Одно из направлений деятельности галереи «Веллум» – собирание и популяризация произведений малоизвестных или забытых художников, внесение их творчества в современное культурное сознание. Одно из открытых нами имен – Александра Сергеевна Коновалова. В начале 2010 года в ЦДХ прошла выставка ее произведений из собрания галереи, был выпущен альбом, содержащий предлагаемую здесь статью и около 100 акварелей и рисунков.
На нашем сайте представлено пока немного произведений художницы, постепенно ее страничка будет наполняться. Исповедница модернаЭпоха декаданса, ознаменовавшаяся в российском искусстве расцветом символизма – самое плодотворное в творческом отношении время, когда мистические веяния претворялись в удивляющие взор картины или поэтические образы. Эта эпоха, о которой много написано, своеобразная грань между имперским покоем и грядущим революционным хаосом, во многом этот хаос породившая. М. Врубель, А. Бенуа, В. Борисов-Мусатов, футуристическая Н. Гончарова – в живописи; Вяч. Иванов, Надсон, Ахматова, молодой Мандельштам – в литературе; Скрябин и Рахманинов – в музыке; Нижинский, Ида Рубинштейн, Дягилевские Русские сезоны – можно захлебнуться от имен и искрящихся творений людей, наделенных божьим даром, будто Ангелы в конце времен побаловали смертных рассказами об Эдемском саде. Искушенный любитель искусства знает эти имена наизусть, повторяет как нарицательные. Но не только они творили тогда.
В это же время творческого всплеска существовали удивительные художники, не участвовавшие в бурной выставочной деятельности, не входившие в объединения и группы, но не менее интересные, создававшие произведения не меньшей художественной силы, чем именитые мастера. Одним из таких творцов является Александра Сергеевна Коновалова.
Александра Коновалова.
Фотография 1940-х годов
Она родилась в Москве в 1883 году. Под влиянием поэтических настроений и суфражистских стремлений к самостоятельности, шестнадцатилетней барышней, в 1899 году, она поступает в Московское училище живописи, ваяния и зодчества на курс стилизации цветов. В 1903 г. она заканчивает училище уже сложившимся художником. Ее учителями были выдающиеся мастера русского символизма – И. Нивинский, Ф. Шехтель.
Параллельно с учебой в МУЖВЗ Коновалова посещает курс стилизации цветов в Строгановском училище, где, по-видимому, ей посчастливилось присутствовать на одном из немногочисленных уроков М. Врубеля, описание которого дошло до нас в воспоминаниях художника М. С. Мухина: «Рисовал он разрозненными, между собой не связанными кусками. В хитросплетении штрихов мы никак не могли разобрать изображение. Врубелевский метод был совершенно иной: в какой-то момент нам показалось даже, что художник потерял контроль над рисунком. Минут через тридцать перед взором моим предстал плод высочайшего мастерства, произведение удивительной внутренней экспрессии, явного конструктивного мышления, обличенного в орнаментальную форму».
Вероятно, такое же впечатление этот урок произвел и на будущую художницу.
Это ощущение Коновалова пронесет через всю свою творческую жизнь, что наглядно проявляется в карандашных зарисовках сюжетов будущих работ. Может быть, влияние Врубеля сказалось и на выборе Коноваловой – работать в технике акварели.
Не исключено, что и ее ранние работы хранят прикосновения кисти великого художника. А ведь Врубель преподавал мало, его учеников можно пересчитать по пальцам. Таким образом, перед нами редчайший пример врубелевской школы. И после ухода учителя из жизни в акварелях ученицы сохраняется его «гармоничный синтез сказочного чувствования и прикладного исполнения». Особенно это видно в ее сохранившихся эскизах к декоративным росписям.
Мифотворчество, культ удивительного, балансировавшего на грани яви и сна, то, что отличается от религиозной и бытовой нормы, аффектированность ужаса или уныния, характерное для Врубеля, породило символистские образы у художников «Голубой Розы», на выставках которой Врубель позиционируется ими как учитель.
Русалии. 1900-е
Пленница Змея. 1900-е
Музыка. 1900-е
Дионисии. 1910-е
Золото Рейна (нимфа гор). 1910-е
Театральность образов, присущая художнику, развивается и в живописи и в литературе. Для Блока и Белого она – импульс их творческой деятельности, как музыкальность – импульс для символистской живописи. Принципы искусства складываются при обращении к нематериальным средствам, а именно к музыке, к эпосу. Живопись становится не отображением истории или бытовой культуры, а чем-то надмирным. Вымысел и сон рождают хрупкие, эфемерные картины, на которых не остается места для буквального восприятия, а чувства: от сакрального экстаза до эротического переживания. Для передачи этого ненужной становится перспектива и глубина, четкое исполнение живописных канонов, плотность мазка. Напротив, главенствует размытость, придающая легкий флер фигурам, прозрачность рисунка, плавность нечетких линий, подобно музыкальным фразам – всё, что может соотнести человеческая фантазия с предложенными художником эмоциями. «В связи с этим закономерным становится обращение живописцев к легким графическим техникам – гуаши, акварели, пастели…, что позволяет достичь ощущения её бестелесности.» (И. Гофман. «Голубая роза» . М. «Варгиус» 2000 г.)
И естественным является соблюдение этих принципов и у Коноваловой. Она не только учится у Врубеля, она участвует, как подмастерье, в осуществлении его декоративных панно, исполняя черновую часть заказов. И после ухода учителя из жизни Александра Коновалова продолжает писать, в основном акварелью, используя посыл учителя. В ее акварелях присутствует гармоничный синтез сказочного чувствования и прикладного исполнения, присущие Врубелю. Особенно это видно в сохранившихся эскизах Коноваловой к декоративным росписям.
