Роза Мира — диалог культур и культура диалога

Михаил, весь вечер думала о Вашем вопросе, очень он меня растревожил. Вспомнилась история одного знакомого человека, который стал для меня «ключом» к грустному озарению.
Был у нас такой профессор в институте — Александр Николаевич Кононов. Умер от ковида в сентябре 2020 года — собрал друзей отметить 90-летний юбилей, который прошёл накануне летом — решил, что пандемия уже заканчивается… Особенность его была в том, что где-то с сорока лет он выглядел, а главное, чувствовал себя стабильно на 20 лет моложе. (Видимо, такая у них генетика в семье, сын его сейчас выглядит в свои 75 лет на 60). Вот так и получилось, что он до 2020 года не выпал ни на минуту из производственных отношений. Как приехал в 1953 году после окончания МИФИ в наш город «делать ядерный щит стране», так до последних дней и работал, причем и в последние годы с такой активностью, что большинству молодых сотрудников предприятия и не снилось. Параллельно все эти годы по совместительству преподавал в нашем институте. Звучит невероятно, но ковид его «скосил» буквально в самый разгар реализации целого ряда новых проектов, а замыслов было ещё больше.
Войну он помнит прекрасно, в 45-ом ему исполнилось 15 лет, они-мальчишки хоть и мечтали, как все будут жить, когда война закончится, но в душе надеялись, что ещё успеют сами повоевать…
В общем, получилось, что он как на «машине времени» из тех лет оказался в 2010-х, причём в самой гуще производственных отношений. Когда он студентам в 2019 году на лекции вдруг говорит: «Тут к нам заходит Курчатов, проверить, как у нас идут дела...», студенты вздрогнули, стали оборачиваться, спрашивать, не «поехала ли крыша у профессора», «ему вообще сколько лет», а я им тихонько говорю: «всё правильно, профессору — 89», вот тогда они новыми глазами посмотрели на стоящего перед ними человека.
Но… «путешествие в будущее» оказалось печальным. «Неудобный профессор Кононов» как кость в горле был у нашего руководства, всё ему чего-то надо, всё он бьётся за какие-то технологии, на которые сейчас нет финансирования — «идеалист» одним словом. И «задвинуть» его нельзя — уж очень крупная фигура, и ходу его проектам никто не даёт, мягко соглашаются, но ничего не делают, а он всё бьётся и бьётся. И в институте также. У нас нагрузки не хватает преподавателям, а тут этот «динозавр» никак на пенсию не уйдёт.
А то, что один разговор студентов с ним стоит иногда целого курса, об этом никто не думает… И не только потому, что он знает абсолютно полный производственный цикл от А до Я (сейчас в городе не осталось НИ ОДНОГО такого специалиста), но и потому, что его пример заразителен, что молодым людям нужно «заболеть» этим энтузиазмом строителей будущего, этой бескорыстностью, этой честностью, этой радостью коллективного творчества.
«Доктор наук, лауреат Государственной премии — всё это получилось автоматически, пока страна росла. А все неприятности у меня начались, когда строительство страны прекратилось. Я был ещё устремлён куда-то: «Ах, это надо!»» — так он рассказывал.
В юбилейной статье о нём я написала: «Парадокс в том, что носителей этого мышления и в советский период было мало. Не стоит считать, что так думали и работали все, кто жил в это время. Таких людей всегда было меньшинство. Но зато это меньшинство было сердцем эпохи — тем небольшим процентом населения, который делал социалистическое строительство в принципе возможным, несмотря на его экономические, политические и социальные противоречия. Когда эти люди стали отодвигаться от управления, когда их мотивы объявили несвоевременными, а их устремления — беспочвенными (вот что значит «удар в самое сердце»), именно тогда в 90-е годы гигантский проект социалистического строительства в Советском Союзе завершился».
Теперь я думаю, что таких людей всё-таки было много. Когда я смотрю на лица в зале Политехнического музея в фильме «Мне 20 лет (Застава Ильича)», где на сцене поэты трёх поколений читают стихи — великолепная хроника, показываю этот фрагмент на истории студентам — я понимаю, что их было очень много. Конечно, там тоже выборка, ведь съёмки ведутся из зала, в котором читают стихи, но зал-то полный, главный герой фильма говорит своей подруге, что еле пробился. И это правда, люди после работы (кто-то после тяжёлых смен за станком, кто-то после учебы в институтах, учителя из школы, зная, что всю ночь потом тетрадки проверять, врачи после дежурства) стремились попасть в зал, где любимые поэты читают свои стихи.
У нас к 120-летию со дня рождения Игоря Васильевича Курчатова перед драмтеатром поставили стенды с фотографиями, интересными воспоминаниями о нём. Вчера с большим интересом это всё читала — про Курчатова можно бесконечно читать, настолько удивительный был человек. А вечером подумала, вот попади Игорь Васильевич в 90-е и 2000-е, и тоже был бы никому не нужен. Интересны были бы только прибыли с его изобретений…

