Н. А. Бердяев – популярное имя в нашем портале. Как для моего поколения, так и для последующих Бердяев стал символической, вдохновляющей фигурой. Своим уникальным способом сочетания религиозности и порыва к свободе, Бердяев осветил пути духовного развития многим нашим современникам. Он объяснил нам необходимость творчества и научил связывать прошлое с будущим. Для многих он стал философом №1 и даже – в определенном смысле и в определенной мере – ролевой моделью, нашим, интеллигентским ответом на вопрос «делать жизнь с кого?».
Однако всякий кумир вызывает желание его низвергнуть ... Хорошо известно, что неортодоксальная религиозность Бердяева навлекла на него
резкую критику клерикальных кругов. Менее известно, что низвержением Бердяева занимаются также и философы. Ф. Н. Блюхер и С. Л. Гурко (оба профессиональные философы, сотрудники Института философии РАН) опубликовали две близкие по содержанию статьи: «
Бердяев. Опыт дискурсивно-философского анализа» и «
К вопросу об актуальности текстов Н.А. Бердяева». Вторая статья представляет собой сокращенную версию первой с добавлением некоторых интересных мыслей, которых мы коснемся в конце. А сейчас я постараюсь кратко изложить основное направление и выводы первой статьи.
Авторы начинают с упрека Бердяеву за смешение публицистики с философией. Цитирую:
Его философские труды, легко и понятно написанные, кажутся публицистическими, а его публицистические произведения — почти всегда используют философские обоснования. Если же мы посмотрим на весь список его произведений, то легко обнаружим, что Николай Александрович большинство из них написал в жанре публицистических откликов на животрепещущие проблемы современности.
Эта черта бердяевского стиля авторам не нравится. Она неудобна, так как мешает обсуждать Бердяева как философа. Поэтому авторы начинают с вопроса о состоятельности Бердяева-публициста. Цитируя статьи Бердяева периода революции 1917 г., они заключают, что Бердяев не только не понимал сути происходящего, но и делал совершенно неверные прогнозы на будущее. Вот некоторые характерные цитаты:
... социальная революция в строгом смысле вообще невозможна, её никогда не бывало и никогда не будет ... В России никакой революции не было ... Русская революция есть чистейший призрак ... в ней нет существенных признаков революции в западневропейском смысле ...
Революция между тем шла своим ходом и оценивалась намного адекватнее как из красного (Ленин), так и из белого (Бунин) лагерей. Затем авторы приводят большой отрывок из известной работы Бердяева «Религиозные основы большевизма» и указывают на насыщенность текста сомнительными по сути и перенасыщенными метафорами. Для примера посмотрим, как характеризует Бердяев русский народ:
Русские, по своей женственной природе легко поддаются соблазнам ...зла, принявшего обличье добра. .... На этой почве развилась метафизическая истерия в русском народном характере .... и все это будет проявлением пассивности ... русской души, её истерической женственности... У более мужественных народов Запада, ... более резко очерчены все границы, более отделено добро от зла, Бог от дьявола, чем в русской безбрежности
Вышеприведенные цитаты вырванны из контекста, но достаточно характерны, в чем легко убедиться, прочитав весь отрывок. Не знаю, много ли истеричности в русской душе, но в этом тексте Бердяева и во всем порывистом и эмоциональном складе его мысли она усматривается ...
Развенчав Бердяева-публициста, авторы переходят к Бердяеву-философу и открывают его книгу «Опыт эсхатологической метафизики». Выясняется, что выделить у Бердяева сколько-нибудь систематическое изложение его философии не так легко. Почти весь объем большой книги занят комментариями по истории философии и критикой других авторов. Отвекшись – замечу – что критикует Бердяев отлично. На меня произвело большое впечатление его
эссе о знаменитой книге Флоренского «Столп и утверждение истины» - наверное самое лучшее, что было когда-либо написано об этой книге – хотя, возможно, чрезмерно язвительно.
Поиск собственной философии Бердяева привел авторов на стр. 249 бердяевской книги. Полторы страницы – все, что нашлось. Предоставляю читателю судить, насколько этот кусок текста (полностью приведенный в первой из двух статей) похож на законченное изложение философской системы. Авторов интересует другое. Они установили, что в половине фраз этого отрывка в качестве сказуемого используется глагол «быть», предполагающий по своей сути известную смысловую неопределенность. Обилие фраз типа «творчество есть тайна», «творчество есть прорыв», «философия духа есть метафизика образов» не способствует реальному разъяснению идей автора и придает всему отрывку оттенок стремительного броска, своего рода скачки галопом, когда окружающее трудно разглядеть из-за быстрого порывистого движения. С другой стороны, критические тексты Бердяева содержат значительно больший процент содержательных глаголов и радуют образным и ярким языком. Авторы заключают:
Великолепно владеющий русским литературным языком философ, доходя до ключевых моментов своего текста, по сути отказывается от главной задачи отечественной философии – найти язык, на котором можно рационально говорить о смыслообразующих моментах жизни и смерти ...
Вторая статья авторов содержит еще одну заключительную мысль, которую стоит упомянуть. Публицистика Бердяева, по их мнению, стала основой для создания мифа о её актуальности, а сам этот миф оказался востребованным для построения более широкого мифа о России, необходимого нынешним идеологам. (Слово «миф» здесь понимается в смысле философской категории и не означает нереальности или фантазийности, см. подробнее в статье).