Когда мы начинаем рассуждать о любви и свободе, то всегда оказываемся в положении человека, потерявшего опору в мире. Эти категории являются первичными для многих других определений. Нам не с чем сравнивать свободу и любовь, не от чего отталкиваться, нет возможности оценить их через другие понятия до тех пор, пока мы не выйдем на самые высокие критерии, данные человеку от Бога (критерий – оценка по-гречески). Поэтому мы привыкли в их оценке полагаться на чувства.
Даже если кто-то полюбит другого человека, то вначале он не воспринимает своим проявленным сознанием своего предпочтения, хотя и создаёт для него благоприятный климат своего внутреннего состояния. Лишь позже человек начинает соотносить своё чувство с другими чувствами и на этом фоне понимать, что с ним происходит.
Беда человеческая состоит в том, что вот эта неосознаваемость своих предпочтений не привлекает внимания человека к законам, по которым работает наше сознание. Законы сознания и законы Природы работают в нашем сознании автоматически, никак не заставляя человека затрачивать на них усилия или время. Но это совсем не означает, что этих законов не существует.
И другое, весьма значительное, – всё, о чём мы говорим, существует и развивается в динамике, то есть в постоянных временных изменениях. Более того, оно не существует в статике, в неизменной форме. Поэтому и в рассуждения о категориях, понятиях и определениях мы обязаны включать динамизм. Поэтому статические определения главных понятий, категорий, такие беспомощные. Если динамизм в понятиях не наблюдается, то мы непременно скатываемся к примитивным схемам, которые обманывают. Но динамизм природный тоже подчиняется своим закономерностям.
Вот почему свободу нельзя раз и навсегда отмерить, как это понимают некоторые. Потому что её мера всё время меняется. И что в таком случае является мерой свободы?
Становится более понятно, когда мы определяем свободу как такое динамическое состояние сознания человека, в котором происходит уход от разного рода ограничений – ограничений в сознании и в физическом мире, в душе и в чувствах.
Однако, необходимо сказать, что при абсолютной свободе, когда отсутствуют какие-либо ограничения, состояние сознания отказывается адекватно оценивать само себя. Оно становится статическим. И лишь при появления ограничений возникает ситуация, когда сознанию есть с чем себя сравнивать, то есть появляется целый кластер состояний, отличных по качеству. Если же возникает большое количество ограничений, то сознание человека начинает усиленно искать возможности от этих ограничений уйти. Это состояние связывают с ощущением несвободы. Творческий человек начинает при этом проявлять чудеса изобретательности, а нетворческий – погибать. Вот почему в условиях жёстких тоталитарных режимов мысль человеческая приобретает характер гениальных прозрений и открытий.
Возникает вопрос: управляется ли чем-нибудь этот процесс поиска освобождения от ограничений? Как это ни странно прозвучит, да, управляется.
Он управляется той наивысшей идеей, которую человек сознательно или бессознательно применяет для оценки и сравнения своих и чужих действий и мыслей. Эта высшая идея как высшая оценка есть главный критерий жизни человека. Главный критерий может быть разным. У человека нерелигиозного он может быть непроявленным, аморфным или промежуточным в структуре мировых идей. У человека религиозного главный критерий проявляется в его отношении к началу мира, к его Божественному Источнику.
В последнем случае мы говорим о всеобщем равенстве людей перед Богом. В первом случае чаще всего провозглашается неравенство людей по какому-либо сегрегационному признаку вплоть до откровенного нацизма, расизма, шовинизма.
Существует принципиальный парадокс свободы: если внутри себя мы стараемся максимизировать свободу, то неизбежно приходим к состоянию минимизации творчества из-за минимизации ограничений, потери Божественности человека.
Последнее говорит о том, что свобода не может служить главным критерием Божественного мира.
Человеку дано, что главным его критерием является Любовь, которая позволяет в любых состояниях сознания и материального существования совершенно однозначно оценивать любые помыслы и дела. Поэтому при максимизации Любви не возникает парадокса, подобного парадоксу свободы.
И если на основе Любви строится вся иерархия оценок человечества, пронизывающая всю деятельность людей, то осуществляется движение человека к Богу. И это единственный истинный путь совершенствования человечества. При любых других главных критериях этого не наблюдается.
Никакие другие пути – научно-технический, расовый, даже множественно религиозный – не являются истинными, то есть путями бессмертия человечества. Они не являются целостно Божественными.
Крайний противоположный случай главного критерия – ненависть, опираясь на которую невозможно ничего построить. Она принципиально разрушительна и саморазрушительна.