Начало этой истории показано ещё в «Белорусском вокзале» (а ведь это 1970 год, всего 25 лет Победе, всего одно поколение сменилось, но оно сменилось (причем речь не о родившихся детях, а о смене поколения на производстве) и уже не могло что-то понять), люди военного поколения уже тогда начали «выпадать», уже тогда «не вписывались» со своими простыми и честными взглядами: «вдруг на минуту почувствовал себя как на фронте. Все ясно: вот враг, рядом свои, и наше дело правое...», уже тогда во вполне советские семидесятые-начало восьмидесятых. Про это же фильм «Послесловие» (1983), где Плятт играет человека того поколения, а Мягков его силится понять и уже не может, и чувствует, что что-то большое и важное уходит, проходит мимо.
Так эти люди постепенно становились не у дел.
Я вспоминаю своего деда (1914 г.р.), как ему было тяжело в 90-е. Но всё-таки он уже много лет был на пенсии, занимался садом, не был в системе рабочих отношений. А представьте, что герою Папанова нужно было бы работать бухгалтером не в 70-е, а в 90-е: выкручиваться, что-то проводить «черным налом», чтобы выплачивать людям зарплату. С его инструкциями 1949 года…

А по поводу перехода из одного сословия в другое. Наш профессор А.Н.Кононов так рассказывал: «Мой отец закончил два класса. Правда, он потом много читал, но два класса – есть два класса. Мать моя ни одного класса не кончила. Она читала по слогам. А расписывалась кое-как. Так что я, как говорится, с самых низов. Мать говорила: «Надо учиться!» Житейская мудрость…»
Из восьми детей Кононовых выжило только трое младших.
«Мать с бабушкой ругали советскую власть за то, что когда хлеба не было, когда — сахара. Всё время в очереди стояли. Не было одежды, обувки… Всё это было в колоссальном дефиците. Всё — правда. Я и по ночам стоял в очереди. Помню 1933-34 год, мне было 3-4 года, как мы с матерью рвали траву, а мать говорит: «Рвите-рвите, я вам лепешки испеку…»  И во время войны – Бог знает что ели. Но вот за что мать хвалила советскую власть, так это за то, что дети выучились и появилась возможность детей лечить. Врачи появились.»
Учился в уездной школе в Балашове. А 1947 году подал документы в Московский энергетический институт (МЭИ). Поступал на факультет «Автоматика и вычислительная техника», но поскольку нуждался в общежитии, а этот факультет общежития не имел, то пришлось пойти на другой факультет, на электроэнергетический.
Через год ему как отличнику и к тому же имеющему чистую анкету (то есть никто из родственников не был ни осужден, ни в оккупации не побывал) предложили перейти на спецфак – физико-энергетический факультет. В том же МЭИ. Там не было первого курса, и попасть туда можно было только со второго курса. По завершении 4 курса объявили, что всех переводят в Московский механический институт (ММИ). И в 1953 году заканчивал уже ММИ. А в 1954 году он стал называться Московским инженерно-физическим институтом (МИФИ).

