МИЙЮ
Этот рассказ посвящается любви к тем, кого в нашей традиции любить не положено или даже вовсе невозможно. Все совпадения имён, образов и географических названий в нём будем считать случайными и не несущими превратного умысла.1.
... Ветер дул с ужасающе свирепой силой. Снежные комья размером с кулак летели параллельно земле, за минуту окутав все склоны белым саваном. Резкие ухудшения погоды на высоте три с половиной тысячи метров -- дело известное и характерное для данного массива, особенно после полудня, но я пренебрёг советами опытных туристов и решил рискнуть. Я давно уже не бывал в горах и страстно желал взобраться хотя бы на один четырёхтысячник. Время было ограничено. Недостаточная акклиматизация и, как следствие, слабость и рябь в глазах, беспечно поздний старт этим утром сделали мой поход неоправданно долгим, но отступать, пройдя уже три четверти пути до цели, не хотелось. Положившись, как обычно, на удачу и прежде работавший принцип "упрёмся -- разберёмся", я настойчиво лез вверх. А тут внезапно налетело всё сразу: и ураганный, сбивающий с ног, ветер, и страшный холод, и метель, и невозможность ничего разглядеть. Белая плотная туча покрыла мир, я не видел дальше двух шагов от себя, а двигаться в таком состоянии было и невозможно и опасно для жизни. За плечами я нёс только небольшой рюкзачок с парой пластырей на случай лёгкой травмы и дневным запасом шоколадок для поднятия духа в трудную минуту. Тёплых вещей я захватить не догадался, а единственная плотная мастерка с капюшоном являлась чересчур слабой защитой от холода.
Делалось реально плохо. Возник страх. Под снегом я потерял тропу, из-за отсутствия видимости я уже не понимал, откуда пришёл, и где искать укрытие. Ладони распухли от холода и почти не слушались. Надо было что-то экстренно предпринимать, но что? Каждую минуту я то в голос ругался, то истово молился, то тупо стонал. "Вот и свершился Суд Божий!" -- подумалось как-то в промежутке между первым, вторым и третьим. "Ты же хотел суда? Ну, вот и исполнилась мечта безумца!"
Откуда-то из снежного тумана прямо передо мной выросло отвесное скальное обнажение. Говорят, пингвины спасаются от буранов у скал. Может попробовать? Стать спиной к ветру, никуда не уходить... Но что же это такое? На расстоянии вытянутой руки вся облепленная снегом, в скале вдруг обнаружилась толстая бревенчатая дверь, какие обычно вешают на входах в рудники или глухие подвалы. Шахта здесь, что ли? Да лишь бы только открыто! Я ударил в дверь кулаком, что было сил, но она не подалась. Б-лин! Заперто? Ну конечно, что же ещё! На двери не заметно было ни замка, ни ручки. А ну ещё плечом. Да куда там! Эх, ну откройся -- помру же! Что делать?.. А, может, на себя её потянуть? Может она наружу открывается? Не зацепишь, ни хрена! Пальцы не сгибаются... Чёрт! У-у-у-у-у-у-у! Опёрся на дверь в отчаянии. Всё-таки дерево кажется более гостеприимным, чем камень. Напоминает о людях, о доме...
Удивительным образом дверь вдруг неожиданно заскрипела и поехала внутрь. Нажал, что ли, в нужном месте? О, Святый Боже! Неужели спасусь?
За дверью в тусклом свете, сочившемся откуда-то из невидимого окна наверху, был виден полукруглый пустой вестибюль. Пыльный цементный пол, грубая каменная кладка стен. Никого нет. Прямо по центру бетонного цвета лестница, уходящая вниз, в чёрный провал. Обычно я не люблю лестницы, ведущие вниз, они пугают меня, но что поделаешь?
Я затворил дверь. По крайней мере, хоть, защищает от ветра. Начал прыгать и растирать пальцы... А ничего, ерунда, пересидим! Хоть и зуб на зуб не попадает, сейчас отойдём, согреемся.
Эх! А есть ли там кто-нибудь внизу? Может, голос подать. Вдруг старатели кипяточком напоят?
-- Is there anybody alive? -- едва пролепетал я словно в надежде, что никто не услышит.
Нет, так не годится. Зовёшь, так зови по-настоящему.
Набрал воздуха в лёгкие. Повторил ту же фразу в голос.
Гулкая пустота. Ноль ответа.
Да всё верно. Какой тебе, alive? Будет тут кто сидеть в такую холодрыгу!..
А всё же куда ведёт эта лестница? Может, там внизу теплее? Темнотища. Нет, не пойду. Свалишься -- расшибёшься. Неизвестно, что там у них.
А так-таки кипяточек не помешал бы!
Кипяточек-кипяточек!... Я приплясывал на цементном полу, мечтая о том, как мог бы согреться, и стряхивая с ботинок налипший снег.
Кипяточек...
Где-то внизу внезапно послышались шаги. Или показалось? Да нет, кто-то и вправду идёт сюда. Дождался? Ну вот и славно.
Кто-то поднимался по долгой лестнице из глубины шахты. Башмаки щёлкали о камень. Ну, хоть, буду не один.
Б-лин! Не один! Ты хоть знаешь, кто там? А вдруг это бандиты какие-нибудь, тюремщики, от полиции в горах скрываются - вот и настанет тебе кипяточек!
Оглянулся в страхе на дверь. За дверью завывали вихри.
Нет, ну меня на все буквы алфавита! -- туда я больше не пойду. Там сдохнешь стопроцентно, а здесь, мало ли?
Надо бы что-то сказать идущему и послушать, как ответят, пока ещё время есть подготовиться. Поласковее, подружелюбнее...
-- Hello! -- прогнусавил я во тьму лестницы.
Ну? Отвечай, лестница!
-- Hello, -- отозвался из темноты чей-то высокий, не то женский, не то детский голос.
Хмм! Отлегло, хотя и озадачило! Бойскауты, что ли? Ладно, с детьми мы как-нибудь справимся. Что они тут только делают? Семейный подряд?
Теперь бы надо объяснить по-быстрому, что к чему, зачем я здесь, кто такой -- подготовить хозяина.
-- Hi there! -- начал я свою исповедь. -- I am a mountain hiker. Lost in the snow storm. Just came in to warm up a bit. Don't mean any trouble.
Нет ответа. Может не расслышали или эхо исказило речь?.. Шаги постепенно приближались. Ну и длинная же у них лестница!
Где-то рядом уже совсем, а никого не видно. Ну, скажите хоть слово!
Из темноты на ступеньках вдруг показалась тонкая невысокого роста девушка в длинном ниже колен, не то халате, не то кимоно, с розовой лентой в волосах.
-- Hi! -- снова попытался улыбнуться я.
Нижняя челюсть плохо слушалась, зубы стучали.
-- I am a mountain hiker...
Продолжение фразы застряло в горле.
Девушка не отвечала, с каким-то удивлением рассматривая меня. У неё были большие странного цвета глаза, а на ногах она носила деревянные башмаки.
Чего она молчит? Может глухая?.. Но, вроде же, отзывалась снизу?
-- Sorry for the intrusion... -- снова завёл я было свою присказку, когда она неожиданно прервала меня на чистом, словно с первого канала TV, русском языке.
-- Ты можешь говорить со мной по-русски, если тебе так легче.
Её голос показался мне звонким, будто капельки росы. Я замер, разинув рот.
Так мы и глядели друг на друга с пол минуты.
-- Ничего себе чудеса! -- пришёл наконец в себя я. -- Ты что, из России?
-- Нет, -- покачала она головой, -- Но я знаю твой язык.
"Офигеть подано", подумал я, восторгу моему не было предела.
Челюсть, однако, снова стало сводить.
-- Я тут вот от с-снежного ш-шторма с-спасаюсь, - начал я объяснения, -- Замёрз. Там ч-чёрти что творится! Нельзя ли, пересидеть у вас, отогреться чуть-чуть?
Она опять с пол минуты молча разглядывала мой облик, а потом, словно вырвавшись из забытья, согласно кивнула и позвала за собой.
Мы едва одолели несколько ступенек вниз по тёмной цементной лестнице, как я забеспокоился.
-- А что там у вас внизу? Куда мы направляемся?
-- Там дом. Жилое помещение, -- был её ответ.
Жилое помещение это здорово -- подумал я. Значит тепло и можно согреться.
-- А много ли народа в доме?
-- Нет, я одна.
