Немного о футболе; Ритуал, канон и миф
Не так давно мне уже довелось писать о роли канона в искусстве, аналогичной роли этикета в сфере социального и роли ритуала в сфере сакрального. Сейчас мне хотелось бы продолжить эту тему и поделиться некоторыми мыслями, которые возникли у меня в связи с недавно завершившимся чемпионатом мира по футболу, а как известно, футбол – это десакрализованный ритуал:
Надо сразу сказать, что я ни в коей мере не причисляю себя к футбольным фанатам и даже рядовым болельщикам. Но футбол время от времени с удовольствием смотрю: Несмотря на стандартный формат игры, ни один матч не похож на другой: практически в каждом есть интрига, спонтанность и непредсказуемость, роднящая эту игру с творчеством. Чем же объясняется этот присущий ей практически беспредельный потенциал новизны?
Здесь можно было бы выделить очень много моментов, но я сосредоточусь лишь на одном аспекте футбола. В этой игре очень четко и конкретно задана цель, а также правила, которые универсальны и практически неизменны для любого матча. Кроме того, за игроками закреплены определенные функции, отношение к которым в ходе самой игры может быть достаточно гибким, что весьма важно для данной темы.
Немного отвлекаясь, а точнее забегая вперед, отмечу, что чисто внешнее впечатление от игры в футбол можно сравнить с восприятием современным человеком древних мифов. При чтении мифологических текстов возникает ощущение полной неразберихи и иррациональности происходящего: герои и героини рождаются, умирают, женятся, изменяют, поедают друг друга и друг в друга трансформируются, следуя некому совершенно непостижимому для нас велению случая. (К вопросу о том, каковы цели, а точнее – смыслы, мифологических текстов я намерен вернуться в отдельной статье.)
Аналогичным образом, если показать футбольный матч «примитивному» человеку, ничего не знающему о цели и правилах футбола, у него наверняка возникнет ощущение полного хаоса. Думаю, что в лучшем случае он обратит внимание на «дуальную организацию» этого действа: наличие двух команд, двух ворот, и т. д. Возможно он решит, что это некие странные формы борьбы двух племен или тотемных кланов. Но как только вы объясните ему цель и правила происходящего, оно не только приобретет для него смысл, но скорее всего он начнет «болеть» за одну из команд или попеременно за обе. Иными словами происходящее на поле станет ему не только понятным, но и небезразличным. Наш примитивный герой сделается неравнодушным к игре.
Возвращаясь к роли правил, можно констатировать: Уникальность складывающихся в ходе матча ситуаций говорит о том, что наличие узко и конкретно поставленной цели, а также строгих правил и распределения функций может никак не ограничивать конкретного поведения людей, которое в рамках, заданных характером действа, и в зависимости от обстановки на поле может быть практически бесконечно разнообразным.
Полагаю, что сказанное в полной мере относится и к такой форме регламентации в сфере искусства как канон. Более того, приведенное описание подводит нас к, казалось бы, парадоксальному выводу: можно сказать, что многие виды канонического искусства гораздо менее разнообразны, чем это возможно, не потому что они слишком строго регламентированы, а напротив – потому что они недостаточно строго регламентированы. Известно, что чем в более жесткие рамки ситуация «загоняет» человека или другое живое существо, тем более гибким и изобретательным в своем поведении ему приходится быть, чтобы достичь цели. Однако сказанное имеет силу лишь в том случае, если регламентация касается целей, правил и функций, но не конкретных действий.
Переходя к ритуалу, с рассмотренной точки зрения все формы ритуального поведения можно представить в виде континуума, на одном полюсе которого находятся формы строго регламентированные, причем именно на уровне конкретных действий. В дальнейшем эти формы, независимо от того, к какой традиции они относятся, я буду обозначать словом «литургия». На другом полюсе находится в принципе бесконечно широкий спектр форм поведения, которые на уровне конкретных действий, напротив, никак не регламентированы. Эти формы я буду обозначать словом «праздник». Разумеется, оба выбранных мною термина весьма условны.
Совершенно очевидно, что большинство ритуалов совмещают в себе оба полюса ритуального поведения, наглядным примером чему может служить православная пасха. При этом происходящее в пределах высоко упорядоченного сакрального пространства-времени как правило представляет собой литургию, тогда находящееся за пределами сакрализованной пространственно-временной области представляет собой праздник. Но несмотря на практически полную противоположность внешних проявлений оба полюса объединяет одна важнейшая черта: и то и другое являют некую целостность, смысл которой всегда находится
внутри этой целостности, о чем мне еще придется говорить.
Именно поэтому литургия так жестко запрограммирована: стоит упустить или видоизменить хоть один из элементов или их последовательность, как целостность будет нарушена. Безусловно, во многочисленных храмах литургия служится по-разному, иногда достаточно разительно отличаясь по своему характеру. Однако этот особый стиль всегда затрагивает происходящее в целом, а не отдельные его элементы, за счет чего служба и сохраняет свое единство. С другой стороны, попытки регламентировать какие-либо отдельные элементы праздника также ведут к разрушению целостности. По этой причине праздник представляет собой наглядный пример стихийной самоорганизации.
В этой связи следует отметить и еще одно различие литургии и праздника: литургию всегда проводят специальные лица – жрецы, духовенство – поведение которых строго регламентировано вплоть до мелочей, тогда как в празднике таковое разделение либо отсутствует, либо если же оно имеется, то ответственный за его проведение, напротив, должен демонстрировать максимальную нестандартность и непредсказуемость: типичный пример - тамада. Впрочем эта внешняя непредсказуемость тоже подчиняется определенным законам, однако совершенно иным. На мой взгляд, оба этих полюса представляют собой фрагменты некогда единого сакрально-поведенческого комплекса, являвшего собою синтез обоих полюсов или «золотую середину» между ними.
Возвращаясь к вопросу о смысле, а также к футболу, можно сказать, что на его примере наглядно проявляется характерная черта всех десакрализованных форм: на место смысла подставляется цель (а на место цели средство - с моей точки зрения, в этом и состоит основной механизм десакрализации, о чем далее).
Пока же считаю важным подчеркнуть, что смысл, в отличие от цели, никогда не может быть внешним. Кстати, это один из тех немногих пунктов, в которых я расхожусь с некоторыми представителями русской религиозной философии, полагавшими, что жизнь имеет смысл лишь постольку, поскольку этот смысл находится вне ее. Внешней является цель, смысл же любого явления всегда следует искать в нем самом.
Таким образом, данный подход можно распространять не только на отдельные окружающие нас явления, но и на жизнь в целом, а также на вопрос о ее смысле. При этом разумеется, можно говорить и о цели жизни, однако, я считаю, что цель собственной жизни может поставить лишь сам человек, тогда как смысл присущ жизни – как жизни в целом, так и индивидуальной жизни - изначально. Наверное, правильнее будет сказать: вложен в нее Творцом.
В отличие, от многих отдельных аспектов жизни, прежде всего социальных, по отношению к которым применимы категории цели и средства, жизнь имеет смысл и путь. Этот путь упорядочен, но не регламентирован. Это означает, что все касающееся пути (например, пути христианина) носит в первую очередь рекомендательный характер. Так если речь идет о молитве, то не указывается когда именно молиться, как долго должна длиться молитва, и т.д. Таким образом, именно путь призван упорядочивать жизнь, наделяя ее смыслом. Впрочем, категория пути – безусловно отдельная тема, не случайно символика пути, наряду с символикой центра, относится многими авторами к основным символам сакрального, и к некоторым аспектам этой символики я также намерен впоследствии вернуться.