«И у нас не вставал вопрос: какую зарплату мы будем получать. Не вставал. Мы знали, что зарплата будет маленькая.
С третьего курса мы были уже распределены по научно-исследовательским институтам (чаще всего – по академическим), и два дня в неделю мы занимались в этих институтах.
Я был с товарищем в физическом институте Академии наук. Тогда этот институт считался головным в стране. Директором был Сергей Иванович Вавилов. Там начинали все сегодняшние Нобелевские лауреаты. Я хорошо лично знал (и он ко мне тоже хорошо относился) Павла Алексеевича Черенкова, автора знаменитого эффекта Вавилова-Черенкова. Он тогда еще не был Нобелевским лауреатом, но его книга уже была издана. Рядом с нами Гинзбурга я часто видел. Он был тогда молодой, вёл себя несколько, как мне тогда казалось, высокомерно… Будущие лауреаты Нобелевской премии Г.Н.Басов и А.М.Прохоров тоже там трудились. Больше Прохорова встречал. Но они все оттуда. Тамм, Франк – тоже лауреаты, вместе с Черенковым… »
«Студенческие годы запомнились ещё экспедицией на Памир. Мы работали в лаборатории космических лучей. Там был подход такой: аппаратуру ты налаживаешь сам. Вот мы получили аппаратуру, которая только что из-под монтажа. Она только-только «задышала». Нам ее отдали – езжайте на Памир. Уже времени нет. Приехали и месяц мы ее там налаживали. Сами понимаете, студенты, а аппаратура – такой не было в мире ни у кого. Сейчас она кажется мне примитивной, а тогда – не было.
Студенты-физики университета изучали сами космические лучи, а мы – аппаратуру, которая обеспечивает их работу. Это было замечательное время. Конечно, трудились с утра до вечера…
Это была школа! »
«Когда началось распределение, я только потом узнал, что на меня подали три заявки: в аспирантуру, в физический институт (куда я и сам хотел перейти, продолжать свои работы) и еще… Один знакомый физик мне сказал: «Хотите встретиться с Федоровым?» Вы папанинцев знаете? Вот там среди них был Евгений Константинович Федоров, метеоролог. Он был директором Геофиана (Геофизический институт) и набирал студентов, причем старался набирать студентов по рекомендации. И вот нас двоих порекомендовали. Мы пришли к нему. «Вот, ребята, я вам предлагаю устроиться ко мне на работу» - «Да мы не москвичи!» - «А неважно, вы в Москве жить не будете, вы будете жить по экспедициям» - «Ну тогда ладно…»
Не пустили. «Нет. Вы будете работать в другом месте. Вот вам заявка, объект Мурашова…» Это сюда, в «сороковку». Кстати, я здесь так и не встретил никакого Мурашова… Другим называли другие фамилии…
Я говорю: «У меня есть невеста. Я уже закончил, а она – на пятом курсе…» Мне говорят: «Мы вам не советуем жениться сейчас. Мы вам ее пришлем…» ...»
Вот такой путь мальчишки из деревни. Без всяких протекций. Просто в советской стране.

Я в 4 классе писала сочинение «Если бы не Великий Октябрь...». Помню как с воодушевлением всей семьей подбирали факты: если бы не Великий Октябрь…
разве бы моя бабушка Рая могла бы учиться в Москве с лучшими писателями страны, разве давала бы покачать свою дочку (мою маму) дочери главы государства (Сталина), разве мой папа по дороге из музыкальной школы мог бы запросто поболтать с главой государства (Хрущёвым), разве мой дед (родом из маленького уездного городка) дружил бы с Фиделем Кастро на далёкой Кубе и т. д., много тогда всего набралось. Жаль не сохранился тот листочек.
Но ведь всё так и было. И это не «американская мечта», где ты гипотетически можешь всего добиться с самых низов, если сумеешь выстроить свой бизнес, это совсем про другое. Когда каждому человеку сразу даётся всё для становления его личности, лишь бы эта личность почувствовала, что «личное счастье» (как в замечательной книжке Лидии Воронковой) –  это когда все вокруг тебя тоже счастливы, и в этом есть и доля твоего участия.

Мне кажется, вариант новой мистической этики всё-таки был в советском проекте. Его замечательно сформулировали братья Стругацкие в "Понедельнике", и этот вариант был понятен многим людям советской эпохи. Кстати, интересно попробовать прочитать этот фрагмент буквально, превращая сказочное "иносказание" в новую реальность, обладающую мистической глубиной. Конечно, вряд ли сами братья предполагали такое прочтение... Но талатливые произведения живут своей жизнью.