Гм, вот это уже странно. Разве так бывает? Или это она сейчас одна, а к концу смены явятся ещё семь братьев с лопатами и отец с кувалдой и отбойным молотком? Да, ничего! Договоримся. Может, вот такая вот авантюристическая, но дружная семья.
Лестница, как выяснилось, и вправду была длинной и состояла из множества пролётов, но располагались они не один над другим, как в наших многоэтажных зданиях, а ломаной линией, под разными углами уводя человека всё дальше и дальше от входа. Кромешная тьма окружила нас едва только мы миновали вторую площадку. Я остановился.
-- Девушка, постойте, а где тут у вас свет включается?
Мрак, подобно слепоте делает человека беспомощным и уязвимым, слабым и зависимым от воли других. Всю жизнь я пытаюсь держать под контролем ситуации, в которых оказываюсь. Отсутствие контроля вселяет в меня страх.
-- Здесь нет освещения, -- отозвалась моя проводница. -- Там внизу в гостиной лампы и свечи, а в коридорах всегда ночь. Держи меня за руку. Я вижу в темноте.
"Гм, однако!" -- произнёс я, не разжимая губ, и ловя себя на мысли, что всё чаще говорю "гм", с тех пор, как отворил эту бревенчатую дверь в каменной стене. Я взял её ладонь, узкую и, показавшуюся мне необычайно нежной, в свои замёрзшие и набухшие от мороза руки и молча следовал, стараясь примечать повороты пути.
-- Коридор огибает внешний рельеф горы, -- словно отвечая моим мыслям объяснила она. -- Поэтому он так часто вьётся. Когда мы уйдём вглубь, все тоннели станут прямыми.
Точно шахта, -- подумал я. Золотоносный рудник. Но кто же станет жить в руднике? В его грязи, сырости и при отсутствии элементарных санитарных удобств. Только бомжи или вконец обезумевшие старатели. Эта девушка -- наверное, дочь какого-нибудь российского интеллигента-сумасброда из 90-х, полного романтических представлений о Диком Западе, нелегально проникшего в страну и пытающегося теперь откопать золото на старых заброшенных приисках Скалистых гор.
-- Девушка, а давайте познакомимся? Меня зовут Павел, а вас как?
-- Мийю.
-- Что-о???
-- Моё имя Мийю, -- невозмутимо повторила она. -- Это японское имя, хотя я и не японка.
Я сглотнул. Ситуация всё больше и больше запутывала меня. Я словно погружался в какой-то диковинный сон, теряя почву под ногами. Что-то во всём это было не так. Она не та, за кого себя выдаёт. И имя не то, и выглядит странно, и неожиданный русский язык. Впрочем, отвечает сходу и вроде бы честно. Но разве так бывает в жизни? Я чувствовал, что влип в какую-то безумную историю! Однако наверху меня поджидала белая смерть в снежном мареве. Брррр! Нет, только не это!
Я уже собирался спросить, далеко ли нам ещё до её "жилого помещения", как вдруг увидел какие-то проблески света впереди слева по ходу. Мийю отняла свою путеводную ладонь от моих рук и раздвинула тяжёлую занавесь, отделяющую от коридора комнату, в которую мы собирались войти. Занавесь, видимо, служила дверью.
-- Вот, гостиная, -- Мийю обвела рукой высокое и длинное каменное помещение, с левой стороны которого были видны три узких окна, пропускавших дневной свет.
Я уже начал уставать удивляться. Вопреки всем мыслимым ожиданиям, гостиная представляла из себя скорее средневековый готический зал с высоким стрельчатым сводом, полом из серого мрамора и такими же стенами с полукружиями чуть более светлых с красными прожилками резных бутафорских колонн. По левую руку от меня вдоль стены тянулась длинная каменная скамья, а в глубине гостиной стоял огромного размера чёрный мраморный стол. Помещение поражало своей красотой, но обилие тёмных красок примешивали к нему гнетущие интонации.
Я поспешил к окну. Но тут меня снова ожидал сюрприз. Окно при ближайшем рассмотрении оказалось вовсе и не окном, а узкой, вертикально поставленной панелью дневного света.
-- Так тут и окон нет? -- воскликнул я.
-- Мы в глубине горы, Павел. Откуда же здесь окна? -- отвечала спокойно Мийю.
Я обернулся. Теперь при хорошем освещении я мог внимательно рассмотреть свою хозяйку. Мийю действительно выглядела почти как школьница из младшего класса хай-скул: невысокий рост, тонкий стан, юное лицо, не отягчённое невзгодами взрослой жизни. Одета в песочного цвета кимоно до колен. На ногах деревянные башмачки. Картинка из манги. Только глаза её были какими-то странными. Я не встречал таких глаз ни у кого на свете. Огромные, цвета тёмного золота или ярких янтарных звёзд, они властно притягивали к себе, открывая в своих глубинах диковинный и далеко не детский мир. Позже я замечал, что начал засматриваться в её глаза, задерживаясь на них подолгу и будто окунаясь в расплавленную жёлтую лаву их недр. Это не вызывало страха, но завораживало, лишая дара речи.
Выражение лица Мийю было сдержанным и серьёзным. Однако, в нём можно было прочесть и тень какой-то потаённой двойственности. Подобное ощущение возникает, когда помещают одна под другую несколько фотографий одного и того же человека, сделанные на полупрозрачном пластике. Ты ясно видишь черты его лица и их выражение, но тебе одновременно чудится и присутствие каких-то других лиц, столь же реальных и столь же живописующих его, хотя их облик ускользает от тебя и контуры их остаются недоступными для зрения. На мгновение мне показалось, что Мийю прожила долгую и насыщенную жизнь и обладает богатым опытом невероятных событий, хотя её очевидная девическая наружность полностью отрицала подобное предположение.
Мийю носила замысловатую причёску на дальневосточный манер: узел волос на макушке со вплетённой в них розовой лентой, локоны по краям, коса до середины спины сзади. Её волосы были цвета спелого каштана, густые и тяжёлые, отсвечивающие бликами, когда попадали на яркий свет.
Она казалась мне красивой, и я испытывал симпатию к ней. Однако, к этому чувству примешивался и неуловимый привкус трогательной горечи. Так случается порой, когда ты подсознательно обнаруживаешь слабость сильного или уязвимость неуязвимого, или фатальную обречённость кого-то могущественного и величественного.
... Я молча бродил по гостиной, разглядывая её архитектуру и интерьер. Она походила на обеденную залу средневекового готического замка, которую, однако, не обошла стороной цивилизация. В дальнем углу, например, стояла вполне современная четырёхконфорная электрическая плита, уходил за мраморную шлифовку стены толстый, обёрнутый изолентой, электрический кабель, на самой стене обнаружились несколько стандартных розеток на 110 вольт, а в паре шагов от плиты стоял новенький кухонный шкаф с полированными дверцами. С другой стороны плиты примостился пластмассовый рукомойник, отделанный под мрамор. Такие часто устанавливают в американских отелях для постояльцев из рядов среднего класса -- людей, имеющих возможность заплатить за красоту, но не готовых пока вкладываться в фешенебельные покрытия. Из обоих кранов, правда, текла только ледяная вода. Мийю поведала мне, что в шкафу находится несколько чашек и мешочки с чаем, который можно заварить на плите, а также карманный фонарик.
-- Я пользуюсь им иногда, если нужно разглядеть что-нибудь мелкое, -- добавила она.
Вдоль правой стены в центральной части гостиной поднималась на второй этаж деревянная лестница в один пролёт. Ступеньки и перила были покрыты лаком цвета степного заката.
Я наполнил чайник и водрузил его на плиту.
-- У тебя здесь прямо двадцать первый век, -- заметил я, поворачивая ручку регулировки на "High".
-- Здесь неподалёку подземный водопад, -- ответила Мийю. -- Некоторое время назад рабочие установили под ним небольшой генератор и с тех пор в доме есть электричество. А раньше, -- Мийю мечтательно вздохнула, вскинув руки -- здесь горели только свечи и факелы, а также чаши с маслом для ритуальных целей.
-- Да, мне родители рассказывали, -- покосилась она на моё недоверие. -- Впрочем, я и так знаю: это не секрет.
-- И так знаешь? -- эхом отозвался я.
-- Да, -- беззаботно пропел её звонкий голосок. Небесная льдинка сорвалась с облаков в чашу с голубой водой. -- Не удивляйся ничему в этом доме. Это очень необычное место.
-- Необычное -- точно, -- угрюмо пробурчал я. -- Школа "Хогварц".
-- Хогварц? А где это?
