Каждый человек (по определению психологов) живет не в реальности, а в собственном мифе.
Мир ребенка как ритуальная реальность …и вместе с ним тихо летел, и скакал, и скользил в прекрасную бездну весь мир, влекомый чарами…
Герман Гессе
Вопросы воспитания, семьи, детства, преподавания – одни из самых насущных вопросов, но в то же время очень редко они раскрываются в нужном, действенном ключе. Особую сложность представляют вопросы воспитания детей внутри семьи, потому что в семье каждый человек находится в центре широкого спектра личных отношений, направленных к остальным членам семьи. Вопрос о воспитании ребенка, которое есть плод коллективного творчества, превращается в вопрос сугубо интимный, где советов со стороны не терпят, поскольку воспринимают их как покушение на свое личное пространство.
В семье человек беззащитен, он расслабляется и не контролирует себя так, как ему это привычно на публике, что порождает два следствия: во-первых, в виду своей «повышенной беззащитности» человек вмешательство со стороны автоматически трактует как нападение; а, во-вторых, расслабляясь, мы отключаем навыки самоанализа и часто в рамках семьи ведем себя инстинктивно, руководствуясь чередующимися эмоциями и настроениями. Решения принимаются спонтанно, сгоряча, более того, весомый аргумент кровного родства, разницы в возрасте и факта, что мы в доме хозяева и на нас этот дом держится, а не на ребенке, не позволяет усомниться, что мы пребываем в полноценном праве все эти решения принимать. К тому же, только нам известны все перипетии нашей семьи, мы столько труда во все это вложили, столько всего вытерпели, от многого отказались, и теперь советы со стороны выглядят в наших глазах, по меньшей мере, нелепо. И даже приняв тот или иной совет, согласившись с ним на уровне сознания, мы все равно в минуту накала семейных страстей отдадим предпочтение накатанному, привычному стилю, что в свою очередь усиливается родовым, инстинктивным началом как одним из формообразующих факторов создания семьи. Но воспоминания детства, заложенные, привитые в самых ранних годах модели поведения проникают очень глубоко в психику ребенка и превращаются в своеобразные приобретенные рефлексы.
Если мы действительно хотим дать ребенку воспитание, помочь ему отыскать себя, а не проживать наши комплексы, обиды, наши несбывшиеся мечты (а именно эти «точки», как самые болезненные и беспокойные, обостряются, когда мы растворяемся в эмоциональной стихии), лучше забыть о своих «правах на решающее слово», но чаще слушать и слышать, что говорит и к чему стремится ребенок, тогда у него не возникнет потребности скрывать от нас свои проблемы. Ведь, если задуматься, к аргументу «права на решающее слово» мы начинаем прибегать, когда у нас заканчиваются другие аргументы, когда нам страшно не хочется, чтобы ребенок что-либо делал, но терпеливо объяснять свою позицию душевного запаса не хватает и проще пойти по короткой дороге давления. Проще, но неужели мы не замечаем, что эта дорога – в обратном направлении? Именно по ней наши дети начинают удаляться от нас, когда мы сами не оставляем им возможности другого пути.
Личные отношения, уровень понимания, сочувствия между взрослыми в семье создает представление о своем доме у ребенка, для которого дом на первом этапе – это весь мир. Но не за горами следующий этап, когда ребенок через призму впитанной домашней атмосферы начнет постигать жизнь за пределами дома, созданного взрослыми.
Поначалу тот свой «дом» полностью переносится на этот новоявленный громадный мир, чтобы хоть как-то не потерять ориентиры. Ребенок будет повторять слова, мнения, шутки, повадки, элементы мимики, характерные жесты своих родителей. Родители – боги, создающие маленький мир ребенка, поэтому именно у них ребенок спрашивает об устроении мира большого. Первый импульс – спросить, а не искать ответ самому, потому что человек ленив, и если есть рядом боги, от которых, казалось бы, все вокруг зависит, то какой резон рыться во всем этом собственноручно, да и где рыться, если даже читать еще толком не научился. Но сама вскрывшаяся потребность задавать вопросы – сигнал о первых шагах души ребенка за пределы обжитого домашнего уюта.
Скоро количество вопросов и перспектива их смыслового охвата начнут расти с ускорением, в то время как у родителей дел и забот отнюдь не убавится. Более того, редко кто из взрослых относится всерьез к этим детским допытываниям, а для ребенка такие всесторонние вопросы – опора созидающегося мироздания, ведь мир, в котором мы живем, – это мир, который нам удалось почувствовать, понять, впустить в себя, запомнить; мир, с которым мы взаимодействуем, общаемся; мир, ставший нашим внутренним опытом, возделанный, «окультуренный» нашей душой.
