3. Сказка Майи Ганиной «Тяпкин и Лёша» https://www.labirint.ru/reviews/goods/472109/Писать о книге, которую прочитала впервые, оказывается, проще. Всё, что родилось в душе, близко по времени (даже если проникло очень глубоко), и остаётся только подбирать нужные слова, чтобы это выразить. А вот рассказать о книжке, которую любишь с раннего детства, совсем трудно. Потому что столько пластов она затрагивает, столько самых разных струн задевает и тревожит, что даже теряешься, с чего начать…
Книжку «Тяпкин и Лёша» мне подарила лучшая подружка по детскому саду на день рождения. Мне исполнялось 5 или 6 лет — точно не помню. Но сам подарок помню прекрасно – тогда часто дарили книги. В детском саду, если тебе друг дарит книгу, то ты понимаешь, что это родители ему дали, потому что не успели купить игрушку. В этот раз я тоже не сразу оценила масштаб подарка. Уже потом, когда книгу читали и перечитывали, гордилась, что «очень сильно любимая всей семьей новая книжка» появилась в доме «как бы из-за меня».
Своим детям «Тяпкина» я не читала, поскольку книжки у меня не было. Когда мы в начале 90-х со старшей сестрой поделили самые главные книги нашего детства, то «Тяпкина» она забрала себе. Я оставалась дома со всей библиотекой, а сестра уехала в другой город — конечно, она могла взять из дома всего несколько книг, чтобы протянуть «ниточку из детства», но уж самые-самые, которые просто так в магазине не купишь. Список из 7 увезённых книг я восстанавливала постепенно. Ведь мне важны были не просто тексты, а ТЕ книги — с «нашими» картинками. Сначала переиздали «Площадь картонных часов» Яхнина с рисунками Чижикова. Потом «Ёженьку» Шарова с рисунками Вольского (кстати с Александром Шаровым всю жизнь работала Ника Гольц, которая иллюстрировала и «Тяпкина», но об этом позже). Потом однажды переиздали «Глупую лошадь» Левина (вот был неожиданный подарок!). Нашла и «Гарантийных человечков» Успенского (правда, в общем сборнике, где картинок мало, но зато те самые — Калиновского). Только книги про ослика Мафина и про Мэри Поппинс пришлось купить с другими иллюстрациями. Оставался только «Тяпкин» – книга, про которую, как мне казалось, совсем забыли. Да и многие ли вообще о ней знали? (Как я теперь понимаю из отзывов на сайте — многие!)
Искала долго. Нашла сначала в электронной библиотеке где-то в конце 2010-х, но дети уже взрослые, да и читать им с экрана или делать распечатку без картинок — всё-таки не то. И вот, наконец, переиздание. Да ещё какое! С теми самыми удивительными картинками Ники Гольц (их даже стало больше). С прекрасными и мудрыми статьями о книжке в конце – жаль, что Майя Анатольевна Ганина не дожила до этого переиздания и не прочитала этих замечательных слов о своей книге.
Майя Анатольевна Ганина (1927, Москва — 2005, Талеж Московской области) — русский прозаик. Её родители работали в Верховном Суде СССР. Мама ушла из семьи, когда Майе было два года, и дочку воспитывал отец, который сам «не избежал репрессий».
Дочь М.А.Ганиной рассказывает: «Была у них комната, метров восемь квадратных, которая находилась в конце очень длинного коридора, в здании бывшего Крестовоздвиженского монастыря, что напротив Военторга. Похоже, что раньше там были монашеские кельи. Дом цел и поныне. Дед уходил на работу и запирал маму одну, других вариантов попросту не было. Мне кажется, что именно там, в то время, маленький ребёнок, предоставленный самому себе, умевший с четырёх лет читать, растил в себе мир, постепенно наполнявшийся и знакомыми героями (любимый персонаж – Маугли, книжка, зачитанная до дыр), и уже рождёнными самостоятельно, требующими развития, и фантазии, и любознательности, и, наверное, таланта».
Когда началась война, Майе не исполнилось и четырнадцати лет. В эвакуацию они не уехали, остались в Москве, жили очень трудно и в прямом смысле голодно.
