Антон, спасибо огромное!
Добавил "ДАЖДЬ" в
Избранные ссылки.
Станет ли у нас поэтический рок одним из определяющих векторов развития нашей культуры или же так и останется невостребованным большинством наших граждан во многом зависит от каждого из нас.
Определяющим уже не станет (это в прошлом), но одним из векторов - останется.
Песня вообще и "русский рок" в частности - отдельный жанр (со всем его многообразием, как любой жанр) Искусства, со своими законами, задачами и сферами. Вы абсолютно правы, когда чувствуете в Песне (подлинной) - дыхание души народной. Песня в первую очередь душевна и народна. Поэтому она должна быть понятна и проста (в самом хорошем и высоком смысле слова!). Она должна попадать в душу - СРАЗУ, при первом же прослушивании!
Но Песня, как душевное по преимуществу искусство, не может быть вершиной (духовной), не может быть "определяющим вектором", не должна подминать другие виды и жанры: симфоническую музыку, поэзию, философию и т.д.
Песня не является синтезом (как многие думают) музыки и поэзии: она кое-что берёт от них, но лишь частично и упрощённо, как материал для творчества себя. Песня - отдельный жанр, а не поэзия и не музыка. (Обязательно сделаем у нас раздел "Песня", обязательно! - как только поднакопится материал.)
В двадцатом веке песня занимает лидирующее положение в "иерархии искусств", особенно в России (и причин тут целый комплекс, в том числе и политических, хотя они и не главные). Пожалуй, только кино в прошлом веке может сравниться с песней по широте охвата, по силе воздействия на души.
В России песня надорвалась. Такое явление, как "магнитофонная культура" (главная альтернатива официозу и идеологическому диктату), вынуждено было взять на себя огромную ношу (не только политику, но даже философию!), песня могла говорить то, что не могли сказать другие жанры. И это нездоровое положение надорвало русскую песню. Нынешнее состояние этого вида искусства - закономерно, и причины не только в коммерческом диктате современного тоталитаризма, но и во внутренней жизни самой песни: она, как река после паводка, сейчас занимает своё русло и покидает затопленные ею земли других видов искусства.
У каждого искусства - своя ниша, своя судьба; и не есть хорошо, когда один из жанров становится тотальным.
Трагедия Башлачёва таинственна, как любая трагедия великого творца. Но некоторые "корни" её мы уже можем увидеть (не забывая о тайне! и не пытаясь её рационализировать до конца): одно из трагических противоречий - то, что дар Башлачёва не укладывался в рамки песни, ему стало тесно в этих рамках! У Цоя, например, укладывался - и наиболее гармонично из всех. Но у Цоя и Башлачёва был и второй, главный "корень", главное "противоречие", которое неизбежным (роковым!) образом приводит к трагической развязке. В случае Цоя - гармоничной, как сама песня; в случае Башлачёва - надрывной, огненной и противоречивой, как те стороны народной души, которые он выражал не только своим искусством, но и всей своей судьбой.
Песня и есть судьба пропетая.
Судьба Цоя и Башлачёва (отчасти и Высоцкого, но там накладываются иные слои, о которых в ином месте можно поговорить) - это рок, судьба "трагического романтика" в нашем мире, судьба Лермонтова.
"Жить - как петь. И петь - как живёшь", - вот категорический императив трагического романтизма. И рубеж его - максимум 30 лет. Дальше выход либо в смерть, либо в то, к чему пришёл Пушкин (тоже трагический романтик в первой молодости).
Категорический императив романтизма - знак равенства между искусством и жизнью, собой как поэтом и собой как человеком - входит в неразрешимое противоречие с реальностью (прежде всего - внутренней). Чтобы "жить, как поёшь", то есть соответствовать в каждую минуту жизни своему Высшему, лучшему, своему Дару, надо стать святым и художником в одном лице. Надо стать Пророком.
Годам к 25-ти человек начинает более осознанно творить, трезвее анализировать себя. И видит, что его Дар, лучшее в нём, подлинное и глубинное его Я, далеко не всегда соответствует душевной и мирской его жизни. Максимализм прежней формулы даёт сбои. Искреннему поэту начинает казаться, что он врёт, что он уже не так живёт, как поёт... Начинаются угрызения и сомнения, полёт перестаёт быть полётом... Здесь и мнения обывателей, окружения, играют свою роковую роль: они тоже начинают упрекать художника в несоответсвии человека его "песне", в несоответствии "дел" и "слов". Трагический романтик входит в порочный круг, из которого выход один: "Мне пора уходить следом песне, которой ты веришь"...
Или - перерасти романтизм, придти к реализму (в лучшем смысле слова!). Так сделал Пушкин и не смог Лермонтов.
Пушкин трезво разделил в себе поэта и человека: высшее Я и низшее. Вот его определение поэта (лучшее определение, какое есть в нашей литературе!). В нём так мало слов и так много смыслов, что пересказать их потребуется ни один том, поэтому привожу пушкинское определение полностью (самый экономный из всех возможных вариантов передачи глубочайшего и сложнейшего духовного и жизненного опыта):
ПОЭТ
Пока не требует поэта
К священной жертве Аполлон,
В заботах суетного света
Он малодушно погружен;
Молчит его святая лира;
Душа вкушает хладный сон,
И меж детей ничтожных мира,
Быть может, всех ничтожней он.
Но лишь божественный глагол
До слуха чуткого коснется,
Душа поэта встрепенется,
Как пробудившийся орел.
Тоскует он в забавах мира,
Людской чуждается молвы,
К ногам народного кумира
Не клонит гордой головы;
Бежит он, дикой и суровый,
И звуков и смятенья полн,
На берега пустынных волн,
В широкошумные дубровы...
А дальше - только путь к
Пророку (тоже - лучшее из определений Пророка дал нам Пушкин). Часто путают оба его стихотворения, смешивают планы, которые Пушкин развёл и показал их неслиянность: человек - поэт - пророк (богочеловек).
Это огромный путь, длинною в человеческую историю...
Только Пророк может по праву сказать: "живу - как пою, и пою - как живу". Пророк - это и есть поэт и человек, ставший святым, - уже без разделения - а единое целое. Но для этого надо измениться физически...
Романтик - в своём искреннем максималистическом порыве "не лгать" - опережает самого себя на столетия, берёт на плечи непосильную ношу, ставит себе невыполнимую задачу и надрывается. Поэтому ни один трагический романтик не смог перейти рубеж в 30 лет (от юности - к зрелости).
А Песня - как жанр - очень способствует такому смешению планов: очень искушает сделать из себя свою судьбу, короткую и ясную, как она сама: "кому умирать молодым"... Пропел песню - и уходи, не порть впечатление.
Но Башлачёву стало тесно в песне, его поэтический Дар перерос жанровые рамки...
А песня в то время занимала тотальное положение в культуре (причины вне искусства лежат - они политические), и выйти из этой тотальности было очень трудно...
Сложных я тут тем коснулся. Но ведь зачем тогда и жить, и страдать, если избегать всего сложного, противоречивого, трагического и проблематического? Не вижу смысла избегать. Никакого причём.
Спасибо, Антон, ещё раз Вам за поднятые пласты у нас!
Песня (Высоцкий, Галич, Башлачёв, Цой) сыграла в моей жизни определяющую роль - она разбудила меня: я её вечно люблю, и она стала частью моей души и первым чувством судьбы.
Поэзия пришла потом...
Поэзия - это уже совсем-совсем другое...