Мартин Викрамасинха
ЛУНА-СВИДЕТЕЛЬ
Нас пятеро в старом заброшенном доме, одиноко торчащем на самом берегу океана. Вокруг – только безбрежная ширь, одна вода – без конца и без края, точно здесь проходит граница света и начинается беспредельный мировой океан. В душе щемящее чувство одиночества и затерянности, оно сродни тому, что испытывает путник, заплутавшийся в пустыне.
С океана дует свирепый ветер. Иногда его порывы достигают такой силы, что всем нам кажется: сейчас он сорвет крышу и унесет ее далеко-далеко, за много миль отсюда.
Ветер приносит дождь. Сильные капли без устали бьют в дверь и в стены, и шум внутри дома такой, словно на него обрушился ливень из дробленого камня.
Только я один не пил в эту ночь араки[1] – зато приналег на жаркое.
- Неужели уже четвертую бутылку прикончили? По одной на брата? – спросил я и потянулся за новым куском мяса.
- Тому, кто не пьет, вредно есть так много, - проворчал Самсон и, выхватив кусок из моих рук, затолкал его себе в рот.
- Не боюсь… Никого не боюсь, - вдруг пьяно выкрикнул Гунадаса, - ни дьяволов… ни привидений…
Он с трудом поднялся и пустился в пляс.
Пробивавшийся сквозь щели ветер то и дело гасил лампу. Вот она снова потухла, и Малыш в который раз принялся чиркать спичками.
- Эй, хватит тебе! – крикнул я ему. – Ты так все спички счиркаешь. Да отнимите же у него, черт возьми! – обозлился я, видя, что мои слова не действуют.
Вдруг с океана донесся такой жуткий рев, что все мы даже притихли. Это катилась к берегу огромная волна. Мы онемели от страха: сейчас это волна сокрушительным ударом рухнет на нашу ветхую лачугу, закружит нас в водовороте и увлечет за собой в океанскую бездну. В глухой тьме мы ждали удара, как рока.
И вдруг сквозь щели в стенах и крыше ворвалась к нам и полыхнула в глаза молния. Меня тряхнуло так сильно, что я едва удержался на скамье: с треском мокрого сука в костре надломился воздух, дрогнула земля, покачнулись стены.
- Эй, чиркни спичку, - откуда-то с пола промычал сдавленным от страха голосом Самсон.
- Что ты! Что ты! Нельзя сейчас, - испуганно запротестовал Кириаппу-мама[2].
Рядом со мной, усаживаясь на скамью, пьяно забормотал Гунадаса.
Молния ударила в другой раз, но грохот грома теперь уже был гораздо слабее и вскоре прекратился совсем. Зато пуще прежнего полил дождь и еще сильнее расшумелся океан.
Мы долго молчали. После ярких вспышек молний темнота резала глаза. Она стала густой, плотной и точно сдавила нас. Светлячок самокрутки, которую курил Кириаппу-мама, едва пробивал тьму.
Наконец, когда молчание в темноте стало невыносимым, Самсон возвратился к прерванному разговору:
- А ведь того, кто стрелял, так и не схватили. Всем известно, кто убийца; но у него много денег, вот и помалкивают…
- Сколько бы он ни имел денег, все равно будет наказан. Что же, выходит, по-твоему, заповеди Будды лгут, - недовольно проворчал Кириаппу-мама.
- А что, разве в заповедях Будды сказано, что убийца будет обязательно наказан?
- Может быть, так и не сказано, но всегда так бывает. Боги справедливы.
- А! Чушь все это! – засмеялся Самсон.
- Чушь! – зло крикнул Кириаппу. – Что ты понимаешь? – Каждая затяжка самокрутки розоватым светом освещала его черную густую бороду, верхнюю губу и крупные широкие ноздри.
- Что ты понимаешь! – убежденно повторил он. – Вот отец Сайсона-махаттаи[3] нажил добро на убийстве. Так что же? Ему не было еще и пятидесяти, когда он совсем ослеп. Да и умер он от какой-то страшной болезни. Мучился-то как! Ревел, точно буйвол.