Ее глубокие знания русской и европейской мифологии, увлечение поэзией символистов, породило интригующе загадочные образы, будто приоткрытое окно в иной мир с присущими той эпохе аффективными, мифологическими изысками.
В МУЗВЖ она учится одновременно с П. Уткиным, Н. Милиоти, Н. Сапуновым, П. Кузнецовым, поступившими туда на два года раньше и создавшими знаменитую «Голубую розу», в которую Коновалова не вошла, но, безусловно, среда, от которой ее искусство питалось, была с ними общей. Акварели Коноваловой родились от «символических фантазий» Врубеля и «ретроспективных мечтаний» Борисова-Мусатова, Сомова, Уткина. Она продолжает «искать правду в красоте, ускользая от жанровых и стилевых определенностей… вырываясь из плена времени, утраченного, а тем более сиюминутного, бунтуя против исторической необходимости, против дискретного, стадиального.» (В. Леняшин. «Дягилев и его эпоха» ГРМ 2001 г.). В символистских, мифологических акварелях Александры Коноваловой присутствует ощущение одновременности вчера и сейчас, реального и инфернального. Она погружает, с не меньшим мастерством, чем Милиоти или Борисов-Мусатов, в пространства неведомые, не насилуя сознание зрителя, а музыкально-легко увлекая в хоровод мистификаций. Это сродни детским ощущениям, когда слушаешь сказку: каждое новое слово усиливает интерес – что дальше, какая разгадка у таинственной истории? – и уже нет сил не увлечься, не поддаться этому искушению, окутанному загадочностью.
Акварели А. Коноваловой рубежа 1900-1910-х гг. – отражение художественной жизни, тонкие цитаты эпохи русского модерна. Она, исповедовавшая те же принципы, что и ее современники-символисты, погруженная в общую культурную среду с ними, также компилятивна к ним, как, скажем Сапунов к Уткину: те же полутона, то же «сфумато», та же хрупкая музыкальность образов. Длинные, словно дождевые нити, акварельные мазки («После объяснения», «Руслан и Людмила»), сменяются их жемчужной прозрачностью («Золото Рейна», «Пленница Змея»). Ее приверженность к новизне приводит, к концу десятых годов, к плакатной откровенности красочных композиций, знакомых по Петрову-Водкину, к обобщению фигур («Беление холста»).
В усадебном саду. 1900-е
На свидание. 1900-е
Замоскворецкая невеста. 1910-е
Татарочка
Беление льна. 1910-е
В 1915 – 1917 гг ее работы экспонировались на рождественских выставках общества художников «Свободное творчество». Здесь в полной мере московский зритель мог насладиться Коноваловскими интерпретациями «Волшебной сказки», с таким интересом вновь заинтересовавшей русскую интеллигенцию – «Русалии», «Морозко», «Марья-искусница», «Пленница змея» – синтезировавшие в себе русский народный колорит и европейский изобразительный язык.
Аленький цветочек. 1910-е
Полуденный сон. 1910-е
Для чего в мой город темный ты младенца принесла. 1910-е
Печальный разговор. 1920-е
Кажется, что художница точно идет по «голуборозовской» траектории. Ее акварели рубежа 1900-1910-х годов – эстетские, немного книжные, стилевые искания русского модерна. В 1920-е годы она создает произведения, обобщенная эстетика которых напоминает плакат («Беление холста»). Сохранились карандашные разработки этого времени, с четкими указаниями цветовых решений, конструированием формы. Но мифологизм в них не исчезает, а трансформируется.
Туманному мифу подобна и сама жизнь художницы, очертания которой расплываются в кровавой дымке. Ее биография приобретает неожиданный, трагический, в чем-то парадоксальный оборот. Если ее ранние произведения в стиле ар-нуво были лишены историзма, то по немногим уцелевшим работам второй половины жизни мы, напротив, пытаемся прочитать ее биографию. На рисунках и акварелях начала 1920-х годов – сестры милосердия, офицеры, корабли на фоне сопок. Белая армия? Тогда неудивительно, что в тридцатые художница оказалась на Чукотке. Было это для нее спасением или творческой командировкой? Вопросов больше, чем ответов. Внешне она становится реалистом («Семья»), но даже в простых трудовых процессах видит миф и мистику. Корякские шаманы («Обрядовый танец») словно приходят в реальность из ее модернистских грез.
Обрядовый танец. 1930-е
Известно, что мифология Серебряного века в превращенном виде поучаствовала в становлении советской мифологии. Видимо, не случайно и сама биография Александры Коноваловой приобрела мифическое измерение.
Позднее, уже в тридцатые, подвергнувшись антиформалистической атаке официоза, она – твердый реалист («Праздник урожая»), но тяга к мифотворчеству, любовь к сказочному и загадочному и тогда не покидает художницу. Коновалова, живя на Чукотке, куда ее выбросила страшная реальность сталинской эпохи, обращается к мистической традиции аборигенов. Уже не мистифицируя с образами, всего лишь изображая шаманов («Обрядовый танец»), иллюстрирует сакральную жизнь Севера.
К сожалению, те крупицы информации, которые удалось собрать, не могут обстоятельно рассказать об удивительной художнице начала ХХ века, об обстоятельствах ее жизни и смерти. Нам достались только ее акварели – замечательные произведения искусства, достойные занять место в истории культуры.
