Роза Мира — диалог культур и культура диалога

Я в первый раз решил дать подробный комментарий к своим компьютерным работам. Смысл новых циклов, которые я начинаю размещать, мне видится очень важным для нашего совместно созидаемого художественного мифа, и хочется здесь обозначить некоторые акценты.

Всё началось с того, что я захотел в серии «Посвящения Ларисе Патраковой» сделать альбом по этому стихотворению:

Давно мы не улавливаем суть
Орнаментов, сплетений линий вещих,
Но памяти волну сквозь нас несут
И заставляют в даль глядеться вещи.

Узорный мир старинного платка
И сказка прялки – мудрая, резная…
Но только те, кто резал и кто ткал,
Уже значенье линии не знали…

Такая даль… Ещё был мир, как воск:
Во всём дышало самое начало…
Но кто-то первый линию нанёс,
И линия бессмертье означала.

Потом замысел стал разрастаться, в качестве исходного материала меня привлекли не только орнаменты древнерусского происхождения, но и всегда интересовавшая меня орнаментальная и декоративная культура разных народов и времен. В ней отражается характер, эстетические предпочтения того или иного народа, в ней в условной и концентрированной форме отложились многие этапы его исторического становления.

Я же в своих авторских фантазиях пользуюсь уже привычным для меня методом: вычленяю из рисунка небольшой фрагмент, довольно простой, однозначный, не передающий композиционной сложности этого рисунка, но затем на основе такого фрагмента выращиваю другую сложность, ввожу его в контекст уже наработанного мною компьютерно-живописного языка с характерными для него фактурными и цветовыми изысками. Это уже моя авторская работа, где сознательно, а больше бессознательно, находит выражение мое видение облика той или иной национальной культуры.

Наряду с довольно древними образцами орнаментики я использовал и более позднее декоративное искусство разных народов, сохраняющее изобразительную и смысловую связь с национальной традицией. Иногда источники разного временного происхождения соседствуют внутри цикла, но я не подчеркиваю их контраст, а наоборот, стараюсь выстроить цикл как целостность, отражающую единство и многогранность национального характера.

Один их циклов основан на узорах японских тканей (многие исходные изображения взяты с портала Миф). В этих работах я старался акцентировать два важных качества, характерных для японского национального искусства. С одной стороны – специфический, узнаваемый стиль обращения к миру природы, внимательность к мельчайшим деталям в строении цветка, травинки, форме водного или воздушного потока. Это естественно входит в национальное представление о красоте, делает очень тонкой границу между природными стихиями и человеком. С другой стороны – атмосфера карнавала, театра, рождающая в изобразительном искусстве напряженность ритмов, неожиданные столкновения красок, великое многообразие условных манер, через которые могут преображаться те же природные формы.

Другой цикл построен на основе кельтских орнаментов. Здесь я был совершенно свободен в решении образного строя работ. Во-первых оттого, что в качестве материала взяты довольно лапидарные графические изображения (не исключено, что принадлежащие автору XIX века, в своих рисунках дающему свой условный образ кельтского изобразительного канона). Кроме того, я сам не отягощен подробным знанием кельтской культуры и исходил исключительно из характера этих рисунков, архаически-воинственных, напоминающих изображения на щитах или оружии. Впрочем, в нескольких работах в конце цикла есть намек на то, что кельтская орнаментика была одним из источников для искусства европейского модерна конца XIX века.

Скоро появятся другие серии работ.

Зулляйдж (марокканский изразец)

Изразцовый декор зданий и интерьеров издавна характерен для мусульманского Востока. В частности, в мавританской культуре (распространявшейся и на территорию современного Марокко), которая постоянно контактировала и с арабской цивилизацией, и с европейской (через Испанию), сформировался собственный стиль изразцов, впитавший влияния различных традиций.

Даже в своем сегодняшнем, достаточно простом и коммерциализированном исполнении это искусство сохраняет узнаваемые традиционные черты. Для меня же развитие и преобразование этих изобразительных источников давало возможность выстроить ассоциации со стилем восточного ковра, орнаментикой рукописных книг, мозаичными стенами дворцов и мечетей.

В отличии от других альбомов из этой серии, где я пытаюсь создать портрет конкретной национальной культуры, здесь моя задача скорее в создании обобщенного образа Востока, в той же мере обобщенного и условного, какими были ориентальные образы русских композиторов – Римского-Корсакова, Бородина, Балакирева. А для них ориентальность – еще одна грань русской души, воплощенный мир русской мечты и сказки. Так и здесь – многокрасочность и затейливость композиций исходят не из знания характера марокканского искусства, и из давних русских обычаев обращения искусства к Востоку (в том числе в живописи, особенно начиная с эпохи модерна).

Орнамент индейцев Пуэбло

Исходные материалы для этого цикла взяты из книги В.И. Ивановской «Орнаменты древней Америки». Там приведены не фотографии реальных артефактов (упоминаемых в тексте украшений жилищ, предметов быта, ритуальных масок), а лапидарная черно-белая графика, принадлежащая, видимо, автору книги, в которой обобщены характерные для коренных народов Америки изобразительные мотивы.

