Ой, да привыкнем.
Не уверен. Человек ко всему привыкает, конечно, но есть вещи, к которым нельзя привыкнуть. Если при помощи каких-то технических средств все твои мысли, все твои чувства, твоя память и даже голос твоей совести считываются и могут быть доступны чужим и чуждым тебе людям, это есть та мера беззащитности, к которой привыкнуть невозможно (оставаясь человеком).
Огромную ценность будет представлять возможность уединения, люди станут вожделеть одиночества, одиночеством будут награждать, его будут дарить...
Это и есть Ад. Именно в Аду — одиночество благо и награда, а общение — мучительство и мучение. Перевёртыш Рая. Адские законы просвечивают в концлагерях, казармах, бараках, коммуналках. И чем меньше перегородок — тем больше ада. В Раю всё наоборот: свобода растёт по мере роста общения и единства.
Думаю, никто из нас не говорит о полном раскрытии глубинной памяти и о такой необходимости в нашей земной человеческой жизни.
Согласен. Но и под «полнотой» можно подразумевать разные вещи: память жизни от рождения до смерти или полнота проживания в памяти каких-то отдельных моментов. И та, и другая полнота глубинной памяти недоступна внутри текущей памяти. Это просто разный уровень существования. Прошлую жизнь мы сможем воспринимать так же, как и текущую, когда текущая тоже станет прошлой (вся, целиком). Тогда два прожитых нами разных индивидуальных мифа встретятся в духовном мире, в вечности и станут реальностью одного бытия, единого Мифа.
Глубинную память с оперативной совместить даже сложнее, чем лёд и пламень. Либо то, либо другое исчезает, либо оба вместе. В текущей жизни вечность доступна только как миг или символ.
Я бы не ставил знак тождества между "раскрытием глубинной памяти" и "полным раскрытием глубинной памяти". Если проблема в этом, то надо договориться о терминах.
Проблема не только в этом. Разные «памяти» принадлежат разным реальностям: одна эмпирической (текущая память) — другая духовной (память о целостной жизни). Связь между реальностями — душа. Нам же недоступна (хотя и в меньшей степени) и память души, не только память духа. Хотя и память души, и память духовная пребывают в нас и составляют самую нашу сущность. Речь идёт о недоступности сознанию.
Так мы не осознаём процессов, протекающих в физическом теле (пока они протекают нормально), что не только не мешает нам жить, но является непременным условием нашей жизни. Если бы сознание вмешивалось в эти процессы, тело не выдержало и суток. То же относится и к большинству процессов душевных и духовных. В область сознания подаются только те образы и те символы, которые необходимы для осознания текущих жизненных и творческих задач. Причём совершенно неважна степень документальности (объективности) информации. Важна её духовная составляющая, её смысл и отношение к нему. Любой же самовольный взлом порога сознания (при помощи всяческих хитрых психотехник) чреват катастрофическими последствиями для целостного существа человека.
Барьер между текущей дневной памятью, памятью души и памятью духа оберегает прежде всего нашу свободу воли. Для полноты проживания текущего времени нам необходимо проживать каждый возрастной период
впервые. Если мы вспомним уже прожитые возрастные периоды, то непосредственность нынешнего исчезнет. Если текущая жизнь становится работой над ошибками жизни прошлой, то умаляется творческое начало, акцент переносится в прошлое. Это касается любого творчества.
Существует серьёзная проблема идеализирования собственной памяти: мы уверены в достоверности того, что мы помним из событий прожитой жизни.
Человеческая память принадлежит субъекту, следовательно — субъективна по определению. Всё живое субъективно. Объективно только мёртвое. Память — это творящийся миф. Его внутренняя достоверность для субъекта не подлежит сомнению, хотя и меняется этот миф на протяжении всей жизни. Есть фактическая сторона памяти, но она-то как раз менее всего достоверна. И дело даже не в том, что факты запоминаются выборочно, а в том, что из одних и тех же фактов можно составить совершенно разные картины. Всё зависит от взаимосвязей фактов, их пропорций и отношения к ним.
В этой связи я бы сказал, что глубинная память объективна, тогда как память о прожитом в этой жизни субъективна и в значительной мере хранит информацию в искажённом виде, иногда доводя это до патологических состояний.
Я не в состоянии понять, что значит «объективная память» в применении к человеку. Текущая память — это наше отношение к тем или иным удаляющимся событиям в проживаемом нами линейном и однонаправленном времени. Это отношение постоянно меняется, как и масштабы и выборка событий. Так творится наш индивидуальный миф внутри времени. Объективно ли само время — вопрос открытый.