Когда видение мира творческое, у мира появляется смысл. То, у чего нет смысла, на самом деле, и не существует, а только делает вид, притворяется. Дети искренни и не могут жить в мертвом, неинтересном, не волнующем душу мире, потому что так жить – это притворяться, что ты живешь. Когда детям не хватает впечатлений внешних, они перемещаются в пространство игры, которое для них отнюдь не выдуманное, но реальное расширение реальности. Ничего не делать – худшая из возможных мук для ребенка. Мимика у детей меняется мгновенно, как будто каждое впечатление без обработки и какой-либо внутренней фильтрации сразу отражается на лице. И дети не делают вид, когда играют, - они на самом деле сливаются с персонажами игры, переживая выдуманные события, которые подчас захватывают гораздо сильнее вялотекущей окружающей жизни взрослых.
Дети не притворяются перед взрослыми, даже когда врут им, пытаясь скрыть свои «проступки»: вырванная страница из дневника с двойкой – символ неколебимой, пламенной веры в могущество родителей и в домашний мир, устроенный ими. В глубине души не наказания боится ребенок, о наказании он и не думает. И не правы назидательные детские книжки, когда изображают нашалившего ребенка размышляющим над тем, что ему не дадут за его проступок сладкого на ужин… По сути он ни о чем не думает, не анализирует свое состояние, которое в подобные минуты практически приближается к трепетному ужасу. Ему не жалко расстраивать родителей, в раннем детстве вообще понятие «жалко» большинство детей может относить только к себе. Да и чего родителей жалеть? Ведь ребенок верит, что власть над действительностью в их руках, значит и изменить любое положение они могут в два счета. Сейчас ребенку просто страшно, как страшно было нашим далеким предкам во время грозы или когда случалось недоброе предзнаменование. Он боится гнева «богов», в силу которых, несмотря на все пререкания и ссоры, верит не меньше, чем шаман в вызываемых духов. Гнев «богов» разрушит спокойствие привычного домашнего мира, а нарушенное спокойствие в доме равносильно снятию защищающей преграды между привычным n-комнатным космосом и хаосом неведомого большого мира.
Еще в мифологических представлениях древних народов пространство делилось на две главных зоны: на зону центра и зону окраины. В «центре» жили люди, и «центр» обязательно отделен от «окраины», скажем, непроходимым лесом, чтобы защитить людей от воздействия «окраинного хаоса». Выпадая из «милости» родителей, ребенок чувствует, что теряет их защиту, но встретиться лицом к лицу с ответственностью большого мира он не готов, да и готовым пока становиться не хочет. Интересно, что дети перестают бояться «проступков» как раз тогда, когда начинают активное взаимодействие с окружающим миром. Страх внешнего мира прямо пропорционален страху «разгневать» родителей.
Ребенок постоянно занят, динамика его времени интенсивна: либо сейчас, либо никогда. И в этом ключ ко многим истерикам по типу "я хочу сидеть у окна". Аргумент о том, что сядешь там в следующий раз, ребенка только еще больше раздражает. Восприятия пространства и времени всегда связываются в нашем сознании. И это значит, что время тоже делится на время центральное, понятное и близкое, и на время окраинное, хаотичное. Настоящее и прошлое – вот она, временнАя территория, знакомая ребенку и не пугающая его. Обжитое время.
Если ребенку пообещать купить мороженое или еще что-нибудь хорошее и приятное, скажем, через несколько часов, то, скорее всего, тут же произойдет истерика. И не потому будет встревожен ребенок, что он именно сейчас неимоверно хочет того, что ему пообещали. Причина паники (а такие истерики всегда напоминают какую-то бешеную панику) – «хорошая вещь», «источник радости» находится в опасности, в зоне окраинного времени. Ребенок просто не хочет потерять эту «хорошую вещь», хочет уберечь то, что ему дорого. И не стоит думать, что дети так любят сладкое, раз решились отчаянно спасать какое-то мороженое, шоколадку или пирожное. Если мороженое покупают ребенку нечасто, он может воспринимать сам факт покупки мороженого ритуально, как символ, что все хорошо, что домашний мир процветает и стены его крепки.