Мийю, как выяснилось, никогда не читала и не смотрела "Гарри Поттера" и поэтому не имела понятия о школе Хогварц и о том, что происходило в ней. Почувствовав некоторое преимущество перед хозяйкой дома в степени осведомлённости в сфере современных явлений тинэйджерской культуры и интерес с её стороны, я пообещал рассказать всё, что знаю, во время чая.
-- Только холодно здесь, -- пожаловался я. -- Наверное, не топят, да?
-- А зачем? -- ответила Мийю. -- В этом зале никогда не топили. Мы глубоко под землёй -- толщи скал удерживают здесь постоянную температуру круглый год, и зимой и летом.
-- А сама-то ты разве не замерзаешь? -- с недоверием покосился я на её тонкое, летнего покроя, кимоно и босые ступни в деревянных шлёпанцах.
-- Нет, -- невозмутимо ответила Мийю.
-- И что, тут у вас везде так? -- в отчаянии поинтересовался я. -- Боюсь, что при таком раскладе мне не дотянуть до окончания бурана.
Мийю задумалась.
-- Буран скорее всего кончится через час или два. Так мне сообщили ветры! -- весело рассмеялась она. -- Но по тропам не пробраться до рассвета, пока не растает снег. Там его сейчас выше крыши. -- Мийю поднялась на цыпочки и, вытянув ладонь над головой, показывала тем самым, где у неё крыша.
Я улыбнулся.
-- А комнаты везде одинаковые, -- продолжила она. -- На втором этаже только немного теплее.
Я с надеждой поднял взгляд на деревянную лестницу.
-- Разреши мне посидеть там, иначе я поутру проснусь в морге. Реально.
-- Я принесу туда чаю на двоих! -- добавил я с подобострастным энтузиазмом.
... Комната на втором этаже оказалась намного меньше гостиной и была действительно теплее. Посреди неё стояла широкая кровать с навесом, только без навеса, застеленная ярким шёлковым покрывалом. Чуть дальше письменный стол из красно-серого полированного мрамора, пара кресел, небольшой книжный шкаф. Справа от стола находилось квадратное окно, но только не на улицу, а в гостиную. Свет из гостиной проникал и сюда. Позади письменного стола висела какая-то чёрная стеклянная панель неизвестного мне назначения. Может, это такой новый плазменный экран? Не хотелось расспрашивать.
-- Ну, вот здесь, уже можно жить, - с удовольствием протянул я, устраиваясь в одно из кресел в ногах кровати. Рядом со мной был горячий чайник, в руках дымящаяся чашка на блюдце. -- Исполняюсь теплом и блаженством!
-- Это же моя спальня! -- весело рассмеялась Мийю. -- Конечно, здесь теплее! Сиди, раз замёрз.
-- А к чаю нужен хороший десерт! -- воскликнул я, доставая из рюкзака связку своих шоколадок. -- Угощайтесь, мадмуазель! Это укрепит ваши силы!
Мийю осторожно взяла одну из плиток, с любопытством повертела её в руках и положила на стол.
-- А как она пахнет? -- неожиданно спросила она.
-- Вкусно, -- ответил я. -- Разворачивай, узнаешь!
Она помедлила.
-- Я не буду есть, Павел. Я не голодна.
-- Да, ну? Правда?
-- Правда, -- с ударением, будто каясь, добавила Мийю. -- Я... -- замялась она, -- не ем такую пищу. Мне просто любопытно. Спасибо тебе!
Да, воистину в этом доме ничему не стоит удивляться! Я скоро с ума сойду.
-- А чем же ты питаешься? -- отупело спросил я. -- Верно: у тебя и на кухне-то ничего нет!
Мийю задумалась.
-- Я питаюсь, но иначе, -- осторожно начала она. -- Ты, быть может, не поймёшь... Это подобно дыханию. Знаешь, как если бы весь воздух вокруг, и вода, и огонь, и излучение звёзд, и движение душ других людей, всё вообще видимое тобой и невидимое, проходило бы сквозь твою кожу и принизывало насквозь всю тебя, твоё тело, всё, что внутри. Если бы ты чувствовал энергию мира, как реальную субстанцию. Тогда часть её могла бы оставаться в тебе и становиться источником твоих сил и тебе больше не пришлось бы искать никакую людскую пищу. А мне не достаёт лишь жидкости. Вот, я чай пью.
Я находился в замешательстве. Мне приходилось читать статьи о разных "вечно постящихся", людях, которые якобы научились совсем обходиться без еды и жить одной энергией солнца или чего-то там ещё, но далее на поверку выяснялось, что все они были либо психически больными и не понимали, чем занимаются, либо шарлатанами, нарочно дурачащими доверчивым слушателям головы.
-- Человек из плоти и крови, -- резонно заметил я, -- Не может обходиться без физической пищи. Это факт. Никуда от него не денешься.
Она вдруг надолго задумалась, глядя куда-то позади меня, изредка припивая из своей чашки и не обращая ни на что внимания. Я украдкой посматривал на неё. В янтарных глазах сверкали зелёные звёзды и плавал золотой огонь. Похоже на наваждение. Не могу оторваться.
Нет, надо всё же возвратить и себя и её к реальности.
-- Мийю, а тебя не беспокоит, что входная дверь там наверху до сих пор не заперта? -- спросил я. -- Вдруг к тебе явится ещё один замёрзший турист-скалолаз?
Она отсутствующе махнула рукой куда-то вдаль.
-- Там нет никакой двери, Павел.
"Понятно", -- подумал я. -- "Бедная девушка! Похоже, она совсем не в себе. Не стоит чересчур её тревожить."
Господи, но почему мне так жалко её! Такая красивая, молодая, и во многих вопросах рассудительная, наверное даже талантливая в чём-то. Что с ней? Конечно, воздух этих стен -- что тут говорить?..
... Мой рассказ о Гарри Поттере, кажется, вернул её в нормальное расположение духа. Она с интересом реагировала на излагаемые события, несколько раз казалось, будто она хочет что-то спросить или прокомментировать, но удерживалась от расспросов, почти не прерывая меня. Ей лишь показалось странным, что лорд Валдеморт настолько сильно боялся смерти. Впрочем, подумал я, если так долго жить в подземелье, то могила уже перестанет вызывать панику -- ты и так фактически каждый день в ней. Но в целом я конечно же согласен. Смерти, как таковой, не существует. Идти на столь великие жертвы ради лишь бесконечного продления своего физического бытия и власти над отдельно взятой страной, Англией, кажется чересчур мелким и мелочным делом, в сущности свидетельствующем лишь о примитивности души человека или, если угодно, волшебника.
Но идея с разбрасыванием хоркуксов, особых артефактов, содержащих жизненную силу и, как бы, генетический код их творца, из которого он при определённых условиях мог бы снова возродиться, показалась ей серьёзной и заслуживающей внимания, хотя от особых комментариев Мийю воздержалась.
-- А теперь расскажи мне о себе, -- неожиданно перевела она тему. -- Говорил о других -- здорово: а теперь покажи себя.
Э-э, как ловко у тебя получилось, девочка! А я-то понапрасну за помешанную тебя держал. Эх, глупец!
Янтарные глаза внимательно следили за мной.
Ах, что же тебе рассказать, счастье? Где родился, где учился, какие подвиги совершил? Первое и второе, увы, скучно, а подвигов у нас раз-два и обчёлся. Да и те не те...
Трудно раскрывать себя перед девушкой, которая тебе нравится. Хочется продемонстрировать смелость, ум, доблесть и прочие мужские качества, в то время как реальная биография ими отнюдь не изобилует, а врать не хочется, да и не умею я. Ну что сказать? Как служил в армии, как сжёг там кунг с аппаратурой управления передвижной дизельной станцией? Ну, ладно, не я лично кидал спичку, но я там присутствовал и совсем ничего героического и благородного не совершил. Как собаку зимой из проруби вылавливал? Это лучше, но таким не хвастаются.
Тогда начнём тупо и стандартно. Родился, поступал, ходил в детский сад, играл в большой теннис, потом забрили на два года, потом отслужил, потом сбежал в Америку, теперь, вот, тут перед тобой чай пью и шоколадки ем, чудо ты чудное!
-- Это совсем не то, -- скривила своё личико Мийю. -- Расскажи мне лучше, что ты за человек?
Вот, интересный поворот. Правильно! Но как же рассказать о том, какой я человек? Да если бы я сам знал! "Спрашивай меня, солнце моё подземное! Наводящие вопросы. Я отвечу."