После войны окончила Московский машиностроительный техникум (1946), работала в конструкторском бюро и мастером на ЗИСе, заочно училась в Литинституте (1949—1954), в который, по словам дочери, поступила «легко, даже беспечно». Корреспондентом московских изданий много ездила по стране. Дебютировала с повестью «Первые испытания» в 1954, но известность ей принёс рассказ «Настины дети» (1957). Основные произведения — романы «Пока живу — надеюсь» (1986) и «Оправдание жизни» (1999, в журнале «Москва»). В шестидесятые годы она стала писать пьесы. Первую – «Анна» – написала по заказу Бориса Львова-Анохина для драматического театра им. К.С.Станиславского. Спектакль имел успех, шёл несколько лет. Из всего этого легко понять, что Майя Ганина — не детская писательница. (И даже сказку для «дошкольного и младшего школьного возраста» «Тяпкин и Лёша» отнесла сначала во взрослый журнал «Знамя», где её и напечатали в предновогоднем номере 1971 года).
Ещё она много путешествовала по стране. В качестве журналиста была в Средней Азии и на Дальнем Востоке, объездила всю Сибирь, добралась до Камчатки и Командорских островов.
В автобиографическом очерке «Мои дороги» Ганина признавалась:
«Я не умею придумывать, фантазировать. Все, о чем я писала, так или иначе происходило со мной или на моих глазах» (запомним это!). В этом признании скрыто определение собственного творческого стиля, основанного на оборотах речи живого непринужденного общения. «...Я всю жизнь коллекционирую слова... Мне приходилось слышать и записывать речь и "словечки" молодых строителей, съехавшихся в Сибирь в послевоенные годы надежд и общего подъема — со всех концов России "за туманом и за запахом тайги"»...»
Критики пишут, что «с первых публикаций Ганину отличает чуткость к русскому слову, лексическое богатство языка и интерес к народной речи». Некоторые очерки написаны на материале диалектологических экспедиций, в которые Ганина-корреспондент ездила вместе со студентами-филологами по Псковщине.
В 1990 году Майя Анатольевна подписала «Письмо 74-х» (об этом тоже поговорим чуть позже).
В Википедии есть ещё такая довольно жесткая цитата немецкого слависта Вольфгана Казака (видимо, он переводил тексты Ганиной на немецкий язык): «Ганина — одна из первых представительниц русской женской литературы. Главными действующими лицами, а часто и рассказчиками в её произведениях являются женщины. Мир изображается с точки зрения женщин, которые смысл жизни видят не в семье, а в профессии. Хотя они принадлежат к разным слоям общества, заметно, что Ганина предпочитает художественную интеллигенцию. Женщины Ганиной, как правило, сильнее своих мужчин. Они справляются с жизненными задачами и покидают своих мужей, которых Ганина любит показывать как недостойных партнеров героинь».
Я, конечно, не была знакома с Майей Анатольевной и не читала пока других её книг, но лирическая героиня «Тяпкина и Лёши» –
мама — не совсем такая, как здесь описано. Конечно, Майя Анатольевна писала о себе, в книге много автобиографических отсылок (например, как отец запирал её в комнате и уходил на работу), но всё-таки не просто о себе, а о той самой
сокровенной себе, какой она была в кругу самых близких людей, когда не нужно было «сворачиваться клубком», обращая к миру свои колючки. Об этом говорит и тот примечательный факт, что героиня книги
принадлежит другому поколению — послевоенному.
В книге есть замечательный эпизод, когда мама берёт в руки ёжика. Почему-то мне кажется, что, описывая ёжика, писательница чуть-чуть говорит о себе самой:
… Тогда я подняла маленького [ёжика]; он свернулся совсем тугим комочком, но меня иголки даже больших ежей не кололи, не то что такого крохи. Какой тут был секрет – не знаю, все дело, наверное, в том, как относиться к тому, что ты держишь в руках – моток колючей проволоки или такую вот чудашную зверюгу.
– Ты его взяла? – восхищенно сказал Тяпкин. – А тебе не больно? Он колючий? Дай, я его потрогаю.
– Подожди. – Я знала еще один фокус и решила порадовать им своего ребенка. – Смотри.
Я положила ежонка на ладонь и стала поглаживать его по встопорщенным колючкам. Через мгновение иголки обмякли, ежонок шевельнулся, я почувствовала ладонью его мягкий горячий живот. Высунулся черный нос и черная, с длинными крепкими когтями лапка.
– Ой, ма-а-мочка… – Не часто мое чадо называло меня мамочкой. Дело происходит летом в дачном посёлке, где отдыхает, в основном, московская интеллигенция середины 60-х (а по моим ощущениям и 70-е, и 80-е годы очень похожи, дачная жизнь меняется гораздо медленнее городской): научные работники, писатели, деятели искусства. Обычно в таких дачных сообществах дети быстро знакомятся, собираются вместе и прекрасно проводят летние каникулы, но главной героине — девочке Любе (у которой есть домашнее прозвище Тяпкин) – всего три года. Братьев и сестёр у неё ещё нет, а детей такого возраста в дачном посёлке тоже нет (а те, что есть, кроме того что постарше, ещё и мальчишки, которые больше дразнятся), самостоятельные перемещения по посёлку в таком возрасте тоже сильно ограничены — в общем, Любе-Тяпкину скучно. Мама не в отпуске — она продолжает работать (писать), пытаясь совместить свою работу с домашним хозяйством и заботой о ребёнке.
