В связи с недавно прошедшим Рождеством, обратимся к теме Неопалимой Купины (Исх. 3:2-5). Взглянем на примеры разных веков (см. в Галерее Замка
альбом) и выберем лучшую! Не стесняйтесь добавлять свои примеры, лучшие окажутся в этом же альбоме. Начнем с до-иконоборческих мозаик 6 века. Их всего две.
Первая из Сан-Витале, Равенна
Вторая из монастыря Св. Екатерины на Синае.
На обеих мозаиках купина горит не слишком интенсивно, наводя на мысль о языках пламени Пятидесятницы (Деян. 2:3). В равеннской мозаике вообще горит вся гора, почему? Обратим внимание на резко меняющийся возраст Моисея. Эта разновозрастность заметна и в других примерах. Заметим также, что хотя по Библии Бог говорит «из среды куста», т.е. из огня, взгляд Моисея обращен на небо, на котором видна указующая Божественная длань. Можно предположить, что именно оттуда и раздается Глас Божий. Может, именно поэтому огонь представлен достаточно скромно. Фигура Моисея замечательно классична, особенно на Синайской мозаике.
В готический период возникает иная интерпретация сюжета: дабы подчеркнуть, что Бог говорит с человечеством через Сына, Иисуса стали размещать в самой купине. Эта перемена отвечала духу эпохи: Бога стремились опустить на землю и воплотить в материальном. В связи с изобретением чистилища меняется и смысл огня: из орудия вечных мук он превращается в инструмент очищения и в символ надежды на спасение. В связи с этим усиливается ассоциация Иисуса с огнем, присутствующая в христианстве с первых веков. Еще Ориген писал, что устная традиция приписывала Иисусу слова «Кто приближается ко мне, приближается к огню».
Эту иконографию, по-видимому, изобрел аббат Сугерий. В своем отчете о перестройке собора в Сен-Дени он мало пишет об архитектуре, но тщательно перечисляет основные сюжеты витражей апсиды, в которых история Моисея занимала видное место. К сожалению, этот витраж плохо сохранился.
Тема развивалась далее. На витраже из Ланского собора Иисус изображен с книгой и похож на Пантократора.
На иллюстрации из Ингеборгской Псалтыри развита пастушеская тема: стадо Моисея становится двухцветным, и слева появляется пёс в ошейнике. Сам Моисей актуализирован современной одеждой.
Если участие Иисуса придавало сюжету оттенок умиротворенности, даже домашнего уюта, то два другие примера 13 века, напротив, характерны напряженной, наэлектризованной атмосферой.
Здесь взгляд Моисея прикован к Купине, и они замкнуты друг на друга в судьбоносном диалоге. Соответственно этому повороту сюжета сама Купина и огонь здесь вполне акцентированы. Хотя вторая икона хранится в православном монастыре, специалисты отмечают в ней западное влияние и считают характерной для «искусства крестоносцев».
В монастыре св. Екатерины на Синае находим и совсем иную трактовку Неопалимой Купины, которая отвечает основной интерпретации этого образа в православной традиции – Купина как прообраз Богоматери, Рождества и Воплощения. Так как синайский монастырь является реликварием самой Неопалимой Купины, внимание к этой теме неудивительно.
Здесь видим Богоматерь с «наложенным» на нее горящим кустом. Подобно чудесному кусту, Богоматерь, не сгорая, принимает Божественное пламя. Обратим внимание, что на обеих иконах отсутствует Иисус. Там где мы ожидаем увидеть младенца, видны горящие ветви. Но действительно ли Его нет или он присутствует в образе пламени? В поисках интерпретации обратимся к старообрядческому молитвеннику, сохранившему переводы старых византийских текстов. В воскресной полунощнице (аналог утрени), глас 7, читаем: «Явися при купине Моисеови Божии Слове, яко огонь снедаяй, неопаляя же отнюд: еже от Девы прообразуя твое воплощение, им же человеки вообразил еси». Рождество видится здесь не через сентиментальный образ Младенца, а как мощная огненная теофания: Иисус, «Божии Слове», воплощается в Деве яко «огонь снедаяй неопаляя же отнюд». Неопаленная Божественным огнем Дева рождает Бога, подавая пример высшей святости, доступной для смертных. Огненная тема видна и в традиционной иконографии Рождества – не случайно Богоматерь после родов изображают возлежащей на
красном ложе.
Из современных интерпретаций сюжета обратим внимание на поэтичную
версию Шагала и на скульптуру из железа в алтаре Нуайонского собора, в которой Божественный огонь совмещен с буйной растительностью, создавая единый образ вечной жизни, в котором земное сливается с небесным ...
Не следуем ли мы этим примерам каждое Рождество, когда ставим окутанную огнями ёлку? Не является ли ёлка просто иконой Неопалимой Купины? Действительно, почему мы не можем представить себе ёлку без огней? Где мы видели в природе горящее, но не сгорающее дерево? Почему до изобретения электричества на ёлки упорно ставили реальные свечи, невзирая на очевидную опасность?
Засим мы завершим эту краткую экскурсию по образам Неопалимого Древа, обладающего для нас столь же очевидной, насколько загадочной притягательной силой.
ЛИТЕРАТУРА
Dennis J. Sardella.
Theotokos of the Unburnt Bush: An Interpretation