«Трудовое законодательство нарушалось злостно, и я почувствовал, что у меня исчезло всякое желание бороться с этими нарушениями, потому что сюда в двенадцать часов новогодней ночи, прорвавшись через пургу, пришли люди, которым было интереснее доводить до конца или начинать сызнова какое-нибудь полезное дело, чем глушить себя водкою, бессмысленно дрыгать ногами, играть в фанты и заниматься флиртом разных степеней легкости. Сюда пришли люди, которым приятнее быть друг с другом, чем порознь, которые терпеть не могли всякого рода воскресений, потому что в воскресенье им было скучно. Маги, Люди с большой буквы, и девизом их было — "Понедельник начинается в субботу". Да, они знали кое-какие заклинания, умели превращать воду в вино, и каждый из них не затруднился бы накормить пятью хлебами тысячу человек. Но магами они были не поэтому. Это была шелуха, внешнее. Они были магами потому, что очень много знали, так много, что количество перешло у них, наконец, в качество, и они стали с миром в другие отношения, нежели обычные люди. Они работали в институте, который занимался прежде всего проблемами человеческого счастья и смысла человеческой жизни, но даже среди них никто точно не знал, что такое счастье и в чем именно смысл жизни. И они приняли рабочую гипотезу, что счастье в непрерывном познании неизвестного и смысл жизни в том же. Каждый человек — маг в душе, но он становится магом только тогда, когда начинает меньше думать о себе и больше о других, когда работать ему становится интереснее, чем развлекаться в старинном смысле этого слова. И наверное, их рабочая гипотеза была недалека от истины, потому что так же как труд превратил обезьяну в человека, точно так же отсутствие труда в гораздо более короткие сроки превращает человека в обезьяну. Даже хуже, чем в обезьяну».

Это совсем не культ потребления. С культом потребления боролись, про него сначала предупреждали в "Стажёрах", потом буквально кричали в "Хищных вещах века".
Жаль, что сами Стругацкие разочаровались (во всяком случае, Борис, который прожил дольше и увидел 90-е и 2000-е) в своих же идеалах. Как и многие советские люди за прошедшие 30 лет...
А что касается "индивидуального спасения", то в него я точно не верю. Только сообща и вместе со всеми. "И пусть никто не уйдёт обиженный..."
Если спасся сам и спокоен, зная, что есть кто-то продолжающий страдать, кто-то, кому нет спасения, значит и сам не спасся, а совсем наоборот. В этом суть всеединства, и в этом, как я надеюсь, и суть христианства.
 

Если бы материалистическая идеология постепенно просветлялась изнутри русской религиозной философией, то советский строй был бы куда жизнеспособнее западных моделей. Почему же этого не произошло? Если мы найдём ответ на этот вопрос, мы сможем найти ответы на множество других, более частных вопросов.

Когда я в старшей школе впервые узнала о Владимире Соловьёве и начала читать его статьи, мне показалось, что нет ничего более близкого советскому мировоззрению. Я была уверена, что этого философа должны были печатать огромными тиражами в советский период, и была крайне изумлена, что он практически находился под запретом. Неужели только по религиозным мотивам, думала я, а как же свобода совести? Потом узнала, что была фраза у Ленина: "Нет никого более опасного для марксистской философии, чем идеалист Владимир Соловьёв" (не помню источник и возможно не точно цитирую, но смысл такой). Этот факт, если честно, до сих пор ставит меня в тупик. Ярослав прав, если мы решим (а ещё лучше исправим) эту историческую загадку, многое встанет на свои места, выправится какое-то гигантское искажение, может быть, вскроется "нарыв" на теле нашей истории и начнётся постепенное выздровление.

А что касается "индивидуального спасения", то в него я точно не верю. Только сообща и вместе со всеми. "И пусть никто не уйдёт обиженный..."
Если спасся сам и спокоен, зная, что есть кто-то продолжающий страдать, кто-то, кому нет спасения, значит и сам не спасся, а совсем наоборот.

