Роза Мира — диалог культур и культура диалога

О РИТУАЛЕ – ЧАСТЬ 2:  РОЛЬ СЛОВА

Одной из важнейших особенностей ритуала, подчеркиваемой многочисленными авторами, независимо от описываемой традиции или культуры, является неразрывная связь мысли, слова и действия. Эта черта выделяется в качестве настолько значимого и характерного признака любых ритуальных актов, что можно считать данную формулировку одним из определений ритуала, разумеется, ни в коей мере не претендующим на полноту. Итак: Ритуал есть единство мысли, слова и действия или, переводя предмет рассмотрения на более понятийный план - единство сознания, речи и поведения. При этом сознание, речь и тем более поведение употребляются здесь вовсе не в психологическом, а в гораздо более широком и даже в онтологическом смысле, поскольку термин «поведение» вполне может быть заменен на «образ жизни», а еще точнее на «бытие» - человеческое бытие в его целостности. Именно этим ритуал отличается от обыденности, в которой человек думает одно, говорит другое, а делает третье, о чем речь пойдет в одной из следующих моих статей о ритуале.

Поскольку ритуал представляет собой развернутый символ, указанная выше триада может быть сопоставлена с различными трехчастными схемами, используемыми при осмыслении знака, символа и символических систем, такими как треугольник Фреге, триада одежды-изображения-текста (того же слова) в описании моды у Р.Барта и др. Однако на данный момент в таком сопоставлении нет никакой необходимости, тем более что на мой взгляд русская религиозно-философская мысль гораздо глубже воплотила тему «магичности», а точнее – сакральности, слова. Кроме того, в этой статье я, как и всегда, ставлю перед собой задачу изложить свои мысли как можно более простым и доступным языком, по возможности избегая специальной терминологии и сложных теоретических построений.

Итак, в указанной триаде два ее крайних члена - мысль и действие - объединяет то, что оба они бесструктурны и непрерывны (континуальны). Слово же прерывно (дискретно) и конкретно. И мысль-сознание и действие-поведение в обыденной жизни могут быть предельно субъективны и сугубо индивидуальны. Но слово таковым быть не может, иначе оно не будет словом, а окружающие его не поймут. Таким образом, между потоком сознания и потоком поведения становится слово, которое и в повседневной жизни тоже нередко становится потоком, но в действительности призвано упорядочивать и синтезировать сферу мысли (непроявленного) и поведения (проявленного). Таким образом, дискретное и конкретное слово соединяет и одновременно проявляет две реальности, которые иначе как посредством слова соединены быть не могут. Наши мысли, а точнее всевозможные побуждения, желания, опасения и т.д. исходят исключительно от нас самих, «от головы», равно как и наши телодвижения исходят от тела, тогда как слово (язык) существует помимо нас и вне нас – не случайно во всех культурах возникновение языка связывали с его божественным происхождением.

Одна из сущностных характеристик слова, отраженных в самом его названии, состоит в том, что оно слитно: в слове сливаются, сплавляются различные планы реальности. Слово стягивает в себе эти сферы бытия благодаря своему единству внешней и внутренней формы. Поток сознания, тяготея к слову, превращается в мышление, а телодвижение в жест. Развивая мысли Флоренского, сопоставлявшего различные оболочки слова с телом, душой и духом, можно сказать, что и триада сознание-речь-поведение в целом соответствует этому антропологическому, а в более широком смысле - онтологическому триединству. Однако в отличие от концентрической схемы Флоренского, где в центре находится мысль, в случае ритуального единства его центром и средоточием во многих важнейших отношениях служит именно слово. С этим связан и тот факт, что кульминационные моменты любых ритуалов обязательно сопровождаются произнесением ритуальных формул, молитв или чтением цитат из Священного писания.

По отношению к православной литургии эту тему подробно рассматривает А. Шмеман, особо останавливаясь на смысле и значении тайносовершительной формулы в таинстве Евхаристии. Восстанавливая изначальный смысл таинств, автор указывает, что несмотря на выделенность произнесения этой формулы во времени и пространстве, «тайносовершительной силой» обладает не некий отдельно взятый момент времени, а ритуальное действо в целом. При этом он подчеркивает, что на чисто физическом плане (который в обыденном сознании единственно и отождествляется с реальностью), при этом не происходит никакой трансформации, иначе «христианство было бы магическим культом, а не религией веры, надежды и любви». И все же в ходе ритуала с его кульминацией в сакральной формуле в нас как бы преодолевается некая граница, при преодолении которой становится возможным взаимное раскрытие и проникновение мира внешнего и мира внутреннего. Как мысль, так и действие могут отлиться в слове только в момент, когда они переходят в некое иное качество. И напротив, произнесенное слово может служить катализатором этих процессов, именно поэтому мышление достигает своей наибольшей интенсивности именно в диалоге.

