Профессор Преображенский отдыхает. Раковая опухоль «свободного стиха» в поэзии и в русском языке Иногда мы стремимся к свободе во всём,
особенно в творчестве и путешествиях.
Я имею в виду свободу от врача.
В последнее время «поэтическое» творчество в стиле «свободного стиха» приобрело какой-то массовый характер в поэзии. В этой связи хочется прояснить один момент, связанный с поэзией в классическом понимании и с её отличием от того, что по инерции продолжает называться поэзией в стиле «свободного стиха».
Конечно, до определённой границы, пока ассоциативное мышление нашего сознания способно превращать абстракцию в смысл, стихи всегда будут стремиться к «свободе» и оставаться поэзией. Но если степень свободы в стихотворении переходит эту невидимую границу, смысл сказанного или не проявляется вообще, или приобретает многозначность, размытость. В последнем случае поэзия в высоком значении исчезает. Более того, массовость этого совсем непоэтического явления вносит существенную чужеродность, неестественность и я бы сказал, даже нездоровый маргинализм, опухоль не только в поэзию, но и в язык вообще.
Сразу хочу предупредить читателя, что моя статья не претендует на литературоведческое исследование, в ней я стараюсь высветлить некоторые смысловые особенности разных творческих направлений писательского труда. Попутно заметим, что анализ смыслов стал более лёгким с
открытием критериального сознания человека и Природы.
Начну с того, что я считаю главным в смысловых особенностях в отношении поэзии. Фактически эта статья вобрала в себя три небольшие части: о поэзии, о языке, точнее, об угрозе их разрушения и о неправильном, как кажется автору, понимании смысла понятия совершенствования. За совершенствование в творчестве иногда выдаётся нечто противоположное, что влечёт за собой уже упомянутую угрозу разрушения целого.
Поэзия в классическом определении «(греч. ???????, «творчество, сотворение») — особый способ организации речи; привнесение в речь дополнительной меры (измерения), не определенной потребностями обыденного языка; словесное художественное творчество, преимущественно стихотворное (в узком смысле термина)» (
https://ru.wikipedia.org: «Поэзия»).
В этом определении вызывают любопытство слова «привнесение в речь дополнительной меры (измерения), не определенной потребностями обыденного языка».
«Из всех искусств первое место удерживает за собой поэзия», писал Кант в «
Критике способности суждения» (§ 53). Это означает, что язык и культура, прежде всего, поддерживают свой высший смысловой уровень и свою целостность не просто за счёт «всех искусств», а предпочтительно за счёт поэзии. Из этого можно сделать дальнейший вывод, что критерий поэзии, таким образом, определяет высшее эстетическое и высшее смысловое качество сознания и целостность всей системы познания его носителя.
Конечно, желательно отличать поэзию от стихотворчества и поэзию – от творчества вообще по их глобальному смыслу в культуре.
В свободном стихе авторы, как правило, начинают пренебрегать именно «дополнительной мерой», которая и является, по глубокому убеждению автора, зеркалом главной меры поэзии. Основой такой глобальной характеристики меры поэзии являются её высшие смыслы, несущие и смысловые открытия, в том числе и парадоксальные, и красоту. Какие же это высшие смыслы? Для людей и человечества в целом таковыми являются высшие нравственные смыслы. Они проявлены для нас в религиях как смыслы человечности. Таковыми могут быть лишь смыслы, которые определяют бессмертие и вечность существования человечества. Значит, никакие смыслы разрушения, ненависти, агрессии любого вида в их число не входят (см. статью автора: «
Агрессия как причина самоуничтожения человечества».
Внесение во всю жизнедеятельность человека оценочности, меры Сознания Природы (по-другому, всеобщей критериальности) делает сознание людей поистине критериальным, а анализ смысла своей жизни для человека – более понятными и доступным.
Очень часто бормотание «поэта» свободного стиха напоминает такое же «свободное» волеизъявление Полиграфа Полиграфовича Шарикова с лёгкой руки Михаила Булгакова. Может быть, прав профессор Преображенский, когда он предупреждал о том, что может ожидать человечество, если смыслы этого бормотания станут на один уровень со смыслами нашей жизни?