Естественно, все это происходит абсолютно бессознательно, исключительно на уровне ощущений. Но в поведении ребенка, на самом деле, гораздо меньше спонтанного и беспричинного, чем в поведении взрослого. И это логично, потому что ребенка в мире больше всего занимают именно причины. Ведь дети обитают в волшебно-магическом мире: ожившие куклы с причудливым прошлым, говорящий только по ночам плюшевый медведь, смертельное зелье из чернил, шампуня и зубной пасты, подслушанные разговоры в доме, нарисованном на коробке новогодних конфет, волшебные палочки, веревочки, платочки, камушки; целые деревни в глубине вентиляций на кухне и в ванной… Освоившись в нашем материальном мире, ребенок замечает, что причина влечет за собой следствие, - значит, обладатель знания о причинах становится магом. И он начинает свои неугомонные поиски причин ежедневными залпами всевозможных вопросов. К каждому своему действию ребенок тоже постарается подобрать причину, если явной причины нет. Хотя таковая, явная, ему и не особенно интересна, поэтому даже если явная причина есть, более чем вероятно, что ребенок предпочтет изобрести ее заново. Отсюда эти раздражающие родителей приступы беспричинного вранья. А ребенка, в свою очередь, раздражает дотошное «выведение на чистую воду», потому что это рушит так кропотливо созданный им мир.
И вы даже представить себе не можете, что живете со своими детьми в совершенно разных квартирах. Точнее, это вы живете в квартире, а ребенок может жить в пещере, в юрте, в приюте для нищих (моя излюбленная детская придумка – все время воображала себя бродягой; недавно прочитала у Д.Лихачева, что склонность к бродяжничеству – исторически русская отличительная черта), во дворце, на корабле посреди самого глубокого океана, просто под открытым небом на необитаемом острове и даже под водой или вообще на Луне. И многие предметы бытового обихода становятся символами предметов бытового обихода в воображаемом «доме» ребенка. Шкаф – каюта или пещера. На роль пещеры еще, естественно, подходит стол, точнее «под столом». Помню, как сама считала колесо у напольной швейной машинки – штурвалом, а большую ножную педаль – качающейся палубой. Пальто и куртки на вешалке в прихожей могут превратиться в джунгли, где ты прячешься, пока из коридора не уйдут аборигены-людоеды. Поэтому перестановка мебели, а тем более покупка новой мебели вместо старой, вряд ли будет одобрена вашим ребенком, хотя у всех бывает по-разному.
Обостренное ритуальное восприятие ребенка может быть связано с освоением навыков речи как сигнальной системы. Язык исходит из знакового восприятия действительности, а детям очень важны эффект узнавания и повторяемость, поэтому ребенок с превеликим удовольствием и завидным усердием начинает применять какую-нибудь одну понятую закономерность по отношению к другим, уже не согласующимся с ней, предметам. То есть, если можно говорить с людьми, когда под набором звуков понимается нечто большее и другое, почему нельзя общаться с вещами, прочитывая их как символы и видя за ними более просторную и завораживающую реальность? Насколько реален смысл слов, настолько же реален мир ребенка по ту сторону символов.
Почти все анекдоты серии «что говорят дети…» основаны на «неверных» применениях закономерностей по аналогии. Но если приглядеться или вслушаться, то станет понятно, эти неверные применения не так далеко уводят от истины. Изобразительные возможности искусства напоминают как раз подобные, «неверно» направленные закономерности, за которыми зреют волшебные грозди созвездий и смыслов невиданные материки.
Если закономерность можно применить, связь между общепризнанно не связанными явлениями – проследить, значит, мы называем неверным то, что нам просто не привычно. Точнее то, что нам некогда было привычно, да мы забыли.
Наверное, каждый из нас помнит, каким странно неинтересным в детстве казался нам мир взрослых. Это чувство жути: они ведь совсем не играют, неужели я тоже вырасту и перестану играть? Думаешь – и даже не вообразить. А потом вдруг через несколько лет задумаешься снова – и уже не вспомнить, почему было не вообразить. В детстве взрослых воспринимаешь как иностранцев каких-то, которым все почему-то приходится долго объяснять, хотя они знают гораздо больше тебя. Поэтому со всем, что говорили взрослые, приходилось мириться, делая скидку на возраст.
Все мы играли в детстве, следовательно, у всех есть дар творчества, дар воображения, дар созерцания. Точнее, был. А распоряжаемся мы уже им по-разному.