Сердце просто рвётся из груди, так хочется поддержать этот призыв. Но когда вступает в действие разум, то сердце замирает и сжимается от грусти перед реальностью. Как же можно «спасти» кого-либо, если он сам этого не хочет? Это его личный выбор, его право, и никто не может этому помешать, тащить его в «правильную» сторону. Таковы правила игры в нашей Вселенной, и я согласен с этим. Каждый должен совершить собственную трансформацию. Вот только есть ли время? А если его уже нет, таймер заканчивается.
Когда обществу нужно было совершить значительное продвижение, то либо Боги спускались на землю (Иисус), либо выбирались пророки, люди способные воспринять волю богов (Моисей, Мухаммед), либо спускались великие души, способные дать толчок обществу (Будда, гении Ренессанса). Но ... все они могли действовать в обществе, способном воспринять эти действия. В мертвом обществе они бы действовать не смогли. Это воплощение было бы для них впустую, в лучшем случае. Жить в обществе с невиданным деградированным образованием, культом потребления и комфорта, диктатурой денег – какой ребёнок может вырасти в таких условиях с нормальными установками? Какой силой он должен обладать? И даже если у него хватит сил остаться собой, то как он сможет повлиять на сколько-нибудь значительный слой общества? А зачем ему тогда рождаться, он же уже достаточно развит? Омертвление мира происходит на глазах. Несколько примеров из израильской жизни.
В середине 19 века в Израиль прибыли немецкие поселенцы, христиане, считавшие своей миссией возродить святую землю. Они поселились в нескольких местах, одно из них в Хайфе. Построили добротные красивые немецкие дома, двух- трёхэтажные. В 70-годы их захотели сломать и построить высотные здания. И люди вышли на демонстрации в защиту истории и красоты. Они даже обращались к правительству Германии. И отстояли! Сейчас бульвар Бен-Гурион с этими домами, и в продолжение висячие бахайские сады с золотым куполом в конце улицы – это одна из жемчужин Хайфы, на Новый Год, может, и лучшее место в Израиле. Прошло 60 лет. Решили перестраивать прибрежный район. Там стоят дома времён английского мандата. Они не столь красивы, как немецкие, но по-английски крепки и добротны. Вокруг них очаровательные зелёные островки, и в целом, гуляя по району,  ты проникаешься атмосферой именно приморского места. Сейчас вместо них строят дома с большей жилой площадью, зелень уходит, хотя по закону этого делать нельзя. Каждый дом с претензиями на шик, но район превращается в «каменные джунгли». И почти никто не протестует, ведь стоимость квартиры повышается. Но район мертвеет.
В Хайфе был замечательный японский музей. В течение многих лет мы посещали его. Была постоянная выставка и сменный зал. Столько деталей! Нецке, картины, мечи и оружие, кимоно, старинная посуда, предметы для каллиграфии и пр. Не было случая, чтобы мы не выходили из музея с приподнятым духом и теплом в душе. После долгого перерыва мы пошли в музей и остолбенели. От прежнего не осталось ничего. Зал разбит на секции,  на голых стенах висят на большом расстоянии картины, в основном современный абсурд. Холодно, пусто. Такого явного ощущения омертвления пространства я, наверное, не чувствовал никогда. Я подошел к работникам и спрашиваю: «У вас сменилось руководство?»  – «Да, год назад, новый художественный руководитель». Всё стало понятно. Смена поколений. Новый «либеральный» взгляд на жизнь. Мертвые духом уничтожают всё живое вокруг.
Есть ещё примеры, не хочу заполнять место. А сколько таких мест в Москве, я был в 2019 году, порою сознание отказывалось верить, что так можно уродовать пространство, историю. Сгорела марсельская библиотека на сотни тысяч томов, горят красивейшие французские церкви. Мир мертвеет! В этих условиях никакие бодхисатвы не придут в наш мир. Бессмысленно. Но есть надежда. На Россию! Если русский дух сможет изменить траекторию, если Россия сможет начать вытаскивать себя за волосы из трясины, я уверен, мироздание поможет, в следующем поколении появятся такие души! Это будет новый Ренессанс! Может, они и уже рождаются, боги же видят дальше, чем мы.
Но... Если!

И второй ключевой вопрос: что мы подразумеваем под спасением? Спасение в вечности и в духовной первореальности или в нашем относительном мире и преходящем его состоянии? Только для второго "спасения" существуют те аргументы, которые Вы приводите.

Под «спасением» следует понимать, конечно же, «духовную первореальность». Но вот как идти к этой реальности, что может помочь тебе в этом, дать почувствовать Божественные токи, остановить на мгновение поток мыслей, дать моменты катарсиса, осознать и укреплять тебя на пути к вере?
Я выделял для себя природу, культуру и мистику. В последнее время добавил Образование, с большой буквы. Каждый из этих элементов, особенно природа и мистика, необходим тебе для дороги к Храму. Я не верю, что человек сам по себе, одной своей внутренней силой, может прийти к «спасению». Есть, конечно, святые, которые родились уже для последнего шага, но и они, в предыдущих воплощениях, проходили тот же путь. Поэтому всё по-настоящему живое в нашей жизни так важно, архиважно. Ты никогда не знаешь, кого и в какой момент оно заставит задуматься и направит на истинную дорогу. Это важно не только для «нашего относительного мира».
И ещё момент. Я не вижу жёсткой корреляции между «Бог всех любит» и всеобщим «спасением». Безусловно любит всех, но и свобода выбора есть у всех. То, что тебя любят, не означает, что выбор будет правильным.