- А! Бабьи сказки! Все когда-нибудь умирают. И слепнут не только убийцы.
- Бабьи сказки? – рассвирепел Кириаппу. – Бабьи сказки? Тогда и в священных книгах, по-твоему, бабьи сказки? А умер он точно так, как сказано в «Словах Будды».
- В какой же из священных книг это написано? – спросил Каралис.
- Наверное, в «Сандхармаратнавалия»[4], - сказал я.
- Все равно это бабьи сказки, - продолжал упорствовать Самсон. – Господина из Пялаватте убили прямо за ужином. Все в деревне знали, кто убийца, и все равно суд его не достал. А за богатство его вся деревня почитает.
- Потерпи немного, Самсон-махаттая. Еще увидишь, как он будет наказан. Все равно не уйдет от расплаты. Смерть уже подстерегает его.
- Ну, когда-нибудь, - засмеялся Самсон, - он, конечно, умрет.
- Не просто умрет – в страшных мучениях умрет…
Передо мной вдруг во тьме сверкнул оскал зубов. Лица и головы при этом не было видно, и я от ужаса покрылся испариной, едва удержавшись, чтобы не попросить зажечь спичку.
- Никогда ему не уйти от расплаты, - горячился Кириаппу. – И преступления не скрыть. Убей человека и выброси его хоть посреди океана – все равно прибьет к берегу. Есть, говорю я, в мире сила, которая следит, чтобы виновный не ушел от наказания. Я сам знаю случай, который доказывает это.
- Расскажите нам эту историю, Кириаппу-мама, - попросил Малыш.
Кириаппу, раз десять повторив, что это истинная, действительная, невыдуманная история, приступил наконец к рассказу.
- В деревню Ампития пришел однажды человек из долины и возделал среди джунглей рисовое поле. Рядом с ним расчистил для себя поле один крестьянин из деревни. И сразу же стали соседи враждовать. День ото дня крепла их злоба, рос страх. То один из них сломает перемычку, то другой спустит воду с чужого поля.
Вражда их была молчаливой. Ни разу не высказывали они друг другу обиды при встрече. Но хотя не бывало у них ни открытых ссор, ни драк, в душе каждого зрела тяжелая ненависть. И однажды она родила беду.
Случилось это в ночь полнолуния. Крестьянин из долины шел, как всегда, узкой лесной тропинкой на свое поле. При свете луны он еще издали, с тропы, увидел, как кто-то копошится на его поле, а, подбежав, разглядел своего врага. Тот сидел на корточках у перемычки запруды и руками проделывал в ней сток. Он ничего не замечал вокруг. Пришедший озверел от злобы. Обеими руками схватил он мотыгу, замахнулся и обрушил ее на спину врага…
В дверь вдруг что-то заскреблось. Малыш встал и полной тьме пробрался к выходу. Он открыл дверь, и в одно мгновение в дом ворвался поток холодного ветра. Тело мое свело судорогой.
- Эй, Малыш, скорей закрой дверь! – крикнул я.
- Никого не видно, - ответил он, захлопнул дверь и ощупью вернулся на место.
- Получив удар, тот сразу свалился, - продолжал Кириаппу свой рассказ. – Но он еще успел увидеть своего врага и, прежде чем умер, простонал: «Пусть богиня Луна будет свидетелем…»
Убийца обезумел от ужаса. Он вырыл мотыгой яму на поле, затолкал в нее труп и засыпал землей.
- Может, он зарыл его живым? – спросил я.
- Все может быть, - отвечал Кириаппу. – Через несколько дней он ушел совсем из этих мест и поселился далеко в другой деревне. Понемногу он стал приходить в себя, а спустя месяц-другой совсем успокоился. Дело осталось тайной, никто ничего не узнал. Его не тревожили.
И вот опять наступило полнолуние. Крестьянин вышел на свой двор и, поглядев на стоявшую в небе круглую, сверкающую молочным блеском луну, вдруг стал хохотать без удержу. «Что это с тобой? Чему это ты смеешься?» - обиженно спросила жена. «Да ничего, я просто так», - ответил он. Но жена не отставала: «Все-таки скажи, почему ты смеялся». Ну в общем-то мы все хорошо знаем эту женскую привычку. Уж если одолеет их любопытство, вытянут из мужчины все, что им надо…
Снова что-то заскреблось у двери. На этот раз я встал сам, подошел к двери и, приоткрыв ее, выглянул наружу. Дождь больше не лил, утих и ветер, но тьма была все такая же непроглядная.