И это касается вовсе не только такой специфической формы ритуального действа как православная литургия: в повседневной жизни и в повседневной речи есть фраза, которая судя по всему в точности соответствует тайносвершительной формуле. Это фраза «Я люблю тебя». Однако в данном случае мы затрагиваем слишком интимную сферу и особую ситуацию, чтобы пытаться анализировать ее. Впрочем, и к этой теме нам еще предстоит вернуться.

А пока мне кажется уместным рассмотреть гораздо менее личностно-окрашенный и менее ответственный случай, в частности фразу: «Собрание объявляется открытым». (Забегая вперед, можно указать, что в сфере сакрального эта реплика соответствует возгласу «изыдите, неверные».) В наши дни объявление собрания открытым кажется, а в большинстве случаев и является, чистой формальностью. Как правило в момент такого объявления на физическом плане опять-таки ничего не происходит: основная масса участников уже сидит на своих местах, хотя кто-то продолжает входить и выходить, и т.д. Так почему же эта фраза неизменно произносится при открытии собраний и что она означает? По сути она означает, что в данном конкретном времени и пространстве вступают в силу некие особые правила, можно даже сказать – особые законы. Более того, само это время и пространство становится особым, а в духовной культуре – сакральным.

Но почему эта фраза обязательно произносится вслух, почему к примеру не заменить ее неким условным сигналом? Прежде всего, дело в том, что слово самым непосредственным образом связано со слухом; слово должно быть слышно. Вероятно этот обычай глубоко коренится в традиционной и даже в первобытной культуре, когда людей из отдаленных окрестностей созывали к совершению ритуальных действий, для чего использовался барабанный бой, а позднее звук колокола и человеческий голос. Не случайно слово слушать (слушаться, послушник) означает не просто слышать, но исполнять – доводить до полноты. С этим связана в частности традиция устной передачи знания от учителя ученику, а также практика проповеди. Заметим при этом, что исторически в замене слова сигналом не было необходимости, поскольку все «свои» - то есть имеющие отношение к ритуалу - полагались уже находящимися в сакральном пространстве или помещении, а все посторонние – вне его.

Кроме того, само слово «открыто» указывает на запуск некоего процесса, предполагающего активное и коллективное (соборное) участие присутствующих. При этом, тем слабее выражена тенденция к замене слова неким условным сигналом (ударом в гонг, школьным звонком, поднятием занавеса, и т.д.), чем выше предполагаемая степень активности участников действа, причем активности не только физической, но и духовной. И напротив, различного рода искусственные средства чаще всего используются, чтобы снизить степень этой активности, «призвать аудиторию к порядку» - иными словами, в тех случаях, когда присутствующие принимаются за объект, а не субъект действия. Слово же всегда требует отклика, и если сигнал призван воздействовать на животно-механическое начало нашего существа, то слово обращено именно к человеку.

В отличие от сигнала, слово воздействует на самые различные уровни и аспекты человеческой природы, поскольку слово есть символ. Возвращаясь к сущности слова, можно сказать, что слово слоисто, многослойно, многогранно - подобно кристаллу, представляя собой единство материала, формы и содержания. Оно по самой своей природе призвано пробуждать в человеке его высшие проявления и движения тела, души и духа. Именно поэтому Слово неразрывно связано с Божественным и с духовной сферой. К примеру, в некоторых индуистских учениях есть этап, когда человек (как правило, уже достигший весьма зрелого возраста) становится странствующим монахом, своего рода проповедником. При этом он дает обет молчания, но не абсолютный, как в средневековых монашеских орденах, а частичный: он может пользоваться словами и говорить, но только о Боге. Такому подвижнику дозволено сообщать посредством слова лишь о небесном, но не о земном; скажем, попросить словами еды или ночлега он права не имеет.

Сегодня же слово полностью утратило свой сакральный характер. Как часто можно слышать фразу: «Это только слова, пустые слова». И в то же время, каждый из нас на собственном опыте прекрасно знает, что слово способно убить или наоборот воскресить. Несмотря ни на что, в глубине нашей души еще теплится трепетное отношение к слову, вот почему мы считаем своим почетным правом и долгом произносить их в самых торжественных случаях, хотя уже и не помним об исключительном статусе этих ситуаций. Приветствия, поздравления, тосты … - все это лишь вырожденные и остаточные формы ритуального функционирования слова. К примеру, слоганы в рекламе есть не что иное как профанация (или выражаясь более современным и политкорректным языком – симулякр) сакральных формул.