Автор опубликовал статью «
Клинические испытания псиоружия под названием «русский язык», в которой доказал, что любые хуления русского образа жизни, русского языка и русской культуры человеком, думающим на русском языке, означают отрыв данного человека от критериальной основы русского языка и основы здорового, целостного сознания. Для современного человека это равносильно потери оценочной опоры его сознания в целом, приобретению и обострению психических заболеваний. Человек становится марионеткой в оценочном поле других людей. Его сознание и его психика наполняются в громадной степени средой неприкаянности.
Перепрограммировать и переформатировать жизнь такого человека очень просто.
Поэтому и «свобода» в свободном стихе становится свободой скорее от врача, чем путём совершенствования мастерства. Не удивительно, что творчество человека в такого рода бессвязных текстах «свободного стиха» проявляется в максимизации этой бессвязности. Высокие смысловые связи при этом имеют тенденцию теряться и теряются вообще и, значит, распространяются на все без исключения элементы и агрегации языка, что характерно для смыслового движения к Хаосу. Но Хаос может стать Полем Плодородия лишь в одном случае: если он первично структурируется на иерархические уровни оценок-смыслов, полностью подчиняющиеся главной, высшей, смысловой оценке.
Так, у людей главным смысловым вершинным уровнем жизни является высший нравственный, духовный уровень, уровень Любви как благодарения и благодеяния, что естественно становится высшим критерием или высшей идеей людей в будущем, гарантией сохранения человечества. Поэзия полностью отражает эти процессы.
Конечно, необходимо стремиться к свободе, а в языке, особенно в поэзии, это необходимо, как воздух. Однако свобода в случае настоящей поэзии представляет собой гармоническое целостное единство стихотворного произведения, что достигается средствами всех смысловых уровней, полностью подчинённых главной нравственной идее как главного критерия. Свобода от главного критерия нравственности есть распущенность и безнравственность, а, значит, и саморазрушение.
Эта свобода всегда ощущается по духовной устремлённости ввысь к главной идее, к главному смыслу, по максимизации этой идеи, этого смысла всеми средствами поэзии. Тут необходимо подчеркнуть, что мы говорим о процессах, а не просто о некой застывшей поэтической форме. С формальной стороны можно представить любую структуру языка и назвать её поэтической. Однако, элементарная проверка на вершинное качество этой формы, проявляющееся в его максимизации, даст быстрый ответ, куда на самом деле ведёт такая формализация.
Вот почему поэзия как носитель высшего смысла для человека не терпит физиологии, ругательств, зависти и других негативных качеств, если они подаются укрупнёно.
Я понимаю, что своей настоящей статьёй я делаю упомянутому «свободному стиху» бесплатную рекламу. Однако, «истина дороже». Переходя к так называемому свободному стиху, человек естественно не учитывает разрушительный для его психики, якобы, поэтический факт. Такой человек автоматически снижает вершину жизненного смысла, что не прибавляет ему смысла, оптимизма и жизнестойкости, а, наоборот, разрушает их.
Когда я говорю об атаке на русский язык и об угрозе его разрушения, то, прежде всего, имею в виду концентрацию смысла поэзии в новом «свободном» понимании на некоторых частях общего конгломерата. Если нам делают упор на строках в одну или две буквы, на звукопись в виде тактов громко работающего трактора, то никто не будет отрицать того факта, что о поэтической целостности такого «стихотворения» говорить не приходится. Это как в организме: если мы представим себе, что главным местом в нём стала правая рука ли левая нога, которая и стала задавать смыслы всему организму, то легко увидеть и последствия подобного поведения.
Нам известно, что целостность любой вещи определяется её главным критерием, то есть главной её оценкой, идеей, в общем языковом критериально-оценочном поле.
Значит, мы имеем дело не с поэзией, даже не со стихотворчеством, а с чем-то другим, где целостность достигается за счёт главного критерия, полностью отличного от главного критерия поэзии. Именно этот факт выпячивает в «свободном стихе» то, что является для него главным: перемещение главного уровня на нижние уровни смысла языка.