-- Ну, например, ты шёл в горы. Зачем?
-- Хотел быть поближе к небу.
-- Значит, ты любишь небо?
-- Очень!
-- А почему приехал за этим сюда? Небо ведь есть и там, где ты живёшь. Можно к нему приблизиться и иначе, не карабкаясь по скалам в непогоду.
-- А как иначе? Разве, что взлететь? -- усмехнулся я.
-- Ну, хотя бы...
Лицо её оставалось серьёзным, ни тени улыбки или сарказма.
-- Я пробовал. Во сне здорово получалось. А в реальности как-то не задалось.
Лёгкая улыбка тронула её губы. Казалось, она что-то хотела мне ответить, но промолчала.
-- Можно ещё на воздушном шаре, -- продолжил я фантазии. -- Но мне насос не продают без удостоверения воздухоплавателя.
Она на мгновение засмеялась, но потом вдруг сразу посерьёзнела.
-- А что существует для тебя в небе, Павел? Почему ты стремишься туда?
-- Простор, свет, свобода, бесконечность! -- ответил я на автомате. -- Эх, на земле этого не ощутить, а под землёй тем более.
-- Под землёй другое небо, -- неожиданно ответила она. -- В нём тоже простор и бесконечность.
-- Небо у всех одно, -- не задумываясь выпалил я.
-- Пусть так, - качнула головой Мийю. -- Но дело не в том. Ты можешь хоть тысячу раз подниматься в небо, но ты сам не сделаешься от этого небом, и весь этот простор останется навсегда лишь твоей фантазией. А подлинный полёт это... -- она запрокинула голову, подыскивая сравнение, -- это, когда каждая клетка твоего существа наполняется небесным дыханием, когда ты превращаешься в ветер, в лунный свет, в лучи звёзд, в клокочущие волны. Когда ты ощущаешь себя океаном без границ и берегов, и каждая его капля -- ты, и каждый его всплеск -- ты: твоя боль, и твой плач, и твоя неистовая песнь, в каждом его течении -- твоя разрывающая сердце любовь, в каждом водовороте -- твоя неутолимая страсть, в каждом отливе и приливе -- твоя неизречённая мука и неописуемое блаженство!..
-- Вот, что такое настоящий полёт, -- добавила она. -- Остальное -- имитации.
Золотые глаза Мийю сияли, как лучи солнца.
Я сидел слегка ошарашенный. Этой девочке-старшекласснице знакомы столь глубокие переживания? Как она может рассказывать о них с такой убедительной силой?
-- Да-а, -- протянул я, постепенно приходя в себя. -- Ты говоришь, как человек, испытавший всё это на самом себе. Тут не поспоришь.
Она сидела за столом, серьёзная и гордая, и некоторое время не отвечала, глядя куда-то в пустоту. Тишина тяготила меня. Я уже хотел перевести разговор на другую тему, как вдруг услышал её голос.
-- Да. Я ходила по воздуху несколько раз. И по воде тоже. И здесь, и там...
-- Но сейчас не хожу, -- добавила она, поглядев в мою сторону.
Вот так так! Новый апофигей! Ходила по воздуху? Ходила по воде? Как трудно сказать что-либо осмысленное после таких новостей.
-- Неужели правда? -- вырвалось у меня.
-- Правда...
Её голос звучал теперь несколько иначе. В нём уже не ощущалось прежнего торжества, гордости, или властной силы. Скорее лёгкая печаль, будто воздухохождение могло являться чем-то предосудительным.
-- Если так, то ты чудо! -- воскликнул я, всё более отдаваясь впечатлению. -- Но как же тебе удалось овладеть этим искусством?
Она обратила на меня свой взгляд и я почему-то почувствовал себя неловко, заёрзав в кресле.
-- Это по наследству, -- произнесла она тихо. -- Мне требуется определённая пища для того, чтобы летать. Но ты человек и тебе нет необходимости пользоваться ей для этой цели. Ты можешь добиться полётов и иначе.
Я -- человек? Странное замечание. А разве мы все здесь не люди? На мгновение я замер на месте. Привычное полотно мысли разъялось по кускам внезапно возникшим когнитивным диссонансом... А-а-а! Вот оно что! Догадка ударом молнии вдавила вдруг в кресло, но в следующее же мгновение подбросила к потолку. О, боги, как же я был слеп! Передо мной жительница иного мира! Но, ведь, я чувствовал, я знал, мне так казалось! Да, это всё объясняет! Её жизнь здесь, её способности, её облик... Но как такое возможно? С кем я познакомился? С ангелом? С демоном? Но, ведь, Мийю из плоти и крови, как и я! Что таилось в этой удивительной юной жительнице холодных подземных зал и коридоров. Нет, я не посмею спрашивать об этом напрямую, я ещё не готов разрушить покров сей великой тайны.
Но как замечательно! И где, в каком небе она летала? Кто лишил её потом крыльев? Она что, отбывает здесь наказание? Но за какие грехи? И что это за волшебный эликсир, позволяющий чувствовать всё, ей описанное? Сколько секретов, сколько обещающих открытий!
Я едва сдерживался, чтобы не вскочить. Внутри закипал шторм переживаний -- внешне же казалось, будто я просто сидел, отрешённо раздумывая об её словах. А она, похоже, думала обо мне, ибо в своём напряжённом состоянии вчувствования в ситуацию я явственно ощущал её интерес и внимание. Почему-то мне на ум пришла мысль об Аэлите, девушке-марсианке из книги Алексея Толстого. Но эта другая. У неё каштановые волосы и янтарно-золотые глаза и она умеет летать. Да и мы не на Марсе. Но и та -- потомок магатцитлов, великой расы сверх-существ, по Толстому, и эта -- тоже не человек, а дитя богов неизвестного мне пока племени.
Что-то надо спросить. Разговор предвещал неведомое и невероятное развитие.
-- Что же это за пища, которая необходима тебе для полётов? Что за энергия или что за вещество?
-- Существует пища, -- уклончиво произнесла Мийю, покачав головой.
-- У нас говорят, -- продолжил я, -- что люди летают от вдохновения. А иные летают от любви. А третьим кажется, будто они летают, от наркотиков. Но мы, если и полетим когда, то всё равно вряд ли испытаем то, что было дано тебе.
-- Не знаю, -- рассеяно отозвалась Мийю. -- Всё дано всем. Не всем, правда, надо туда, куда призывает их данность.
2.
... Прошло несколько часов. Мне не было известно, кончилась ли на горе та пурга, что привела меня в эти подземные апартаменты, но я понимал, что, видимо, задержусь с Мийю надолго и до следующего дня вряд ли попаду домой. Надо было чем-то заниматься. Я успел окончательно доесть весь свой сухпай из рюкзака, запивая его разнообразными чаями из кухонного шкафа в гостиной. Не удовлетворившись трапезой, я попытался всё же для смеха раздобыть в прочих элементах её нехитрого гостинного интерьера хоть какие-то указания на съестное, но тщетно. Мийю не препятствовала моим изысканиям, но глядела на меня с удивлением, пару раз намекнув, что чувство голода происходит вовсе не от пустого желудка.
Мы успели сходить к подземному водопаду. Небольшой горный ручеёк низвергался здесь с высоты трёх метров из чёрного жерла в скале на плоскую каменную площадку и далее убегал журчащими нитями потоков в окружающий мрак. Вода казалась кристально чистой и искрящейся в электрическом свете фонарика и была ледяной так, что сводило руки.
Если долго смотреть на водопад, то на каком-то этапе начинает казаться, будто вода и не движется вовсе, а стоит неподвижно, подобно живой ледяной скульптуре, а все её брызги и струи выглядят, как цветы, то и дело распускающиеся лепестками на одном и том же месте, а затем исправно складывающими их, словно зажигаются и гаснут лампочки. Чувство вечной неизменности и покоя наполняет эту картину, содержащую, казалось бы, такое количество динамики и движения! Быть может, поэтому существует столько медитативных практик на свете, включающих в себя созерцание водопадов. Они учат постигать сочетание противоположностей: постоянных изменений и царящего над ними нерушимого постоянства. Школа вечности. Принцип вселенского миростроительства.
-- Этот водопад может накормить тебя лучше, чем все твои шоколадки, -- услышал я голос Мийю.
Она протянула руку и ладонь её сделалась будто стеклянной, заключённой в сковавшую её прозрачную плоть водяного потока.
-- Твоя рука стала стеклянной, -- поделился я наблюдением. -- А ты сама похожа на фарфоровую статуэтку.
