К проблеме синтеза искусства и философииПоскольку разговор естественным образом вышел на философские темы, то я выскажусь и по этому вопросу в свете темы. Остальные ответы Ярославу чуть позже – уже в свете этого сообщения.
Для начала возьму всё тот же пример с «Поэмой экстаза» А.Н. Скрябина. Поскольку у меня обнаружился ее поэтический эквивалент в структуре поэтического сборника «Зёрна бытия», постольку получается интересная аналогия с историей у Скрябина. У него идейные брожения выразились сначала в стихах, потом в музыке. А у меня идейные брожения выразились сначала в стихах, потом в философском (медитативно-метафизическом) произведении, под названием «Гармонизация сутей»:
у Скрябина: Ид –> П –> М,
у меня: Ид –> П –> Ф.
где Ид – мир идей, П – поэзия, М – музыка, Ф – философия.
Главный вопрос: если между П обнаруживаются эквиваленции, то имеются ли такие же эквиваленции между философскими идеями? Скрябин не написал философского текста, а посему судить трудно: напиши он его, был бы тот эквивалентен моему произведению? Точно так же, как я не написал и никогда не напишу музыки, а посему вопрос о соотношении моей музыки со скрябинской бессмыслен.
Что касается философии, то тут сложней. Потому что если музыку пишут не все, талант к живописи или стихам есть не у всех, то философски порассуждать и додумать могут все: какие идеи имел в виду Скрябин в музыке, Малевич в живописи, Шаляпин в пении, Фидий в архитектуре и т.д. Но многие (в том числе и Ярослав) тотчас утверждают, что такие умствования убивают любое искусство. Непонятно только почему
– музыка, воплощающая поэзию (как у Скрябина), не убивает поэзию,
– живопись, воплощающая музыку (как у
А.Лаврухина), не убивает музыку,
– живопись, воплощающая поэзию (как у
Е.Морошкина по отношению к Л.Петраковой), не убивает поэзию Л.Петраковой,
– а «Перекличка вестников» Е.Морошкина, т.е. литературоведение, интерпретирующее поэзию, не только не убивает поэзию, а оценено и мной, и Ярославов как весьма самобытное поэтическое Произведение.
Я думаю, что дело в неправильной постановке вопроса. Ни одно произведение – ни искусства, ни науки, ни философии – не может убить другое самобытное произведение. Поэтому и философия никак не только не убивает, но дополняет и музыку, и живопись, и науку и т.д., как это делают искусства, дополняя и расширяя идеальный мир друг друга.
Убивают и поэзию, и музыку, и живопись, как впрочем и философию тоже,
не философия, а досужие, непродуктивные размыслизмы.
Антону на заметку: не знаю, как организовать прилагательное от слова произведение: непроизводственные что ли, или точнее
непроизводящие умствования и разглагольствования, то есть, извините за тавтологию, умствования
не производящие философского произведения.
Скрябин не болтал о своей поэзии, он синтезировал ее с музыкой, Морошкин не болтает о поэзии, он синтезирует ее с живописью и превращает в «Перекличку вестников», Лаврухин не болтает о музыке, он синтезирует ее с живописью. Я не болтал о поэзии вообще и Скрябина в частности, я синтезировал ее в философское произведение.
Из этого можно понять, что философское произведение синтезирует идеи не меньше, чем синтез искусств или наук.
Возникает закономерный вопрос: отличается ли чем-нибудь выражение идей в синтезе искусств от синтеза искусств с философией? Ответ будет различный по двум параметрам: форме и содержанию.
По
содержанию – ничем не отличается. Что в искусстве, что в науке, что в религии, что в философии синтезы идей совершенно идентичны, т.е. одинаковы по степени имманентизации или, говоря языком Хайдеггера, по степени Dasein – здесь-и-сейчас бытия.
А вот по
форме – отличаются. Поскольку в философии за три тысячи лет ее существования выработаны такие методики и формы, которые, во-первых, наиболее
универсальны (в любом популярном учебники прочитаете, что философия – наука о наиболее общих законах природы, общества, сознания, в том числе и искусства), а во-вторых, наиболее
имменентны самому течению идеи и идеальной реальности. Если в музыке идеальная форма «отягощена» законами звуков, в живописи – законами красок и фигур, в пении – законами голосовых связок и т.д., то в философии идеи ничем не отягощены, кроме самих себя – идей.
Вот этим и отличается синтез искусств между собой от синтеза искусств с философией. Если синтез искусств увеличивает глубину, высоту и полноту содержания синтезируемых идей, оставляя синтез форм трансцендентальной величиной, т.е. лежащей за кадром имманентного осознания, то синтез с философией, проясняет и
трансцендентальную форму, делая ее имманентной, т.е. продуцирует идеи и по поводу формы тоже.
Повторюсь: синтез не с около- и псевдо-философской болтовней и говорильней, абы кабы по любому поводу и без повода, а именно с
философским произведением, философским творчеством.Классических образов такого синтеза в философии предостаточно. Сошлюсь на один маленький пример – почти поэтический, почти религиозный, почти живописный, но благоговейно философский, метафизический текст М.Хайдеггера – «О «Сикстинской мадонне»» –
http://www.abc-people.com/data/rafael-santi/tvo-1.htm . В нем, кстати, и
Людмила Клешнина найдет синтез с идеями из своей работы об окне («Онтология окна» –
https://lib.rmvoz.ru/bigzal/ontologiya-okna).
«…Что такое окно? Оконная рама ограничивает открытость просвета, чтобы, придавая границу, собрать открытое, дабы вышло на волю являющееся, светящееся. Окно впускает близящееся свечение и благодаря этому выглядывает вовнутрь идущего в свою наглядность» (М. Хайдеггер).
Неужели кто-то скажет, что тут нет синтеза?... И работа Людмилы, и работа Хайдеггера – искусствоведческие и синтетические философские произведения, у Людмилы даже в названии работы это обозначено – онтология.
