя найти двух людей с одинаковой памятью и одинаковыми отношениями к событиям своего прошлого, так и невозможно создать объективно-научную историческую картину. Это утверждение вовсе не означает равенства лжи и правды в отношении к исторической фактологии, но вносит в историю творческое начало времени и духовное измерение.

Никакой объективной духовности, как и объективной памяти, независящих от личности, в мире не существует. Духовное – это всегда отношения живого с живым, а память творится внутри личности, постоянно проживается и осмысляется ею. Не только память о своей жизни в рамках физического существования, но и память соборная, историческая и культурная. Личность способна так же отождествляться с историческими событиями и деятелями, как и с произведениями искусства и их творцами. Не бывает объективных и застывших навечно отношений между живыми; история полна творческой динамики так же, как и культура.

Всё в историческом прошлом находится в непрерывном творческом движении, в духовном осмыслении и преображении. Будущее, став настоящим, преображает картину прошлого, обогащает и дополняет её новыми смыслами и новыми отношениями. А это и есть поэзия истории, а не научная её объективация, стремящаяся создать застывшую на века и одинаково понимаемую всеми картину прошлого. Наше прошлое непредсказуемо так же, как и будущее. Что только на поверхностный взгляд кажется странным, а на самом деле в этой шутке заключена глубокая правда о единстве и неразрывности творческого времени.

Тем более метаистория не может быть ничем иным, как мифологией и поэзией. В метаистории действуют только живые сущности, а не объективные законы. Живые воли и живые отношения этих сущностей и творят метаисторию. А любая метаисторическая картина преломляется в личном отношении к тем или иным сущностям и событиям у прозревающего её и описывающего на человеческом языке. И это язык поэзии, а не науки.

Метаистория имеет значимость настолько для человека, насколько она пронизана духовными смыслами, а духовные смыслы и есть то, что формирует внутренний мир личности. То есть, поэзия проживаемого ею времени и есть вечное творчество как личного, так исторического и метаисторического мифа. И это внутреннее время никак не ограничено физическими рамками от рождения до смерти: духовно мы способны переживать и воспринимать эмоционально огромные отрезки времени и многие-многие судьбы. И вычленить из наших духовных переживаний нечто объективно-научное так же возможно, как выпарить из поэмы её объективный и одинаково понимаемый всеми смысл. Выпарить-то можно, но ценой каких потерь?

То же впрямую относится не только к метаистории, но даже к истории. И в любой сфере познания, где главную партию играют живые существа и их отношения, время перестаёт быть безликим хронометражем, а становится творчески активным, внутренним временем. И чем духовнее сфера познания, тем большую роль в ней играет творческое начало личности и её внутренний мир.

Во внутреннем мире время не объективно, но духовно. Его становление – это поэзия и миф, а не наукообразное построение схем, главный критерий истинности которых – общеобязательное и одинаковое отражение в сознании всех. Объективация истории не приближает к истине, но омертвляет память, отчуждает её от личности, а вместе с ней – и от духовного измерения бытия.

Для понимания поэзии истории необходимо творческое напряжение, богатый внутренний мир воспринимающего, развитая способность его личности к духовному отождествлению с судьбами других людей и событиями других эпох. Поэзия существует только в царстве свободы, внутри человеческого духа. Объективная поэзия или научная поэзия такое же противоречие в терминах, как и объективная философия или научная история. Хотя есть немало представителей философии и истории, которым так хочется быть объективными и научными...

Вопрос – почему так хочется? Не потому ли, что объективная картина и научное знание не требуют личной ответственности, подвига веры и подвига свободы? Не простой ли человеческий страх заставляет поэзию истории заменять исторической наукой и строить объективные философские системы? Я уже не говорю о метаисторическом объективизме, который сам по себе является абсурдом и абсолютно карикатурен даже в своей стилистике. И чем она наукообразней, тем бездарнее и пошлее выглядит.