И вот тут появляется Лёша – маленький лешёнок, который тоже скучает, ведь вся его семья — это семь старичков-лесовичков, которым не интересны детские дела, а днём они вообще спят. Леша хочет, чтобы к нему относились серьёзно, называли серьёзным именем Володя, а в остальном, он тоже ребёнок, под стать Тяпкину, с близкими потребностями и интересами. Они сразу находят общий язык. Этот язык сам по себе совершенно замечательный. Взрослые быстро забывают, как дети, которые не так давно начали говорить, общаются. Как восполняют в разговорах огромные пробелы своих картин мира, как обмениваются сведениями, пытаясь при этом сохранить достоинство и целостность своего мироощущения.
– Какой шкаф? – удивился Леша.
– Такой. Ну где платья вешают.
– Платья?.. – Леша замялся. – У нас нет платий. Мы все дяди.
– У дядев тоже бывают… – Тяпкин подумал. – Пиджак. Его вешают в шкаф. Папа вешает.
– У нас не носят пиджак. У нас так просто.
Тяпкин промолчал, потому что не знал, что сказать. Потом вспомнил:
– Мой дедушка тоже пиджак не носит. У него рубаха такая... военная.
– А шкаф у него есть?
Тяпкин снова повспоминал:
– Нету шкафа. У него только стол один. И еще диван. И полки, там книжки стоят.
– Вот видишь! – обрадовался Леша. – У дедушков не бывает шкафа. У нас тоже есть стол и еще диван.
– А книжки?
Леша подумал. Но он не знал еще, что это такое – книжки, и потому сказал очень презрительно:
– Нет. У нас этого никогда не бывает.
Конечно, дружба малышей не обходится без обид, слёз, ревности и даже несчастных случаев, но, в целом, Тяпкин и Лёша хорошо справляются и искренне друг к другу привязываются. Тем более, рядом есть мама, дедушка и хорошая мудрая женщина Вера Васильевна. И кто сказал, что всё чудесное обязательно недоступно взрослым? Ещё как доступно. И взрослые могут это чудесное растить и оберегать.
Сюжет пересказывать не буду, потому что читать всё равно в тысячу раз интереснее.
У книги получилось три издания 1977, 1988 и 2014-2015. На сайте интернет-магазина «Лабиринт» на сегодняшний день 68 (!) рецензий на эту книгу. Это очень много, настоящий бум. Некоторые люди решают заказать себе книгу уже потому, что о ней так много пишут. В основном, отзывы прекрасные, которые мне хотелось бы цитировать и цитировать, потому что они очень совпадают по мироощущению. Я сразу понимаю, что люди, которое это написали, мои друзья. Но есть и резко негативные: «скучно, не интересно ни мне, ни ребёнку», «еле осилила первую главу», «мрачно», «непедагогично» и т. д.
Не хочу давать никаких оценок и ставить диагнозов, просто пишу этот текст. Пробую рассказать, как я чувствую эту историю. Мне кажется, это лучшее, что можно сделать, чтобы таких отзывов становилось меньше.
Кстати, в некоторых отзывах написано, что книжка — больше «девчоночья». Может быть, но нам с сестрой её читал папа и был в полном восторге. Помню прекрасно его лицо, когда он остановился и не может произнести дальше фразу: «Тяпкин сказал басом: «Ешьте идите молоко, а то вон…». Губы у папы подрагивают, на глазах слёзы выступили от сдерживаемого смеха — помолчал немного, потом закончил с нужной серьёзной интонацией: «… ёжики прутся». И мы уже все вместе хохочем и долго не можем успокоиться, глядя друг на друга. Мама заглядывает в комнату, что у нас тут произошло? Ей папа перечитывает вслух весь отрывок. Вообще, когда папа читал нам с сестрой «Тяпкина и Лёшу», мама приходила послушать, ведь книга была новая. Обычно она во время нашего чтения «на ночь», пользуясь моментом, занималась чем-нибудь по хозяйству.
