Роза Мира — диалог культур и культура диалога

                                                                                           
        Книга Р. Перельштейна «Видимый и невидимый мир в киноискусстве» – о кино. И не о кино. Не только о кино.
        Что такое трансцендентальное кино? Можно сказать проще, переводя это слово с философского языка на русский: это о сокровенном, о том, что показать нельзя, но к чему можно подвести, проводя через поверхность, сквозь плотность, истончая, опрозрачнивая плоть до открытия духовных, незримых пластов бытия – до той реальности, которую нельзя увидеть глазами, но которая составляет суть и смысл всего видимого.  Только открыв эту реальность, можно понять, что все, что мы ощущаем  пятью чувствами, на самом деле не имеет окончания, не обрывается, а втекает в невидимый Океан, являющийся одновременно и устьем и истоком жизни. 
        В книге этой через ряд кинокартин прослеживается главнейшее: самое трагичное и самое светлое – смерть и воскресение. Ортодоксальное христианство давно реализовало метафору воскресения, поняв ее буквально: воскресение плоти. Я не отрицаю возможности такого воскресения. Богу все возможно. Да и йоги показали нечто весьма близкое. И все-таки истинное воскресение это не про то и не о том. Это не вхождение снова в видимую жизнь, имеющую начало и конец, а обнаружение жизни вечной. Оно о том, что самая большая трагедия не безнадежна, если дух остается живым. 
        Если человек жертвует жизнью, чтобы не предать своей души, то раскрывается тот сакральный пласт, в котором сверкает негаснущий огонь. И это и есть воскресение. Нет, оно не перед глазами. Оно сокровенно. Но оно есть.
        Вот об этом – о выборе между смертью тела и бессмертием духа, о жертвенном выборе духа – книга Перельштейна. В ней говорится о фильмах, в которых свет проступает через глубокую тьму и побеждает тьму.
        В картине японского режиссера К.Мидзогути «Управляющий Сансё» показано, как сначала погибает отец, а потом и почти вся семья. Герои Мидзогути жертвуют благополучием и самой жизнью, но не душой. А душа светится.  И, читая очень поэтичный рассказ о том, как сделан этот фильм, я вижу перед собой красоту этих душ, и думаю о том, что красота молчащей природы, показанная Мидзогути, и есть та сокровенная спасительная красота, которую мы разучились видеть и понимать.
        Картину И. Хейфица «Дама с собачкой» автор книги также отнес к трансцендентальному кино. Ведь она тоже о самом сокровенном, о том, что нельзя вынести на поверхность этого мира, о тех неразрешимых при ярком свете сознания проблемах, которые остаются в тишине и глубине.
        У Г. Померанца в «Записках гадкого утенка» есть глава под названием «Неразрешимое». Да, есть в жизни ситуации, когда как бы ты ни поступил, не избежать греха.  И приходится брать грех на душу, чтобы не совершить большего греха: подавления чего-то самого священного в своей душе.
        Герои фильма «Дама с собачкой» - два грешных человека, живущие в обмане. Да, на поверхности жизни сплошной обман. Скучающая публика в Ялте совершенно не замечает ничего подлинно живого. Господа сидят спиной к морю, пьют вино, читают газеты, сплетничают и не прочь облизнуться на хорошенькую незнакомку, прогуливающуюся по набережной со своей собачкой. Они скучают, а молодая женщина тоскует, сама, может быть, не зная, по чему именно. Она, кажется, тоже не замечает моря до поры, до времени. Но тоска в ней настоящая, вздымающаяся в ее душе как волны, набегающие на утес. И слезы в ее глазах похожи на брызги волн.
        Он – ее возлюбленный - тоже жил до времени с нею в каком-то ненастоящем ненужном душе мире, казавшемся очень важным, деловым и не подозревал о том, что мир этот картонный. И вот вдруг – живое. Оно и вправду, как море вторгается в этот душный мир. Оно прекрасно – то, что их связывает. Оно, как все настоящее, - навечно. Связь этих душ нерасторжима. И как целомудренно, как сокровенно это нерасторжимое показано!.. Да, все спутано в этом мире. И настоящие, святые чувства должны прятаться от глаз и обманывать. Она вынуждена лгать мужу – человеку с душой лакея, а он - жене, с которой не живет, а существует. Изменить ничего нельзя. Все безнадежно. Но что-то бесконечно прекрасное вторгается в эту безнадежность и светится среди печали и говорит о сокровенном. Нет, не о героическом, а, как будто бы о прозаическом выборе: сокрытая, в глазах общества грешная жизнь, или показная порядочность, ничего о жизни настоящей не знающая.
       В книге Р. Перельштейна высвечивается то, без чего нельзя жить, нечем дышать, хотя оно кажется иррациональным, необъяснимым.    
      Девочка в фильме В. Сигарева «Волчок» только в семь лет впервые увидела мать и полюбила ее всем своим детским, до краев полным сердцем. Мать – существо чудовищное, бездушное. Но потребность любви в девочке неистребима. И страшный мир, показанный в фильме, не может быть чем-то закономерным, безраздельно господствующим. Нет, он ударяется об это детское сердце. В видимом пласте бытия разбивается, погибает ребенок. Но в другом пласте, глубинном остается живым только это детское сердце, и становится ясно, что любовь неистребима, и без любви этот мир обречен. Любовь есть. И пройти не может. И на ней мир держится.
       Это как в романе  В. Гроссмана «Жизнь и судьба». Герой по фамилии Иконников потерял веру в Бога, видя ужасы этого мира (Освенцим, голодомор), и обрел ее снова, увидев неправдоподобную «дурацкую» доброту простой крестьянки, чувствующей всякую боль, в том числе боль врага, как свою собственную. Он увидел, что «свет во тьме светит и тьма не объяла его».   
      Главное в книге «Видимый и невидимый мир в киноискусстве» - это направление нашего взгляда внутрь, не на то, что делается вокруг и видно невооруженным глазом, а сквозь поверхность – в глубину. Есть на ее страницах и разговор о картинах, которые ставят вечные вопросы, но решают их в отрицательную сторону (как сказал бы старец Зосима у Достоевского), оставляя нас во тьме и безнадежности. Автор книги не принимает этих фильмов, даже в том случае, когда они сделаны великими режиссерами, как например, фильм А. Германа «Трудно быть богом».
        В наша время, когда вера в Бога стала господствующей идеологией и крестики носят также напоказ, как комсомольские значки и пионерские галстуки, бесконечно нужен разговор о Боге, Который внутри нас, Который есть несмотря на все внешнее безбожие и просвечивает сквозь него.   
       Большинство современных фильмов о внешнем. Они могут быть очень талантливы, но они не питают душу, не дают силы жить. Автор этой книги обращает внимание на нечто иное. На то, что не хлебом единым жив человек, жив не тем, что питает тело, удовлетворяет наши плотские желания. Обнаженными телами перенасыщен кинематограф. А эта книга говорит об обнажении и высветлении души. О том, что сохраняет, а не губит этот прекрасный и безответный Божий мир.