Да, слово продолжает воздействовать на нас, а стало быть и использоваться в целях воздействия, вот только по большей части уже отнюдь не возвышающего человека, а прямо противоположного. Можно сказать, что в современном обществе слово в такой же степени перестало быть «магией», в какой наша жизнь перестала быть ритуалом. А если само по себе Слово и осталось священным, то полностью исказилось его восприятие, как это происходит с восприятием и пониманием священных текстов и молитв. А ведь по своей сути любая ритуальная фраза, заговор, мантра и, разумеется, молитва – это действительно формула, по точности не уступающая математической. И здесь мне хотелось бы вернуться к «формуле любви». К одной из разновидностей тех самых формул типа «Саша + Маша», которые еще и в наши дни продолжают писать на асфальте, на заборах и на коммерциализированных «валентинках» уже при полном забвении их сакральности.

Однажды мне довелось разговаривать (на английском) с одним японцем, который говорил о глубочайшей почтительности и скромности, заложенной в самом японском языке и выражающейся в частности в том, что японцы практически не используют личных местоимений в повседневной речи. В ответ я спросил его, как японцы признаются в любви и используют ли они при этом фразу «я люблю тебя», в которой из трех слов два – личные местоимения. На это мой собеседник ответил, что такая фраза в японском языке хотя и существует, но используется редко в силу ее слишком прямолинейного, а потому грубого характера. Он сказал, что вместо этого японцы как правило говорят в соответствующей обстановке просто «есть любовь».

И эта фраза кажется мне глубоко символичной: Нет больше ни меня, ни тебя - есть любовь. Точно также и в ритуале «я» исчезает. И не только потому, что в архаическом мышлении, в условиях которого ритуал возник, понятие индивидуальности еще не сформировано, а потому что ритуал по самой своей природе есть акт причастности к чему-то неизмеримо большему, в котором преодолевается граница между субъектом и объектом. И в этом смысле ритуал есть не только единство мысли, слова и действия, но единство всех его аспектов, единство всего во вселенной: «Бог есть любовь».

* * *

Разумеется, в этой короткой статье, мне удалось осветить лишь некоторые аспекты ритуального употребления слова. Мы продолжим рассмотрение этого удивительного явления наряду с двумя другими составляющими триады ритуального единства. При этом предметом нашего внимания станет феномен, обозначаемый рядом авторов как храмовое сознание, которому я предпочитаю формулировку «ритуальное сознание», дабы у читателя не возникало столь естественной его привязки к храмовым зданиям и комплексам. Кроме того, в последующих статьях будут развиваться мысли авторов, рассматривающих ритуальное поведение и его принципиальные отличия от поведения бытового.

Именно этим ритуал отличается от обыденности, в которой человек думает одно, говорит другое, а делает третье, о чем речь пойдет в одной из следующих моих статей о ритуале.

Николай, ещё раз хочу сказать тебе сердечное спасибо за эту твою статью: за твои мысли, за то, что ты есть. Ты увидел и помог нам лучше разглядеть самую сердцевину, центральную болевую точку, столбовой нерв нашего времени.
В той или иной степени раздробленность человеческого существа на "мысль, слово и дело", отсутствие "связной цельности" в микрокосме есть атрибут падшести макрокосма, но степень распада бывает разной в разные эпохи. В глубинном смысле смерть и есть распад связей между мыслью, словом и действием: между духом, душой и телом. Живое богочеловеческое единство и цельность (абсолютная любовь, свобода и творчество) на одном полюсе и дьявольский распад (разложение, ложь - абсолютная обыденность, пошлость) на другом. Человек колеблется и мечется между ними.

Я в последнее время очень много думал (созерцал) на тему распада связей между "мыслью, словом и делом" (к этому подталкивали и жизненные события, и твоя статья, что явилась для меня очень вовремя и выстрелила в десятку, и очень помогла): именно рассматривал текущее с точки зрения этой центральной идеи - обособленности и автономности мысли, слова и дела, их несвязанности в современном типическом сознании человека. (Особенно это касается поколения, отравленного с рождения "мёртвым воздухом" последних двух десятилетий.)
Эта атомарность не только социума, а внутреннего мира: атомарность социума и распад соборности - следствие распада внутри личности. Человек, распадаясь на мысль, слово и дело, перестаёт быть личностью, перестаёт быть живым - в точном смысле этого слова, лишается внутреннего стержня, внутренней свободы и опоры, хватается за внешнее и сиюминутное.
Человек, дойдя до большой степени распада на "мысль, слово и дело", утрачивает способность к вере, к подлинной любви. Потому что теряет свою цельность и соответственно способность любить себя, так как не может увидеть, уловить предмет любви - своё "я" в целом, - а видит лишь разрозненные части и частности, факты и фактики. А не любящий себя не может любить и другого: утратив чувство "я", неизбежно теряешь чувство "ты". Вместо живого чувства - "психологические игры и схемы" (в схему можно играть, но любить её невозможно!), и люди превращаются в декорации, где на сцене один актер, забывший напрочь свою "главную роль".