Так ничего и не увидав, я закрыл дверь и так же, как Малыш, на ощупь нашел свое место, благо оно было недалеко от входа. Усаживаясь, я коснулся ногой чего-то отвратительно холодного.
- Что это? – вскочил я в испуге и нагнулся, чтобы ощупать таинственный предмет.
Под рукой оказалось что-то мокрое и мягкое, вроде намокшей одежды.
- Что там еще такое?
- Зажги-ка лампу, - попросил я.
Стало слышно, как Малыш завозился в темноте, отыскивая затерявшийся спичечный коробок.
Вдруг чуть ли ни над самым ухом у меня раздался хруст, словно треснул толстый сук. Хруст, видно, напугал не только меня.
- Ну, люди, где же спички? – заворчал Гунадаса. – У меня застыла кровь в жилах.
Малыш отыскал наконец коробок, чиркнул спичкой и засветил лампу. Мокрый черный пес лежал перед нами с костью в зубах и блестел глазами.
- А этот пария откуда взялся? – изумился Малыш и замахнулся на собаку.
Поджав хвост и пригибая к земле морду, пес виновато потащился к двери.
- Ну и ну, - удивился Гунадаса. – И как это он осмелился войти, когда здесь Малыш?
Все знали, что этот пес натерпелся страху от Малыша. Тот бил собаку, и обычно достаточно было назвать его имя, чтобы она удрала.
- Видно, он сильно проголодался, - сказал я, - и запах жареного заманил его.
- То-то забился в угол – видно, учуял все же Малыша.
- Да он нашел здесь кость и глодал ее.
- Ну так как же, Кириаппу-мама? Эта женщина стала приставать к нему. А дальше что?
- Так вот, - начал он снова. – Сколько ни пытала его жена, он все отговаривался: «Да так, пустяки». И она подумала, что муж смеялся над ней. Тогда она затаила обиду, но про себя решила, что так или иначе выпытает у него секрет. На другой вечер она вкусно накормила его, а когда он лег, подсела к нему на постель, приласкалась и давай опять выспрашивать: отчего да почему он тогда смеялся.
Крестьянин не выдержал, взял да и рассказал жене все, как было. Как враждовал он с соседом, как застал его ночью на своем поле, как в злобе убил и зарыл его. «Мне смешно стало, что он оставил своим свидетелем луну. Разве она может заговорить?» - сказал он под конец.
- Но рано он успокоился, - закончил свой рассказ Кириаппу-мама. – У жены его был любовник. Однажды муж застал их и в приступе ревности стал избивать жену. Когда терпеть стало невмоготу, она закричала во весь голос: «Ой-ой! Спасите! Он сейчас убьет меня и закопает потом в землю, как того соседа!». Люди слышали это, и слухи поползли по деревне. Вмешалась полиция. Они разузнали все, нашли скелет, потом схватили убийцу. На допросе он во всем сознался…
- И это, по-твоему, доказывает, что в мире есть сила, которая наказывает виновных? – насмешливо спросил Самсон.
- Конечно, - горячо подтвердил Кириаппу. – Именно эта сила и заставила его смеяться в ту ночь…
Дождь давно утих. Волна нахлестывала на волну, и еще слышнее стало, как сдавленным стоном измученной женщины тяжко дышит океан.
Я услышал, как наверху, под кровлей, что-то закопошилось, и, подняв голову, успел заметить светлое брюхо крысы, юркнувшей в щель между стропилом и черепицей.
[1] Арака – цейлонская водка.
[2] Мама(синг.) – букв. дядя, может присоединяться к имени старшего.
[3] Махаттая(синг.) – господин.
[4] «Сандхармаратнавалия» - одна из священных буддийских книг.
Перевод с сингальского Н. Краснодембской.
