Тезисы о времерении Бесконечного, а также о времирении Тотальности и Бесконечного
«Тотальное» и «Бесконечное» следует здесь понимать в контексте работы Э. Левинаса «Тотальность и бесконечное». «Времерение» и «времирение» – мои неологизмы, которые объясню в тексте))
Тотальное (Тотальность) [у Левинаса по смыслу восходит к «тоталитаризму»] – вид бытия; объективное бытие; всё в себя включающая однородная (хотя может быть многоуровневой) сложность, из которой ничего не может принципиально выделиться. Например, человек — такое же сложное, как и всё остальное (от камня его отличает уровень сложности, но нет принципиального разрыва между ними). Тотальность поддается изучению и анализу.
Бесконечное – вид бытия, со-положенный Тотальному, но не смешиваемый с ним; субъектное бытие; подлинное бытие; глубина внутреннего мира всего, что может вступать в отношение друг с другом. Не поддается изучению, анализу и даже пониманию (в значении присвоения), но может переживаться. То главное, что бывает трудно сформулировать, но многими понимается интуитивно, когда речь идет о невозможности искусственного интеллекта сравняться с живым интеллектом. То же, о чем говорил А.Бергсон. Если бы интеллект состоял только из Тотальности, то каким бы сложным он ни был, его можно было бы повторить, воспроизвести, продублировать.
Тотальное и Бесконечное — это, наверное, дуализм. Но отличный от дуализма Декарта. Нельзя сказать, что Тотальное — это протяжение, а Бесконечное — это мышление. Потому что суть обеспокоенности Левинаса в том, что именно мышление очень сильно захвачено Тотальностью. По большому счету, тотальность материи — это следствие захваченности (оккупированности)* мышления Тотальностью. Если мышление будет более сбалансировано между Тотальным и Бесконечным — изменится и сама структура материальности.
* Мне кажется, что используя слова «захваченный», «оккупированный», я отсылаю здесь к трагической истории жизни самого Левинаса, который был узником концлагеря. Для него эти понятия жизненно важны, недопонимание их значимости приводит к этим самым концлагерям, то есть к уничтожению человеческого в человеке.
1) Тотальное и Бесконечное — бесконечны по разному.
Любой аспект тотальности — бесконечен, но это потенциальная бесконечность, уводящая всё дальше и дальше от своего истока, от самого себя, от изначального смысла начинания. В лучшем случае, это бесконечность, замкнутая сама на себя. Для внутренних процессов (мышления, желания, чувств, памяти) такой вид бесконечности превращается в ненасытность. Это заметили еще древние греки, и сказали «МЕРА ВО ВСЕМ». Потому что для них тотальность и была всем. И она таила в себе опасность. Тотальный аспект не может остановиться, он бесконечен (но не в левинасовском, а в буквальном смысле). А из-за этого возникает постоянная война между аспектами: каждый хочет распространиться. Гармония возникает во взаимном ограничении аспектов. Но это ограничение — внешнее, это ещё не самоограничение, которое возможно только после встречи с Бесконечным. Поэтому такая гармония — хрупкая и временная, не мир, а перемирие между аспектами тотальности. Сама по себе ограниченная, уМЕРЕнная, усмиренная тотальность — это ещё не подлинная жизнь, а только необходимое условие жизни, условие вхождения Бесконечного.
Бесконечность Бесконечного — совсем иного рода. Это, скорее, актуальная бесконечность (хотя математическая аналогия здесь не совсем точна). Это такая бесконечность, которая остается всегда рядом, как бы далеко не погружалась. Потому что это глубина, погружаясь в которую, ты всегда приближаешься к своему истоку, к себе и к Другому, в котором полагаешь ту же Бесконечность и с которым вступаешь в Отношение.
2) Там, где человек кладет предел тотальной бесконечности всего, что существует (пространству, времени, вещам, потребностям, причинности и т. д.), он открывает не место, но и не совсем время, но времерение** Бесконечного.
**Времерение – это измерение внутреннего времени, или время настоящего примирения с Другим, поэтому его можно назвать и «вреМИРением». Основные аттракторы здесь ВРЕМЯ, МИР, ДРУГОЙ, ОТНОШЕНИЕ, ЖИЗНЬ.
Нет задачи вытеснить Тотальность из мышления — такая постановка очень в духе Тотальности («перетягивание одеяла»), но есть задача положить меру изнутри, дать Бесконечному времериться.
Пойти войной на Тотальное — значит дать пищу Тотальному. Бесконечному не нужно ни места, ни времени, но ему нужно внимание нашего сердца, готовность иногда отказываться от понимания, чтобы дать Бесконечному быть, то есть вершить свое бытие не по принципам, правилам и законам, а по непреложной неповторяемости Бесконечного.