2015 г.

---

Книга Р. Перельштейна "Видимый и невидимый мир в киноискусстве" в Библиотеке Замка. При. ред.

Больше спасибо, Ярослав, за отклик на книгу!
Кинематограф предоставляет возможность говорить о высшей реальности наших переживаний, опираясь на конкретные визуальные метафоры, поэтому выводы кажутся неожиданными и часто радуют нас своею новизной.  В создании кинокартины участвует не только съёмочная группа, но и зритель, и критик, и читатель этой критики. Поэтому, отзываясь на книгу, Вы невольно продолжаете «снимать» фильм, который глубоко затронул Вас, и вдруг оказывается, что точка в картине Хейфица «Дама с собачкой» еще не поставлена, как, собственно, и в рассказе Чехова, который Иосиф Ефимович экранизировал. Подобное сотворчество я бы назвал взаимобытием. Способность творческого духа принимать разные формы, неизменно оставаясь верным самому себе, не устает поражать меня. Ничто не может соперничать со скоростью мысли, но мосты Духа наводятся еще быстрее. К тому же они гораздо прочнее. Мост учитывает архитектуру Вселенной, он встраивается в нее, как недостающее звено. Иное дело мысль. Она может и скользнуть по касательной к «незримому кругу духовной цельности», как выразился бы Померанц.
Книга «Видимый и невидимый мир в киноискусстве» стала для меня не только признанием в любви моим учителям – Григорию Соломоновичу Померанцу и Зинаиде Александровне Миркиной, но и продолжением разговора с ними. И мне бы очень хотелось, что бы все двери этого разговора, этого состояния души и духа оставались открытыми.