Не будучи знакомым с традиционной культурой Пуэбло (так называется группа народов, проживавших на территории современных штатов Аризона и Нью-Мексико), я здесь исходил из самых общих представлений о том, что в их искусстве должно выражаться почитание природных стихий, духов земли, огня, вод. В древних орнаментах отображение этих стихий крайне абстрагировано, доведено во многих случаях до чисто геометрической формулы. Однако и в таких абстрактных фигурах ощущается концентрированная символичность, улавливаются неповторимые космогонические представления древнего народа.

Изразцы

Альбом построен на основе старинных изразцов, которыми украшали стены церквей и иногда жилые терема. Расцвет русского изразцового искусства приходится на XVI-XVII века, именно тогда появились богато декорированные храмы в Ярославле, Ростове, Москве и других городах. Продолжалось изготовление изразцов и в XVIII веке, теперь в них преобладали другие стилистические ориентиры (европейские, главным образом – голландские) и они в основном использовались в интерьерах, а не во внешнем декоре зданий. В конце же XIX века, когда пришло время сознательного обращения к национальным художественным истокам, это искусство пережило второе рождение. Многие здания московского архитектурного модерна облицованы изразцами, изготовленными в Абрамцевских керамических мастерских, там же работали М. Врубель и А. Головин, создавая авторские изразцовые панно.

В моем альбоме преобразованы фотографии изразцов раннего периода, не позднее XVII века. Я не вуалировал, а иногда, наоборот, усиливал и обыгрывал в изображениях следы времени – сколы и трещины на поверхности глазури, фактуру камня – это, мне кажется, не разрушает, а только усиливает образ, дает ощущение «седой древности», диалога с ушедшими временами.

Размещаю еще один альбом славянских орнаментов:

Славянский орнамент-2

Скоро будет третий славянский цикл, с некоторыми новыми акцентами, о нем напишу подробнее.

Спасибо, Андрей. Вы правильно определили, что образы идут из подсознания. Все картины рождаются импровизационно, и принимаясь за конкретную вещь, я не знаю, какая у нее в итоге будет цветовая гамма и какой характер. В процессе работы что-то намечается, и уже затем я стараюсь это что-то выявить сильнее и уточнить.

Если какие-то работы напоминают персидское искусство – видимо, цветовым решением и фактурой – то и это получилось спонтанно. Значит, так я чувствую.

Более сознательная часть работы наступает не во время создания картин, а когда я их выстраиваю в цикл. Определяются вещи родственные, из которых складывается единый смысловой аккорд. Они в цикле ставятся рядом, но может быть и наоборот: они распределяются в разные места, чтобы перекликались на расстоянии. Может возникнуть и подобие музыкальной драматургии, рондообразной или сонатной. Это касается больших циклов, а в маленьких (по прелюдиям или по стихам Патраковой) драматургия строится другая, более однозначная и целенаправленная.

Славянский орнамент-3

Для третьего славянского цикла я отобрал те из работ, которые не столько ассоциируются с живописным модерном, сколько могут внушить ощущение архаики, первоначальных истоков культуры. Когда мы видим древние артефакты, то главное, наверное, что притягивает внимание и настраивает определенным образом наше восприятие – это сам материал, будь то грубо отесанный камень или полуистлевшая ткань с едва различимым рисунком. Вид этого материала сразу рождает представление о многих протекших веках и о том, что от далеких предков до нас дошло только самое чистое и ценное, а всё преходящее давно стерлось в памяти и не оставило следов.

Художники XX века, если пытались в своих произведениях создать иллюзию архаичности – особенностями фактуры или наивностью целостной композиции – преследовали ту же цель, указывали на целомудренные и не затронутые современными соблазнами народные или давно ушедшие культуры как на свой духовный ориентир. Можно вспомнить славянскую художественную мифологию Рериха, квази-примитивизмы Шагала, художников «Бубнового валета» и многое другое.

Иногда нечто похожее исподволь получалось и у меня. Хотя, как я уже писал, при начале работы над каждой вещью я не знаю, какой характер она будет иметь в итоге, но нередко выходило, что орнаментальный рисунок почти растворялся, размывался в абстракции, а на первом плане оказывалась почти осязаемая, трехмерная фактура, подобие какого-то природного материала. Не знаю, насколько это сходно с живописной архаичностью, но что-то интересное, наверное, получилось.

Новогодние мандалы

Этот цикл не входит в серию альбомов по национальным орнаментам, но по некоторым признакам примыкает к ним. Снежинки вырезанные из бумаги – это тоже в определенном смысле народное творчество: они, как всякое народное рукоделие, создаются спонтанно, не по каким-то профессиональным правилам, а в согласии с собственным вкусом, чувством красоты и из желания эту красоту внести в повседневную жизнь. Не знаю, давно ли возник такой обычай и существует ли он так же активно в других странах, но у нас бумажные снежинки – неотъемлемая часть образа жизни, атрибут семьи, детства, семейного праздника. То есть здесь у людей, уже во многих поколениях оторвавшихся от традиционного жизненного уклада, в этих формах продолжает жить память о нем, и оказываются живы какие-то архитипические каноны народного искусства, выраженные в нем безыскусная радость и приятие жизни.

В своих композициях я использовал и снежинки собственного изготовления, и те, которыми студенты РГСАИ украшают стены института перед Новым годом; другие найдены в Сети, в том числе в этом альбоме.