Глубинная память — это уже творческая работа духа с целостным Мифом, в вечности, а не во времени. Этот целостный творящийся в духе наш индивидуальный Миф и есть подлинное и
самое достоверное содержание нашей личности, осознаваемое нами в очень малой степени, но определяющее всю нашу судьбу.
В духовной реальности нет ни субъективного, ни объективного, ни прошлого, ни будущего. Мы же можем воспринимать любое творческое становление только в проекции на линейное время. Уже по одной этой причине для нас глубинная память доступна лишь как просвечивающий сквозь время миг или как символ. Объективных символов не бывает.
Я ещё очень настороженно отношусь к самой постановке вопроса о «раскрытии глубинной памяти», потому что мы будем воспринимать эту раскрывшуюся (пусть частично) память как
информацию, причём объективную. Это уже двойное искажение: первое — в проекции на линейное время целостного духовного мифа, каким и становится завершившаяся жизнь; а второе — в том, что эту проекцию мы будем воспринимать как объективную информацию. На самом же деле искажённость её превышает на порядок любое искажение внутри текущей (линейной) памяти. Не вмещается одна в другую. Но можем ли мы неискажённо вспомнить какой-то отдельный эпизод из завершившейся жизни? И в этом я не уверен. Этот эпизод будет транслироваться не из текущей памяти, а из духовного целостного мифа, а потому не может быть отражён сознанием без существенных искажений.
Мне представляется намного более достоверным художественное, а не документальное восприятие эпизодов из глубинной памяти, размытое, не чёткое, не фактическое. В нашем языке нет слова «предчувствие», обращённого к прошлому, а не к будущему. Вот такое «предчувствие прошлого» или мечта о прошлом, даже фантазия прошлого (в художественном смысле слова) мне представляются более достоверными, нежели чёткие фактические картинки. По крайней мере, так снимается уверенность в их объективности, что уже понижает степень искажённости.
Есть ещё один серьёзный этический момент. Если будут понижены барьеры между глубинной памятью и текущей в массовом масштабе, то мы вспомним не только прошлые жизни, но и наше пребывание в потусторонних мирах. Так как у подавляющего большинства воплотившихся в нашем мире эта память отягощена пребыванием в мирах нисходящего ряда, то воспоминание об этом периоде будет мучительно и дыхание этих миров будет отравлять текущую жизнь и взаимоотношения между людьми. Если такие воспоминания станут массовыми, то люди начнут неизбежно ими делиться, перестанут их скрывать. Это внесёт лишний фактор разделения в общество и даст убойные аргументы любителям классификации душ.
Наша память не врёт только в смертный час (это ты верно отметил, Ярослав) и в самые критические моменты жизни, ставящие нас на грань выживания. Тут она не врёт.
Наша память вообще не умеет врать — она всегда
адекватно отражает состояние нашего индивидуального мифа. А вот этот миф может нести совсем разное содержание, духовное и нравственное в том числе. Факты же подстраиваются под это содержание. В смертный час и в пиковые (экзистенциальные) моменты жизни нам наиболее доступна целостная духовная основа нашего мифа (как единый миг), она и высвечивает нашу память тем светом, что придаёт ей высший духовный смысл. Грубо говоря: сквозь миф тогда просвечивает Трансмиф.
В связи с этим я не могу согласиться в полной мере с твоим процитированным ниже утверждением о том, что эмоциональное переживание гасится в игрушечных воспоминаниях.
Я, видимо, не совсем точно сформулировал мысль. Я имел в виду, что гасится то эмоциональное переживание, которое сопровождает эмпирическое воспоминание текущей жизни. Размытые эпизоды прошлых жизней воспринимаются нами более художественно, что ли. Это иного уровня эмоции.
Возвращаясь к нашей теме — о согласовании теории перевоплощений и христианства, можно констатировать, что противоречия, связанные с единством тела и единством личности, легче всего преодолеваются, даже на уровне линейной логики. Не намного сложнее разделить карму (необходимость) и судьбу (свободный диалог с Богом). С проблематикой памяти, как мы выяснили, всё гораздо сложнее. А через эту проблематику мы выходим на самое сложное — на отношение времени и вечности, космического становления и духовной реальности. Здесь мы сталкиваемся с глубинными противоречиями — с полярным отношением к миру и к личности у индуизма и буддизма с одной стороны и у христианства — с другой (точнее — с третьей). Попытки согласовать эти три полярности на уровне аристотелевской логики мне представляются не просто бесперспективными, но безблагодатными и даже духовно вредными. Истинность таких глубоких антиномий должна согласовываться в художественных образах, в перекличках мифов и протуберанцах мистики. В идеале — каждая из полярностей должна признавать истинность другой. А это очень и очень непросто.