В циклическом времени (индуизм, буддизм) сама постановка вопроса о спасении (внутри этого времени) не имеет ни личностного, ни исторического смысла. Такая постановка вопроса возможна только во времени поступательном, историческом (религии авраамические). А вне религиозного смысла о каком-то спасении вообще говорить нельзя: всё тлен, и все умрут, и святые, и грешники, и солнце погаснет когда-нибудь. В христианской эсхатологии центральное Событие - это Боговоплощение, явление Спасителя. Только через Спасителя разрешается историческое и личностное спасение человека. Историческое - это Новое Небо и Новая Земля, после Второго Пришествия Спасителя в силе и славе.

"Бог есть любовь" и "спастись должны все дети Божие, весь Божий мир" - коррелируют эсхатологически - как конец и смысл Истории, как раскрытие во всей полноте Божьего Замысла о мире и человеке. Это вопрос веры в то, что человеческая свобода скажет в итоге Богу "ДА". Ради этого и Спаситель пошёл на Крест. Если бы Замысел Бога состоял только в спасении избранных, а остальные - пустая порода, должная погибнуть, то Распятие Спасителя лишается Высшего Смысла, а становится просто Его поражением духом зла (князем мира сего).

Именно на этом пытается подловить Христа и Великий инквизитор: мол, Ты хотел спасти избранных, сильных, а мы хотим сделать счастливыми всех. Всё наоборот: избранные, сильные идут дорогой Христа, несут свой Крест (и в этом мире, и в иных мирах) не ради личного спасения, а ради спасения всех, ради осуществления Божьего Замысла во всей полноте. Святые не спаслись, в точном смысле слова, пока не спасся последний грешник, но лишь достигли более высокого качества служения на пути всеобщего спасения. И служение это всегда Крест, а не гедонистическое вкушение личного блаженства на Небесах, когда в миру и в Аду мириады душ гибнут и мучаются. Хотя творчество, конечно, не исключает личного удовольствия от хорошо сделанной работы, но прежде всего - это Крест, Долг, Служение (религиозно-нравственное творчество святого - в том числе).

Здесь мы, Михаил, вышли с Вами на тот круг вопросов, которые лучше обсуждать в другой теме. Например, в этой (найдёте если время и ознакомитесь с ней, то можно будет продолжить там). Или в той, что Наталия предложила.

Опубликованы последние 5 глав (16-20) книги «Зацветут ещё сады, зацветут!»

Дорогие друзья! После опубликования полного текста книги и по прошествии некоторого времени появилась возможность посмотреть на произведение бабушки Раи чуть-чуть отстранённо, с некоторого расстояния. И тут стали проявляться очень важные для меня вещи… Стало очевидно, что текст повести действительно не доработан.
Наверное, интуитивно я это чувствовала. Ведь не просто так бабушка не публиковала книгу много лет, дожидаясь выхода на пенсию, чтобы взяться за неё с новыми силами. Во второй части повести всё больше встречается повторений, затянутых фрагментов, которые хочется пробежать «по диагонали», даже пафосных речей, от которых в первых главах автор бежал как от огня. И всё-таки, мне кажется, что эта мысль у меня бы самостоятельно уже никогда не оформилась, ведь текст сделался мне слишком родным.
К счастью, есть удивительное пространство Замка, высвечивающего суть явлений. И есть удивительные люди, которые в этом пространстве творят. Я хочу сказать огромное спасибо моим друзьям — редакторам и членам редколлегии Воздушного Замка — за то, что смогли распознать и как-то очень бережно донести до моего сознания суть задачи — продолжить бабушкину работу.
Такая мысль просто не приходила мне в голову. Разве так бывает? Хотя я ведь сама писала, что буквально проживала внутренний мир моей бабушки, с которой встретилась слишком поздно. Не просто так родилась сказка про Чудо-Кита…
И вот читаю в письме Ярослава: «Наташа, Ваша бабушка ждёт от нас сотворческой работы, а не формальной публикации...» Как это удивительно: сотворческая работа с бабушкой, работа из совершенно иного времени, работа нового поколения, которое вдруг почувствовало эту жёсткую закольцованность истории. Когда битва с фашизмом снова становится страшной явью...

Дорогая бабушка Рая, мы все вместе постараемся не подвести тебя! И донести до читателя цельную мелодию твоей книги, которую ты успела задать. Судьба не дала тебе возможности завершить работу, но она даёт этот уникальный шанс нам — твоим детям и внукам. А насколько мы справимся с задачей, решит, конечно, Читатель — главный сотворец каждого настоящего произведения.

PS Как будет технически осуществляться изменение текста повести в библиотеке ВОЗ, я пока не знаю. Но работу над текстом начинаю с учетом очень ценных замечаний и предложений коллег по Замку.