Мийю не отвечала, но через минуту убрала руку и повернулась ко мне.
-- Здесь замирает время, -- тихо произнесла она. -- Идём.
3.
... Мы вновь грелись в её спальне на втором этаже. Вернее, грелся один я, допивая очередную чашку чая и разглядывая её, сидящую в нескольких шагах от меня за своим каменным письменным столом, подперев подбородок рукою.
-- У тебя красивые глаза, -- сказал я. -- Я никогда не видел таких глаз.
Ноль эмоций.
-- Ты вообще очень красивая девушка, Мийю -- продолжил я. -- Кто бы ты ни была, всё же странно, что ты живёшь в этом могильном заточении.
Слово замерло на её устах, будто она хотела что-то ответить, но передумала.
Я продолжал:
-- Всё забываю спросить: а где твои мама и папа? Как же они разрешают тебе сидеть здесь совсем одной?
-- У меня нет мамы и папы, -- ответила Мийю и что-то натянулось в её голосе. -- Я единственная хозяйка этих стен.
-- Прости, я не знал...
Я попытался перевести разговор на более позитивную тему.
-- Как бы там ни было, но вокруг нас огромный и замечательный мир, намного более широкий и разнообразный, чем эти залы и комнаты, и который тебе просто необходимо увидеть и познать. Он прекрасен и стоит того, чтобы в нём поселиться!
Мийю неохотно отозвалась на мою агитацию.
-- Я вижу достаточно и тут, -- ответила она, -- И иногда посещаю мир. У меня есть всё необходимое.
-- Но, я думаю, -- продолжил я искушение, -- Ты могла бы там взлететь! Просто так, безо всякой особой пищи. У тебя выросли бы крылья от просторов, от синевы, от солнечного света и весёлых ветров, и ты поднялась бы в воздух и соединилась с ним, наподобие, как сама рассказывала!
Почему-то мне вдруг почудилось, что разговор о полётах начал её напрягать.
-- Нет, ничего не получилось бы, Павел, -- произнесла она невесёлым тоном. -- Ты не понимаешь. Просто мне нужна определённая энергия. Когда она у меня есть, я могу взлететь где угодно. Но я не желаю этой энергии, а небо и просторы мне ничего не дадут.
Энергия, какая-то особая энергия. Что же это такое? Интересно, а я мог бы я воспользоваться такой энергией? Хотя, она говорила, что её средство на людях не работает. Ну, а вдруг? Что если попросить, а потом попробовать? Немножко, чтобы просто ощутить эффект. Можно даже коллективно, на пару. Что за дивная выдалась поездка! Надо непременно предложить.
-- А я бы мог воспользоваться твоим средством? Вдруг, сработает? Или можем попробовать вдвоём.
Выражение её лица ничуть не изменилось, но янтарные глаза сверкнули грозным огнём.
-- Нет. -- решительно произнесла она. -- Вернее, вряд ли. Ты должен стать другим, чтобы впитывать в себя всю силу этой субстанции. Но это не твоя дорога, -- покачала головой она.
-- Вот как? -- воскликнул я, возбуждённый любопытством уже до самого предела и больше не в силах играть в невозмутимость. -- Что же мы всё ходим вокруг да около? Откройся мне. Расскажи, что это за субстанция такая и почему тебе её можно употреблять, а мне нет? И почему не моя дорога?
Мийю на мгновение застыла прежде, чем дать ответ.
-- Это кровь! -- отрывисто произнесла она. -- Кровь, боль, страдания, всё вместе -- мы называем это одним словом. Я происхожу из рода тех, кому требуется кровь для поддержания сил. Мы умираем, когда не пьём чужую кровь! Но тебе этого не нужно.
У меня челюсть отвисла. Вот так страсти! Она пьёт кровь и от этого летает! Господи! Какой ужас! До меня обычно медленно доходит, но тут я почувствовал, что глаза мои округлились, а дыхание замерло. И вправду разговор выдался животрепещущим и полным непредсказуемых поворотов. Мне не было страшно, ибо я ещё не до конца осознавал смысл сказанных Мийю слов, да и образ сидящей передо мной девушки никак не вязался с образом зловещего вампира или убийцы, но я снова почувствовал себя неуютно.
Вот так. Очередной апофигей! Смеяться над этим словом, правда, больше уже не хотелось.
-- Ты что, демон? Оборотень? -- полушёпотом спросил я и тут на меня снизошло: а вдруг это только личина? Вдруг за ней скрывается какой-нибудь чудовищный монстр гигантских размеров, который сейчас набросится на меня и порвёт на части?
-- Я не оборачиваюсь никем, -- услышал я её голос откуда-то издали, словно капли воды, падающие в гулкую чашу.
Она поднялась со стула и принялась ходить взад-вперёд по комнате.
-- Мои родители учили, что мы должны оставаться самими собой и жить, как это заведено от природы. Позже моего отца убили демоны из клана Птиц, хотя он, пожалуй, мог бы избежать смерти, если бы тренировал в себе искусство превращения. У него тогда было очень много силы и он полагался на неё. Ещё он верил в судьбу и в то, что смерть предначертана...
-- А моя мама, -- продолжила она со вздохом, -- Она последние годы жила без крови. Но она тоже погибла. Правда, при других обстоятельствах.
Мийю снова присела за каменный стол, подперев подбородок ладонью, и осталась в неподвижности.
Мне свойственно переводить негативные чувства в область рассудка и, если я не замечаю непосредственной опасности для себя в происходящем, то их острота, в чём бы она ни заключалась: в страхе ли, в отвращении, в гневе или в обиде -- нейтрализуется размышлением. Это позволяет нередко сохранять спокойствие и не торопиться в действиях и реакциях, сперва обдумав ситуацию, а затем выработав желаемое её решение. То же самое качество, однако, не позволяет порой и быстро зажечься на поединок, что сулит свои сложности. Но я не собирался сражаться с Мийю, а, пропущенные через разум её слова, утратили эмоциональную окраску и "оценочную стоимость" нравственного суждения, не вытеснив, однако, собой прежнее чувство трогательной симпатии.
-- Как же твои родители жили среди людей при всех этих наклонностях? -- нарушил я, наконец, молчание.
-- Наша жизнь протекает не только в этом мире, -- ответила она. -- Поэтому существуют альтернативы. А здесь: вот, предки моего отца владели этим горным замком и несколькими другими домами в разных странах. Я ходила в школу, как и все дети, делала уроки, сдавала экзамены. Мой отец тогда состоял в совете директоров одной компании военно-промышленного комплекса, потом даже немного участвовал в политической борьбе. А мама -- биолог, врач, исследователь, учитель в разные времена. Они жили много дольше средних лет человека.
-- А сколько тебе лет? Где ты выросла? Как ты жила? -- моё удивление её словам и обыденному тону её необычайного рассказа опережали все прочие чувства.
-- Ведь возраст не измеряется годами, Павел. -- ответила она. -- Я бы могла назвать тебе цифру, но она ничего не значит, да и, пожалуй, испугала бы тебя. Не обороты Земли вокруг Солнца делают нас старше или моложе.
-- Я жила вначале здесь. Тут много, что происходило в те годы. Потом мы уехали в город на берегу моря в стране восходящего Солнца. Оттуда и это имя. Мийю значит "вечерняя нежность" или "вечерняя красота". У этого слова может быть много значений. Мы переезжали. Потом, когда не стало моих родителей, я продала все наши дома и уединилась здесь. Мне трудно посещать прежние места после случившегося.
-- Ты до сих пор оплакиваешь их смерть? -- спросил я тихо. -- Ведь, столько лет...
-- Нет, вовсе нет! -- с каким-то горьким надрывом воскликнула Мийю. -- Если мне что и оплакивать, то не смерть, а жизнь. И их и свою!.. Впрочем, у мамы теперь всё иначе. А у отца нет. И у меня -- нет. Но и жизнь я не хочу оплакивать, -- добавила она уже прежним спокойным тоном.
Мийю вновь принялась ходить по комнате, соединив ладони на груди. Я испытывал острое чувство жалости к ней и какого-то подсознательного сострадания к её ситуации. Она представлялась мне пленённой птицей, запертой в клетке безысходности, бьющейся о её стальные прутья и не способной вырваться из уз своего природного предначертания.
И всё-таки любопытство снова взяло верх.
-- Как же ты находишь кровь? -- спросил я.
Она посмотрела на меня, не то с разочарованием, не то с сожалением.