3) Способы «расколоть» однородность Тотального.
Первая попытка предпринята К. Уилбром в его «холархии». Но холархию еще можно «сгладить» до Тотальности.
Другой способ предложен в «Мирологии» В.И. Моисеева. Мир как целостность, отвечающая на запрос Другого мира, обладающего своими сущими – это уже Диалог, в котором сквозь Тотальность отчетливо светится Бесконечное. Оно прорастает как Цветок из асфальта – не представляя асфальту реальной угрозы, но доказывая его несостоятельность.
4) Если попытаться дать ответ на запрос Бесконечного, оставаясь в рамках Тотального, то получаются разные варианты:
а) абсурдность происходящего (Камю);
б) несправедливость личной судьбы, но гармония целого (Стоики);
в) вопль вовне [трансцендентному Богу]: За что?! (Вопрос Иова или Боэция в начале «Утешения философией»).
Мы продолжаем двигаться к какой-то внешней гипотетической границе (типа «конца истории», трансцендентного Бога), уходя все дальше от поставленных вопросов, тогда как нужно оставаться на месте и обратиться ВНУТРЬ, начать времерение. Только в этом случае ты сам становишься ответом на запрос жизни. Как это получилось у Иова, Боэций, Виктора Франкла, А. Сент-Экзюпери и многих-многих других. Левинас называет это подлинной эсхатологией.
«[Эсхатологическое видение] не возвещает о завершении истории в бытии, понятом как тотальность, – оно вступает в отношение с бесконечностью бытия, преодолевающего тотальность».
Э. Левинас «Тотальность и Бесконечное»
5) Отношение возможно не между частями Тотальности, а внутри интерсубъектности Бесконечного, где Я и Ты, Я и Другой — предстоят друг другу как соразмерные Бесконечности.
Мир Тотальности — это мир относительности, мир Бесконечного — это мир Отношения.
Только в мире Отношения возможна Ответственность. Потому что в однородной Тотальности всё зависимо одно от другого, все детерминировано, а значит Ответственности неоткуда взяться. Но люди уже на заре человеческого чувствовали внутри этот прорыв к личной Ответственности и через это чувствование так или иначе выходили в новый режим бытия Бесконечного (Будда, Сократ, Боэций, Франкл). Я думаю, что этот порыв и делал человека человеком. Об этом следующий пункт.
«Это «по ту сторону» тотальности и объективного опыта не характеризуется, однако, исключительно негативным образом. Оно находит свое отражение внутри тотальности и истории, внутри опыта. Эсхатологическое, как пребывающее «по ту сторону» истории, вырывает людей из их подчиненности истории и будущему — оно призывает, побуждает их к полноте ответственности».
Э. Левинас «Тотальность и Бесконечное»
6) Бесконечное связано с (интер)субъектным.
К этимологии слова «субъект». Субъект [(s)upo — движение снизу вверх, изнутри наружу] — состояние духа, в котором, с одной стороны, человек говорит о себе от первого лица («я»), (т. е. он не не оболочка, а сердцевина), а с другой стороны — признает своё положение нижестоящего, подчиняющегося высшей силе, но никак не внешнему пустому объекту.
[Объект — «заброшенный вперед, рядом, около, вокруг», сам по себе он пуст и мертв, если внутри него нет сердцевины — субъекта].
Такое понимание субъекта открывает его сопричастность Бесконечному. Кажется, что мы в сложной диалектике субъекта и объекта давно ушли с этой позиции. (Сначала подчиненным Бесконечному стал объект, потом субъект подчинился объекту, потом – кантианская революция – и объект подчинился субъекту, затем вообще остался один объект и т. д.) На самом деле это никакая не позиция, не стадия (ранняя или поздняя) субъект-объектной диалектики — это сама основа Человеческого. Мы люди только потому, что сопричастны Бесконечному, потому что наш субъект — опирается на нечто в глубине себя, что превосходит его самого. (Кант, например, называл это категорическим моральным императивом).
Без всего остального можно обойтись. Не умение решать сложные задачи, проявлять разнообразные эмоции, помнить свое детство, строить культуры и цивилизации – не это всё делает нас людьми, а только то, что внутри нас есть выход в Бесконечное. Да, только соприкосновение с ним, которое нас озаряет и, возможно, запутывает, сбивает с толку, не дает просчитать ход истории через всю совокупность социально-экономически-психологических параметров. Это тот Х, из-за которого мы всегда оказываемся не совсем в том месте и состоянии, в которое нас влекут теория больших чисел и логика истории. Это источник нашей свободы.