Мне кажется, распад, разрыв связей между "мыслью, словом и делом" уже дошёл до точки, за которой начинается окончательный распад и разложение общественного организма - его смерть. Хочется верить, что мы достигли дна и не провалимся сквозь него во тьму внешнюю, но начнётся подъём к новому качеству жизни. Хочется верить, что это разложение - лишь подготовка почвы ("перегноя"), где дадут ростки новые семена духа. Без такой веры нельзя было бы жить.

Диагноз "герою нашего времени" ты поставил верный на 100%. Ты нашёл точное слово - а это главное! - точное слово и есть вернейший путь от мысли к делу - нерушимая связь между ними.
Во все времена художественные натуры (а в искусстве слова - это особенно заметно!) создавали у большинства окружающих впечатление какого-то "уродства" (не внешнего и не обязательно социального, а глубинного отличия от общепринятой нормальности), какой-то "чужеродности" в среде "похожих друг на друга" людей. Что вызывало с одной стороны поклонение - как всё необычное и таинственное (чаще, когда сам "объект" поклонения становился безопасен, то есть - после его физической смерти); а с другой - подозрительность, страх, ксенофобию, переходящую в травлю.
Сейчас "чужеродность" перешла все мыслимые грани и стала - игнорированием, равнодушием, с которым пчёлы "не видят" человека: просто разные миры...
Все в масках, всем надо выжить... Художник ушёл в бытовое подполье, сам того не желая, и вынужден жить под "чужой личиной", чтобы не провалиться окончательно в социальное небытие (других вариантов не предоставляется, если он хочет остаться самим собой, быть верным своему дару и долгу, а не превратиться в лакея, обслуживающего вкусы толпы).
"Чужеродность", уродство (отклонение от нормы) заключается во внутреннем устройстве (и очень верно чувствуется всеми: и самим "уродом", и окружающими "нормальными") - уродство заключается в повреждённости, пробитости (на вершинах - почти в полном отсутствии) так называемого "второго дна", отделяющего мысль от слова у "нормального" человека.
Наиболее это заметно у поэтов: эти "уроды" думают стихами, что невозможно при наличии "нормально" работающего разделителя ("второго дна") между мыслью и словом.
Наибольшее игнорирование современным человеком именно поэзии (непонимание или профанация её; отсутствие потребности в чтении хороших стихов) настолько неслучайно, что вызывает страх за само существование дара речи, живого языка, немыслимого без своих высших форм, как живое тело немыслимо без души, а душа без духа.

Люди со "вторым дном" не верят в единство "мысли и слова" (и не могут поверить!) - в единство личности и дара, жизни и творчества. Они подозревают художника в тайной лжи и очень любят "выводить его на чистую воду", чтобы доказать - прежде всего себе! - что он такой же (а может, хуже) и что слова у него не соответствуют поступкам и т.д. и т.п.
Они даже научились сами писать "слова, слова, слова" - эта квазипоэзия сейчас процветает в постмодернизме и интеллектуализме. Квази-, потому что там мысль, слово и дело находятся в абсолютном распаде. И опять же не удивительно, что такая "мертвящая заумь" современным читателям понятнее и ближе подлинного живого слова: подобное тянется к подобному.

Распад между мыслью, словом и делом приводит к выпадению личности сначала из сакральности бытия, а потом из самого бытия; человек патологически теряет всякую способность без внешнего авторитета отличать подлинное от фальшивого. И внешним авторитетом начинает служить самый простой и понятный - деньги, успех, мнение большинства.
Распадаясь на мысль, слово и дело, человек утрачивает не только живые связи внутри себя, но и связь с подлинной реальностью: он начинает видеть реальность такой же распавшейся на части, складывает эти части произвольно и вместо подлинного Целого получает его фальсификацию, схему, конструктор, "матрицу", фантом. Связь с реальностью прерывается...

Распад мысли, слова и дела - это и есть подлинное сумасшествие, считающее себя эталоном нормальности, потому что таких большинство. Лучшее "доказательство Бытия Божия" для меня - это не поддающийся никакой логике факт: сумасшедшие ещё не съели друг друга и не взорвали планету. Мы живём в Чуде, ибо с железной логической необходимостью должны начать войну всех против всех, вытекающую из  такой внутренней раздробленности, в которой уже не отличить свет от тьмы, а жизнь от смерти.

Сейчас определяющим словом, отделяющим живое от мёртвого, стало слово - искренность (та последняя "искра Божия", угасив которую, человек становится ниже животного, ибо животное искренно).

У меня вертятся в голове строчки, что я написал 12 лет назад. Они для меня вновь актуальны и всё более пропитываются живой влагой событий. Я наберусь наглости и размещу здесь (в твоей ветке) эту пьесу целиком.
Мне кажется, что между нами начинает устанавливаться та "невидимая творческая нить", что можно назвать настоящим общением (Общение - с прописной буквы - это искусство, которому человек призван учиться всю жизнь)...