Известно, что любой литератор внутренне сливается в процессе создания, творчества со своим литературным трудом. Поэтому и переход сознания на элементарные уровни языка с его ограниченной оценкой делает человека менее защищённым от распада психики.
Это всё равно, если в смысловой текст вбросить сначала несколько «свободных» букв или\и слогов. Текст будет восприниматься нашим сознанием как текст с ошибками. Но если мы вбросим много таких элементов текста, свободных букв, то он может сначала сместить свой смысл, а потом и потерять смысл полностью.
Человек должен понимать, что, опускаясь в своём языке на низкие, элементарные уровни оценок общей иерархии оценок, он становится подобен такому разрушенному тексту. Высшие смыслы ускользают от его сознания, а его психика становится подверженной любому смысловому воздействию, особенно примитивно разрушительному.
Можно сделать далеко идущий вывод: элементы нижних уровней разрушают высший смысл и целостность любой системы, если им придан статус высших уровней. Ибо главные оценки снижаются до оценок нижних уровней. Вот почему в нормальном обществе, если общество заботится о своей целостности и мощи, в его структуре, всегда поддерживается не простое статусное состояние его членов, элементов, подсистем, а максимизация критерия высшей нравственности. Лишь высшая идея человечности цементирует его. Любая другая идея, противоречащая человечности, рано или поздно разрушает.
Разрушение поэзии, наблюдавшееся в виде замены её на «свободный стих» несёт большее: громадный боевой заряд разрушения нашего языка как единой метасистемы сознания за счёт приведения смыслов, истин, идей от высших уровней к низшим, элементарным. А последние в принципе неспособны отразить высшее, нравственное, в себе. Низшие, элементарные уровни являются лишь элементами в построении иерархии общей гармонии. В целостных системах высшее отражается в элементах всех уровней, в нецелостной системе в случае потери высших уровней иерархии, отражается её разрушение.
И никакая искренность в творчестве, о которой так пекутся апологеты «свободного стиха» не может обмануть, как не может обмануть врача-психиатра искренность его пациента. Искренность необходима актёрам, чтобы им поверил зритель, чтобы быть обманутым этой искренностью. У поэзии, как мы видим, другие критерии и вершины.
Язык и сознание человека взаимосвязаны настолько, что всё-таки остается надеяться, что как и сам язык сумеет постоять за себя независимо от того, портит ли его человек, так и сам человек осознает опасность словесного саморазрушения как разрушения его сознания.
В самом начале статьи я упомянул понятие совершенствования в связи с тем, что в ходе этого процесса любому организму приходится невольно выходить на границу дозволенного и переходить её в надежде, что за нею находится лучшее и более совершенное состояние в смысле его высших оценок, целостности и бессмертия. Подобным образом ведёт себя любой организм, в результате чего часто в нём появляются болезни или опухоли, доброкачественные и злокачественные. Остановить этот процесс невозможно, как невозможно победить рак лекарством.
А поэзия – это, конечно, живой организм, наделённый языком и, соответственно, своим сознанием на самом высшем уровне Жизни.
С другой стороны, может ли совершенствование идти по пути существенного снижения сложности, что нам предлагает в поэзии «свободный стих»? Наука сегодня даёт вполне определённый ответ на этот вопрос: нет, не может! Тем более и снижение степени сложности общей иерархии смыслов до элементарных не придаёт ни более высокого качества эстетики и смыслов, ни повышения целостности, устойчивости. Оно ведёт лишь к разрушению этих качеств.
Мною сказанное выше относится и к другим способам воздействия на наше сознание путём переформатирования языкового поля (поля языка любого вида искусства) примитивными средствами при помощи, например, ненормативной лексики или какого-либо жаргона, например, уголовного. Надо понимать, что любые средства и элементы языка, включаемые дополнительно в его общую структуру, должны «знать» своё законное место в его смысловой иерархии и не претендовать на высшие критериальные закономерности.