Время, когда папа (реже мама) читал нам на ночь книжки — одно из самых замечательных воспоминаний детства. Или когда диафильмы смотрели в тёмной комнате, папа читает, а я кручу ручку, чтобы перемотать кадр, и в комнате пахнет особенно — нагретым металлом и чуть-чуть подгоревшими пылинками (не знаю даже, как описать). (Кстати, мои дети, которые росли уже во времена видеокассет, с большим удовольствием смотрели диафильмы — потому что это совсем другое, это чуть-чуть волшебство…) Но это я отвлеклась…
Получилось, что книжку я слушала, когда сама была маленькой. Уже достаточно взрослой, чтобы чувствовать покровительственное отношение к трёхлетней героине Любе-Тяпкину и посмеиваться над её смешными, а иногда бесцеремонными словечками, но не достаточно взрослой, чтобы понимать переживания мамы. И, конечно, я совершенно безоговорочно поверила в Лёшу. Да и как можно было в него не поверить, когда это и не сказка вовсе! Сказки начинаются словами «давным-давно...», «в тридевятом царстве» или, в крайнем случае, «над Муми-долом пролетела первая кукушка», «в одном сказочном городе жили коротышки». В сказках или про царей-королей, или животные разговаривают, или про миры совсем необычных существ. А тут…
И тут к нему пришел Леша. Тяпкин даже сам не ожидал, что к нему, зареванному, плохому, который всем мешал, может прийти кто-нибудь приличный.
Погода была скверная: небо все в тучах, ветер гнал траву и цветы, они сильно текли по саду, точно вода в пруду. Было довольно холодно, и руки у Тяпкина покраснели.
Леша сказал:
– Здравствуй. Меня зовут Володя. А тебя?
Тяпкин молчал, глядел на пришедшего, потом ответил мрачно, потому что у него было очень плохое настроение:
– Здравствуй, Леша.
– Я не Леша, я Володя, – вежливо поправил пришедший. – Меня зовут Володя, ты знаешь такое имя?
– Я всякое имя знаю, – высокомерно скривился Тяпкин. – Моего дедушку зовут Натолий Андреич. А тут живет дядя, его зовут Иосик Антонач. Я всякое имя знаю.
– А Володя – знаешь? – заискивающе улыбнулся пришедший. Он был хороший, у него была круглая желтая голова, толстые губы, очень большие круглые уши и вытаращенные глаза. И рыжие, жесткие, точно мочалка, волосы, вылезшие из-под коричневого, крючком, колпака. Он был совсем еще несмышленыш.
– Садись, Леша, – сказал Тяпкин и подвинулся.Ну разве это сказка. Просто не все Лёшу видят. И даже в книжке об этом говорится.
Дело в том, что многие люди Лешу не замечали. Они смотрели на него и отводили глаза, то ли не видели, то ли думали, что это им кажется. Наши соседи по даче, научные работники, занимающиеся изучением русского языка, часто видели, что Тяпкин и Леша играют на одеяле в саду, читают книжки, даже несколько раз подходили близко, разговаривали с Тяпкиным, но про Лешу ничего не спрашивали. А недавно вечером приехал вернувшийся из командировки наш папа, привез нам с Тяпкиным продукты, посмотрел на Лешу, но тоже ничего не спросил, а когда Тяпкин закричал: "Папа, гляди, у нас Лешка живет!.." – отвел глаза, быстро сказал: "Да-да, играйте, играйте".В общем, в Лёшу я верила. Если честно, я и сейчас верю. (А если начинаю сомневаться, то перечитываю главу из «Розы Мира»). Но суть совсем не в том, верю ли я в Лёшу. Суть в том, верит ли в него мама Тяпкина и сама Майя Ганина. Помните, что она писала про себя («Я не умею придумывать, фантазировать. Все, о чем я писала, так или иначе происходило со мной или на моих глазах»). Суть в том, как взрослый человек бережно и трепетно относится к чуду. А чудо — это живой мир вокруг, весь этот удивительный мир летнего леса, маленьких детей, ежат и бельчат, лесовичков, цветов, стареющих родителей, талантливых коллег, соседей по даче (добрых или вредных), а ещё огромный мир, который угадывается за пределами дачи – город, в котором дед смотрит своё кино; другие города, в которые папа уезжает в командировки; огромная строящаяся страна, о людях которой мама пишет очерки, и другие страны… Всё это настоящее и очень важное. Как это ощущение важности, хрупкости, трепетности жизни передать маленькому ребёнку, мир которого ещё не так широк и довольно прагматичен?
Есть два пути:
Слово и
Дело. И конечно,
Чудо, без которого не двинуться с места ни по одному из этих путей. Об этом и попробуем поговорить.