-- Разве это важно? Разве в этом дело?.. Я вхожу в особое пространство, где хорошо видны все её источники, где другие расстояния и где можно быстро добираться до цели...
У меня крутился на языке ещё один вопрос, но я не посмел его выговорить. Хватит допытываться. Довольно бередить её раны.
-- Послушай меня, Мийю, -- сказал я, третий раз обращаясь к ней по имени и стараясь вложить в свою речь сколько возможно тепла. -- Но ведь должны существовать какие-то пути. Ты говоришь, твоя мама сумела наконец обходиться без крови.
-- Это правда, но она умерла слишком рано и не успела научить меня. А теперь всё сложнее... Впрочем, я тоже воздерживаюсь уже достаточно долго. Поэтому и не хожу больше по воздуху, о чём ты меня раньше спрашивал. Но всё равно, рано или поздно это произойдёт. Я знаю. Я уже пробовала. Я плохая ученица.
Она остановилась у окна, а за окном чернела беспроглядная ночь гостиной. В пламени свечи в пол оборота на меня смотрел чёрно-белый силуэт её отражения.
-- Я не могу жить без крови! -- воскликнула она и отвернулась. -- Хотя и стараюсь...
Волна нежности с необычайной силой нахлынула на меня и увлекла с собой. Я встал и подошёл к Мийю, обняв её сзади за плечи. Она стояла, не шелохнувшись и не оборачиваясь. Ненастный ветер крутил снежную крошку в мире по ту сторону исполинских стен, сотнями метров камня замуровавших нас в своём лоне: мы были отделены от мира и не слышали ярости его ударов. Я уже плохо осознавал, где нахожусь, с кем разговариваю и кого пытаюсь утешить. Её узкое плечо в моей ладони было горячим, а от её волос исходил терпкий запах осенних листьев.
-- Ты чудо, -- вновь шёпотом произнёс я.
Постояв пол минуты в молчании, она решительно обернулась, а голос её вдруг зазвенел, как натянутая серебряная струна.
-- Чудо? Идём, я покажу тебе кое-что!
Освободившись от моих рук, Мийю отправилась к двери. Я молча следовал за ней.
-- Возьми фонарь и не отставай. -- бросила она, когда мы спустились по лестнице в гостиную.
Мы повернули налево от выхода из гостиной и несколько минут шли по пустому и гулкому каменному коридору. Мийю шла быстро и я едва поспевал за ней, то и дело теряя из освещённого фонарём пятна её маленькую фигурку. Где-то неподалёку слышался шум подземного водопада -- вероятно, того самого, что мы видели несколькими часами раньше -- он то приближался, то удалялся от нас до тех пор, пока резкий поворот коридора не скрыл от нас окончательно его музыку.
Мы вошли, по всей видимости, в какой-то огромный каменный зал. Света фонарика не хватало для того, чтобы высветить сколько-нибудь значительное пространство и составить представление о его подлинных размерах. Стены с лёгким наклоном уходили вверх. Всюду было пусто и гулко.
-- Смотри! -- зазвенел из темноты голос Мийю. -- Смотри вокруг!
Я озирался по сторонам и скользил прыгающим лучом то по стенам, то по полу, то по каким-то странным пьедесталам без статуй, наполнявших зал. Фигурка Мийю, казалось, стала излучать свой собственный свет и я смутно угадывал её очертания в нескольких десятках шагов впереди. Справа мой взгляд наткнулся на какие-то высокие каменные перегородки и ниши, длинные каменные полки, идущие вдоль стен на высоте половины человеческого роста. Слева у противоположной стены были широкие прямоугольные углубления, похожие на бассейны или глубокие ванны, но пустые. Где-то ближе к углам зала я обнаружил крутые каменные лестницы без перил, поднимающиеся к потолку, но не уводящие никуда. Верхние площадки, насколько позволяла разглядеть мощность фонарика, оканчивались глухой каменной кладкой. Дверей нигде не было видно. Потолок зала поднимался в недосягаемую для моего источника света высоту и я не мог рассмотреть его форму. Пол был сухим и достаточно чистым. Я обнаружил лишь несколько обломков какой-то древней посуды валявшихся неподалёку. Что-то вроде горшёчных черепков или кусочков глиняных амфор. Но камень повсюду в зале был шершав и источен временем.
-- Смотри! -- Мийю вскидывала по сторонам руки, словно обнимая ими зал. -- Смотри!
Она казалась вся охваченной каким-то завораживающим восторгом ледяного горького пламени, внезапно зажегшегося в её груди среди этих сумрачных стен, и это придавало её голосу необычайную силу и остроту. Так иногда говорят люди накануне прощания, за которым уже не последует встречи. Мне стало не по себе. Сердце заколотилось в бешеной скачке.
-- На что же здесь смотреть? -- глухо и с некоторым испугом отозвался я. -- Тут нет ничего. Пустой зал.
-- Нет ничего!? -- серебряная трель переливалась неистовыми нотами.
-- Смотри! Вот здесь мои предки убивали людей! Да! И я убивала!.. Так нужно. Это часть ритуала посвящения, когда ты становишься девушкой... Вот здесь текла кровь! -- Она махнула куда-то рукой и, качнув фонариком, я увидел прямоугольный выдолбленный в полу жёлоб, тянущийся вдоль широких каменных полок у пролёта правой стены.
-- Здесь было много крови! Здесь происходило таинство, здесь совершалось чудо, только не то, о котором ты говорил! Здесь смерть и жизнь соединялись, будто две сестры-близняшки в едином лике, и восставали мёртвые и ложились живые!
-- Посмотри! -- Она махнула рукой в другую сторону на каменные бассейны слева. -- Посмотри, как глубоки эти чаши! Если ты станешь на дно одной из них и вытянешь вверх руки, то даже при всём своём росте тебе не достать до края. А я купалась здесь в крови на праздник своего совершеннолетия, когда исполнилось тринадцать земных лет, и эти чаши были наполнены доверху! Вашей кровью, кровью людей!
Ещё один взмах рук.
-- Вот! -- продолжала свою чудовищную песнь-исповедь Мийю. -- На этих алтарях возносили жертвы, а на тех полках готовили приношение. Здесь отлетали души невинных, становясь пищей виновных, и отдавали свою плоть на растерзание богам экзальтированные неофиты-добровольцы. Здесь разлучали неразлучных, и одного делали палачом, а другого подопытным материалом. Одних здесь сводили с ума, а другим отверзали очи прозрения, здесь совершались тягчайшие жестокости и в своём последнем непостижимом пределе возводили одолевших их адептов в небеса святости. Ты не знаешь, и лучше бы тебе не знать...
Она говорила без умолку, а я уже не мог слушать. Голова начала кружиться, а затылок похолодел. Этот ледяной звонкий голос отдалился за порог моего сознания и я уже плохо различал смысл произносимого. Что-то опять об энергии, что-то о преображении тела, что-то о преодолении пространств, о способности одновременно находиться в нескольких мирах. Я не способен был этого вынести. Но сила её слов будто держала меня на поводке, не позволяя отвернуться. Теперь я ясно видел, что Мийю светилась в темноте переливчатым белым сиянием, волосы её растрепались, а глаза сверкали янтарными молниями.
Внезапно она умолкла, оборвав себя на полуслове. Исчезло видение, и гулкая тишина разлилась по пустому залу. Снова стало темно. Мысли не складывались, в голове царил вакуум, словно некий громадный пылесос только, что высосал из него всё содержимое.
-- Уйдём отсюда, -- наконец прорычал я. -- Я не хочу здесь больше находиться.
Я брёл назад в гостиную на инстинкте. Видимо, мой подсознательный разум запомнил дорогу, и я лишь следовал побуждениям своих ног, бездумно просвечивая фонариком ничего не говорящую пустоту впереди.
Я опустил за собой занавесь, нащупал фонариком осветительную панель над широким обеденным столом и, включив её, долго тупо глядел на пластиковое покрытие. Через несколько минут поймал себя на мысли о том, что читаю вот уже сотый раз вслух имя производителя панели. Lithonia Lighting, произносил я по слогам. Lee-tho-nee-ah! Light-ing! Дальше LED, Эл -и -ди. Эл -и -ди. Эл -и -ди... Вот. Здесь есть электричество! -- с радостью сделал я для себя невероятное открытие. Здесь есть цивилизация! Провода, кабели, электроны качаются в них взад-вперёд шестьдесят раз в секунду на переменном токе. Цивилизация! Широкий мир! Какие демоны? Какие вампиры? Какие садисты-кровопийцы? К чёрту! Двадцать первый век на дворе!