7) Разница «духовной инъюнкции» Уилбера и Бесконечного Левинаса.
Суть в том, что «инструментальная инъюнкция» («Око Духа») всё-таки не работает в сфере духовного внутреннего опыта, то есть когда дело касается левинасовского Бесконечного. Потому что каждый выполнивший ее получит разный результат и разный опыт. И не потому что условия всё-таки чуть-чуть отличались, а потому что Бесконечное проникает и вмешивается в режим тотальности. Это совсем не то, что «неточность» реального и идеального экспериментов. Возможно, эксперименты Н.А. Козырева косвенно свидетельствовали об этом.
8) Тотальность и Бесконечное нуждаются друг в друге, и будучи соразмерны, дают Новую Целостность, полную жизни и поэзии, свободы и ответственности.
Эта целостность — не система и не новая иерархия, но постоянный Диалог. В этом Диалоге наше малое Я узнает себя как, превосходящее свою единичность, возникает избыточность бытия, которая изливается в настоящее Творчество. Тотальность не может породить Творца, а Бесконечное не может сохранить Творение.
9) И наконец, стиль. Стиль бытия Бесконечного — метафоричен.
Не наиточнейшие должны быть метафоры, а наиполнейшие. Взять, например, библейскую метафору «Книги Бытия» – она оказалась в своё время именно наиполнейшей, потому что на много веков хватило в ней самых разным смыслов и понятийных объёмов. Приходили всё новые вопрошатели и находили свои новые и неповторимые ответы. Метафора тем и удивительна (и в этом и сила её, и главная опасность), что точность её сиюминутного попадания может быть очень глубока. Эта глубина зависит от воспринимающего, от его внутренней готовности принять Бесконечное, метафора может буквально «прошить» насквозь внутренний мир человека до самого основания. Это настолько сильное переживание, что почти неизбежно появляется соблазн «застолбить» своё понимание, превратить метафору в догму. И тотчас полнота превращается в бедноту. Отсекаются пласты (объёмы/смыслы), которые «захватывались» метафорой в иных прочтениях, во внутренней бесконечности Другого. И Диалог останавливается.
Понять метафору буквально, пригвоздить к конкретному смыслу — это то же, что отнять у истины бесконечность — её неповторимость и Жизнь, и оставить ей только абсолютность — мертвую непреложность Закона. Об этом прекрасно пишет З.И. Миркина.
В заключение хочу ещё парочку цитат привести, настраивающих на разговор.
Нашла интересного автора – Б.В. Марков – пишущего нечто очень близкое. Про Деррида ничего сказать не могу. Не читала его совсем, но в таком контексте мне стало интересно. Постараюсь добраться.
«Но думается, что интерес к этой теме вызван прежде всего проблемой другого, точнее, чужого. Она не сводится к тому, чтобы самому стать другим, чтобы самому мыслить иначе. Задача не в увеличении собственных ресурсов на основе понимания другого, а в том, чтобы дать ему место и слово. Философия другого как основание нового понимания этических категорий, таких как справедливость и ответственность, является альтернативой онтологии, которая сводит решение этических проблем к осмыслению бытия».
Марков Б.В. «Знаки бытия»
«Но кажется, что обращение к деконструкции дара изменило прежние взгляды Деррида, точнее, изменило акценты и тональность их выражения. В молодые годы он был не только «пламенным революционером», но и довольно рано написал, не без влияния Э. Левинаса, трактат по этике. При чтении последних работ Деррида трудно отделаться от мысли, что этика постепенно становится главной мерой его мышления. Но при этом речь идет о деконструкции морали, которая отсылает к вечным ценностям и требует оценивать ими себя и других независимо от времени, места и обстоятельств поступка, и о разработке стратегии практической этики, опирающейся на справедливость «здесь и теперь». Конечно, «практическое» и «этику» необходимо брать в кавычки, так как Левинас и Деррида существенно изменили значение этих слов. Ставшие признаком современной практичности, понятия рациональности, экономии, обмена, полезности они подвергают жесткой критике. Их работы о даре уводят нас по ту сторону трансцендентального сознания, туда, где раньше помещалось трансцендентное, никем и никогда не постигаемое, к «вещи в себе». И вместе с тем это непостижимое и даже невозможное, то, что сегодня интеллектуалы называют «мистическим», находится рядом с нами. Несмотря на рационализацию и обмен, которые господствуют в нашей жизни, «вещь в себе» по-прежнему основана на жертве и даре и требует безмерного».
Марков Б.В. «Знаки бытия»