А ну-ка попробуем сейчас ещё электрическую плиту!
Я подбежал к плите и обнаружил на ней ещё один лейбл изготовителя. Samsung, четыре конфорки, Южная Корея. Что мы знаем о Южной Корее? Ага, промышленная страна на Дальнем Востоке. Машины, техника, электроника. Так, замечательно! Снова цивилизация! Нет никаких ведьм, нет никаких оборотней, нет никаких ритуалов с кровью! С ума сойти. Я сейчас чокнусь. А ну-ка чайку согрею! Чашечку. А если две? А три?..
Я пил чай и, казалось, способность к здравому рассуждению постепенно возвращается ко мне. Да, верно. Сейчас ночь. Мне что-то привиделось. Горы всё-таки, высота, мало ли?..
Хе, а, как бы то ни было... Забыть всё. Ничего не было. Ничего не произошло. Временное помрачение ума от переохлаждения и гипоксии.
Мийю? А что, Мийю? Где она, кстати? Ну, как где? Ты в гостиной внизу, а она, вероятно, как и полагается, спит у себя в спальне на втором этаже и видит десятый сон. Не всех же долбят кошмары?.. Да, логично, верно! Так и есть.
Эх, сколько же времени, который час? Далеко до рассвета. А что? Согрелись -- можно и мне теперь спокойно поспать тут! Отличная идея, не так ли?
Я выбрал уголок потеплее, затянул плотно мастерку на груди и закрыл глаза. Утро вечера мудренее. Упрёмся -- разберёмся. Смежил очи.
Но оптимизм довольно скоро оставил меня. Не спалось. Холодно тут всё-таки, да и жёстко на этой каменной скамье. Вот, ведь, местечко для жительства!
А, всё же, надо проверить, там она или нет. Лишь тихонько подняться и заглянуть. Если там, то всё в порядке, а если нет... Ой! Если нет, это означает что-то недоброе... Блин, ну как ты полезешь? Что, среди ночи будешь врываться в женскую спальню? С ума сошёл?.. Ну, а что делать? Я осторожно. Только загляну, посвечу фонариком и назад. Она даже не заметит. Если она там. Угу, если...
Ступая на цыпочках я поднялся на второй этаж. Сквозь прикрытый занавесью дверной проём был виден свет. При свете не спят. Гм... Прислушался. Тихо. Осторожно отвёл занавесь. Кровать застелена, как и прежде, внутри никого нет.
Блин! Десять раз блин! Сто раз блин!!! Какого лысого я вообще сюда забирался!
Значит, всё это правда? Девушка демон-вампир-монстр, чудовищное признание в зале для жертвоприношений... Одуреть! Однако, я уже владел собой. Мне не было страшно. Лишь как-то волнительно. Я до сих пор не мог связать в уме образ этой столь чистой и невинной на вид красавицы-хозяйки с её каштановыми волосами и запахом осенней листвы, с образом зловещего убийцы-вурдалака, совершающего кровавые преступления и отнимающего жизни у зазевавшихся путников. Не может быть! Ерунда это. Мийю не такая. Просто наговорила по глупости про себя всякой чепухи: может, начиталась какой-нибудь дурацкой готики и приняла на свой счёт.
Но где же она? Куда подевалась среди ночи? В каких дебрях этой зловещей цитадели скрывается? Что чувствует после сказанного? У неё, похоже, случился нервный срыв. Да у любого бы случился! А вдруг Мийю решила покончить с собой от стыда и безнадёги? Кровь... Ёшкин ты кот! Надо бы найти её, а там уж поутру вдвоём решим, "чем сердце успокоится": демон или не демон -- здравый смысл в любом случае никто пока не отменял.
-- Мийю. -- позвал я вслух с последней ступеньки лестницы.
Нет, так не пойдёт. "Голос единицы тоньше писка..." Нужно выбираться из гостиной наружу. Фонарик в руки, занавесь оставил открытой, чтобы не терять световой ориентир.
-- Мийю!
Шаг вправо, шаг влево -- где её искать? Я тут ни фигушеньки не знаю. Это её дом, в конце концов. Она тут хозяйка. Но хуже нет -- стоять на пороге в тупой нерешительности... Да, по коридору налево, потом куда-то в боковой ход на шум водопада. Вроде бы так.
-- Мийю, где ты? Мийю, вернись!
Нет, всё это чепуха -- тут чёрт ногу сломит в этих несусветных тоннелях. Мало ли, где она? О! А, может, она всё в том же зале? Брррр! Не хочу туда! Вот уж, куда не хочу, так это в тот зал!
Ну, может быстренько, на одну только минуточку, а? Добежал, проверил и назад, правильно? Да, разве ж я помню, как мы туда шли? Куда-то в эту сторону... Ёлки! Запутаешься тут...
--- Мийю!
Чёрт побери, да куда ж ты делась! Не пропадай!
Я обычно никогда не ругаюсь такими словами -- это привычка, но я и по подземельям обычно не странствую.
Трудно сказать, что двигало мною теперь в большей мере: сочувствие к Мийю или страх уже за себя самого, рискующего безнадёжно потеряться во чреве враждебной каменной громады -- обители вечной ночи.
Не знаю я, где этот зал, не знаю! Я следовал тогда за ней, а сам не примечал. Обратно же дошёл чудом, ноги донесли на автомате. А сейчас автомат выключился. Ничего не видно. И здесь проход, и здесь. Как же добраться?
-- Мийю!
Господи! Куда я влип! "Благими намерениями дорога в ад вымощена". Я уже не знаю даже, откуда вышел!
Так, не допускать страха! Боже, Господи! Надо прочесть какую-то молитву и успокоиться. Тут уж не до жиру. Йэх! Если существует дорога в одну сторону, значит обязана существовать дорога и в обратную. Я опустился на корточки у одной из стен, пытаясь собрать душу в кулак.
Будь что будет. В чужом доме гость хозяина не ищет. На всё воля свыше. Нужно думать о позитивном. Тут верный миллион комнат и переходов, о которых я даже понятия не имею. Ни карты, ни плана. Судьба, да убережёт нас обоих!
-- Мийю, где ты!
Эхо по коридорам. Кажется, отсюда я вышел, а там за поворотом должен быть свет из-под занавеси гостиной. А вдруг занавесь сама собой затянулась? Вдруг я уже прошёл мимо и сейчас блуждаю совсем в другой половине?
Заскрипел зубами. Состояние близкое к отчаянию. Господи, спаси!
Внезапно я услышал музыку. Где-то совсем недалеко. Кто-то играл на скрипке или на виолончели трепетную лирическую мелодию. "Мийю?" Словно на крыльях поспешил на звук. Искать не пришлось долго. После нескольких коротких перебежек мелодия зазвучала совсем рядом, а луч фонарика выхватил из тьмы ещё один широкий серый проём, ведущий в обширное внутреннее помещение. Источник музыки несомненно находился там. Я начал шарить фонариком по стенам. Это тоже был зал. Поменьше прежнего в размерах и совершенно пустой, но, как и раньше снабжённый парой странных крутых каменных лестниц без перил, поднимающихся к глухим и непроходимым каменным сводам. На верхней ступеньке одной из лестниц сидела Мийю и играла на скрипке.
"Уфф, Господи! Ну, наконец-то нашлась! Все живы-здоровы!"
Она не смотрела на меня и продолжала играть, а я не посмел тревожить её вдохновение.
Я остановился в центре зала и слушал. Она играла самозабвенно, совершенно погрузившись в звуки своего инструмента. Одна мелодия перетекала в другую, другая в третью, третья в четвёртую, и так без конца. Они все были красивыми, тонкими и немного печальными. Вначале я не разбирал смысла их мотивов и лишь тешил себя эстетическим удовольствием от неожиданного скрипичного концерта, но потом мне показалось, что мелодии вьются словно кружево, обладая некоей общей целью и пытаясь выразить одну обширную тему, подходя к ней с разных сторон. Вот зазвучал мотив неба, его простора и величественной голубой бесконечности. Вот мотив ночи: то беспроглядной и угольно-чёрной, то звёздной, то лунной. А вот промелькнул мотив леса, его зелёных елей и сосен, берёз и кустарника, розовых ягод и сиреневых цветов. А вот мотив реки, небольшой равнинной речки, звонко журчащей на перекатах. Вот и мотив гор: грозных пропастей и снежных вершин. А вот земля разверзается и из неё вырывается яркое пламя! А вот идёт дождь из серых пепельных облаков. А вот стая птиц пытается вырваться из непогоды к ясному солнцу. А вот ветер: то ласковый и нежный, а то ревущий и бушующий в своей ураганной ярости...
Мийю будто пыталась посредством музыки рассказать мне какую-то историю. Историю своей души, быть может? Историю своей жизни? Историю своих чувств? Но я ничего не понимал кроме отдельных тем, не сумев связать их воедино общей сюжетной композицией.
Не знаю, сколь долго я слушал её -- наверное целые часы -- но в итоге она опустила смычок и чарующие ноты умолкли. Медленно спустилась по лестнице вниз.
-- Пойдём спать, -- тихо произнесла она. -- Я устала уже, да и ты, вероятно, выбился из сил. Скоро утро. Отдохнём перед рассветом.
В молчании мы добрались до гостиной. Разговаривать было не о чем. Утро вечера мудренее -- опять повторил про себя я. Отдохнём действительно, а потом и расставим все точки над "и". И слава Богу, что всё благополучно! Никто из нас не потерялся и не сдвинулся умом. А остальное разрешится как-нибудь само собой. В любом случае я был рад, что вновь отыскал её.
-- Возьми одеяло, раз тебе холодно, -- сказала Мийю, протягивая мне в руки свёрнутый рулоном плед. -- И не беспокойся ни о чём. Никто не причинит тебе вреда в этом доме. Ну же, спи...
Она улыбнулась вдруг необычайно нежной и красивой улыбкой и коснулась пальцами моего лба.
-- Я вернусь на рассвете.
Мои глаза налились тяжестью. Я видел будто в тумане, как Мийю поднялась к себе наверх в спальню, и действительно заснул крепким и без сновидений сном.
4.
Я проснулся от звука переставляемых тарелок. Какие-то керамические поверхности время от времени ударялись друг о друга неподалеку от меня, нарушая тишину колотым стуком. Вертикальные панели-окна едва сочились белым светом нового дня. Спать на каменной скамейке жёстко и неудобно даже, когда подстелишь под себя одеяло. Тело стремится поскорее восстать с такого ложа и ищет лишь уважительного повода. Всякий звук, вторгающийся в сонное сознание в сочетании с иными обстоятельствами, свидетельствующими об окончании отдыха: сильный голод или утренний свет -- выполняет функцию будильника. Ты уже не можешь вернуться к дрёме, даже если бы и желал.
Я увидел Мийю в сизом полумраке гостиной, сидящей на полу, поджав ноги, в окружении каких-то плошек. Рядом лежало несколько пластиковых мешочков, содержимое которых она периодически рассматривала и осторожно брала в руки. Сегодня она была одета в синие джинсы и свободную белую рубашку с длинными рукавами, стянутыми на запястьях резинкой. Причёска тоже изменилась. Косы не было, а каштановые волосы были забраны в "конский хвост" на макушке. Лицо Мийю выражало чистоту и серьёзность, и только огромные жёлтые глаза по-прежнему таили в себе какой-то опасный золотой огонь.
-- Что ты делаешь, Мийю? Доброе утро, -- сказал я, сгоняя остатки сна.
Она не ответила. Размяв занемевшие ноги, я подошёл к ней и опустился на пол рядом.
-- Что это такое? -- повторил я вопрос.
-- Это семена, -- отозвалась она своим колокольчиком. -- Я проращиваю семена, а потом высаживаю их в одной горной долине здесь недалеко, -- она неопределённо махнула куда-то рукой. -- Сегодня хороший день для посадки растений.
-- Вот эти, -- она обвела рукой группу плошек, -- уже готовы. Их надо отнести в поле. А эти, -- она показала на другую половину плошек, -- останутся дома до следующего месяца.
"Нет", -- подумал я, --"мы не будем больше с тобой беседовать ни о полётах, ни о крови. Мы будем беседовать о цветах!"
Мне захотелось сказать ей что-нибудь приятное.
-- Ты любишь цветы? -- спросил я.
-- Люблю, -- ответила Мийю. -- В нашем доме в Японии было много цветов, но здесь приживаются лишь особые сорта. -- А в той долине, -- добавила она, -- куда я отношу их, растёт всё, что я пожелаю.
У меня снова забилось сердце.
-- А можно посмотреть? Покажи мне твою долину. -- спросил я с надеждой.
Она улыбнулась в ответ, но не сказала ни слова.
-- В этот раз мы не будем пить чай, -- наконец услышал я её голос.
Пока я с фонариком ходил умываться к подземному водопаду, Мийю рассортировала все плошки. Они были невелики по размеру: нести не тяжело -- главное не опрокинуть и не уронить. Я набрал их полную охапку, Мийю взяла три. Для фонарика рук уже не оставалось.
-- Держись за мной следом, -- сказала она. -- Если вдруг потеряешь из виду, просто остановись и позови.
Так начался наш новый поход по бесчисленным коридорам и этажам её подземного замка. В большинстве из них стояла обычная для подземелья непроглядная тьма и я старался не отставать от Мийю ни на шаг. Но кое-где, бывало, из каких-то неведомых скрытых панелей струилось вниз бледное матовое свечение, выхватывая из темноты суровые очертания стен и каменных плит под ногами. Путь оказался долгим, гораздо дольше, чем я предполагал. Он то взбегал вверх, круто поднимаясь пролётами ступеней, то поворачивал вправо или влево под самыми немыслимыми углами, то спускался в какие-то глубины, из которых, казалось, нет и не может быть выхода. Несколько раз мы меняли направление и я даже не пытался запомнить какой-либо ориентир для возвращения назад. Это замок казался фантастически огромным! Население целого средневекового города могло бы, пожалуй, без труда разместиться тут. Дворцы царей, терема вельмож, мастерские цеховиков, торговые ряды, башни, конюшни и казармы -- всё это находило какой-то аналог во внутреннем устройстве невероятного дома Мийю. Неужели её предки занимали столь высокие позиции в тогдашних табелях о рангах, что могли себе позволить твердыню столь исполинских размеров!
Путь закончился неожиданно. За очередным поворотом полился вдруг нам навстречу ослепительно яркий свет и пахнуло свежим ароматом нагретой земли. Я отчаянно щурился, выйдя из подземелья на поверхность, и поначалу не мог идти, теряя ориентацию в пространстве. Мийю пришлось вести меня через свет точно таким же образом, как раньше она вела меня через тьму.
Когда же зрение вернулось ко мне, я поразился красоте открывшегося ландшафта! Ковёр из красных, жёлтых и сиреневых цветов расстилался передо мной, устремясь в голубое солнечное небо! Долина не была чересчур широкой. В сущности, это была даже не долина, а скорее плоский и длинный гребень какой-то горы, наклоном восходивший к горизонту. Горизонт же был близким, около километра, ибо определялся не кривизной земной поверхности, а формой горного гребня. С той стороны, где я стоял, зрелище походило на поток удивительной пёстрой реки из цветов. Цветы шевелились под порывами ветра и вся река переливалась волнами. А текла она, казалось, не вниз, а вверх, встречаясь в перспективе с синевой бесконечности.
Неужели это замечательное место действительно существовало в этой горной стране? Я никогда не слышал о нём ни из путеводителей, ни от других туристов, посетивших эти края прежде меня. Как мог подобный райский уголок остаться нетронутым и незамеченным? Да и где это мы? По идее мы должны были находиться очень высоко, но я не чувствовал холода. Земля была тёплой, а ветер ласковым. Дышалось тоже на удивление легко и совсем не рябило в глазах от недостатка кислорода. Вчера я попал в снежный шторм, тут теперь должны были лежать тонны снега, но я не встретил ни единой снежинки. Вокруг нас царило настоящее лето!
Все слова и вопросы застряли в горле. В молчании мы пересаживали проросшие ростки семян из принесённых плошек в землю. Это не могло занять чересчур долгое время, но мне казалось, я провёл в этом горном поле вечность.
-- Как здесь хорошо! -- наконец вымолвил я, когда последний саженец нашёл своё место на отведённой ему грядке. -- Эта река цветов прекрасна и бесконечна!
Мийю обернулась.
-- Это моё поле. Я сажаю его уже много лет. Но оно имеет конец, -- усмехнулась она.
Я был счастлив. Солнце всегда делает меня счастливым.
-- Но где мы? -- воскликнул я в удивлении. -- Не думаю, что местное население даже подозревает о существовании такой долины!
-- Тише, -- мягко ответила Мийю. -- Здесь нет никакого местного населения, но это немного другая Земля и на ней не принято крича
