что делать – кто делает?
Правду, например, говорить. Назначать не по кумовству, а по достоинству. Поступать по совести, ошибки признавать, критику воспринимать. Всё это никак не связано напрямую с неолиберальной системой. Она развращает, но выбор всё же за каждым остаётся: оскотиниться вконец или всё-таки попытаться остаться человеком...
Антон, чуть выше есть ответ Бердяева Вам: "
Богатые, славные, сильные мира сего – это духовно опустившиеся, а не поднявшиеся люди, люди часто презренные, часто жалкие. Сильные мира сего – слабые перед Богом."
А в неолиберальной Системе – те же саженцы, но трижды удобренные. И Вы призываете их жить по правде и по совести? Откуда сила, брат?
Итак, Антон, выделяю Вашу ключевую мысль, которая повторяется из поста в пост и определяет отношение ко всем частным вопросам этой темы:
Когда кругом ложь, только Правда может осветить выход из тупика, в который загоняет само себя руководство РФ постоянной ложью и метаниями. Развилка была в мае 2014 года, поступить по правде и совести или попытаться всех перехитрить. Решили перехитрить. С этого момента и началась шизофрения во внешней политике. Выход один – прекратить хитрить. Понять, что все хитрые планы оборачиваются фиаско для России. По-другому и быть не может. Необходимо признать ошибки и противопоставить лжи – правду. Пока этого не произойдет – шанса для мирного обновления России не будет.
Невозможно морально не солидаризироваться с такой ясной позицией! Только вот главная развилка была не в 2014-м году, а 2000 лет назад. Тогда человечество и определило свой исторический путь, на котором государство может быть только меньшим или б
ольшим злом. Меньшим – если наверху концентрируются не самые слабые в нравственном и умственном отношении люди. И б
ольшим – если самые слабые, поднимающиеся по государственным ступеням ценой череды возрастающих нравственных и духовных предательств. Вот этот отсев и определяет в конечном итоге качество государства и реальные плоды его политики.
Я давно собираюсь открыть тему «Государство и культура», мы уже не раз упирались в неё в политических и исторических дискуссиях. Пока вкратце. Структура культуры прямо противоположна государственной: в культуре первична личность, а в государстве – должность. В культуре личность незаменима, а в государстве – наоборот. Причём в современной либеральной модели сменяемость личностей при неизменности должностей считается чуть ли не главным признаком демократичности. Культурная структура способствует качественном отбору – наверх поднимается лучшее. Насколько в государственной структуре обратная тенденция – настолько государство и становится тормозом культурного развития нации.
Реальность государственная вторична по отношению к культурной. Это своего рода броня, предохраняющая культурное тело как от вторжения внешних грубых стихий, так и от разнуздания внутреннего хаоса. Внутри культурного тела происходят процессы, определяющие со временем государственную сущность. И последняя становится либо более податливой к проникновению в неё культурного качества, либо противостоящей качественному росту. Государство, в силу самой своей вторичности по отношению к культуре, не может быть паровозом истории, но только меньшим или б
ольшим её тормозом.
Примерно с середины 20-го века (в конце гуманистической = буржуазной = безрелигиозной эры) в культуре христианской (а за нею, ибо такова её роль в человечестве, и в других культурах) стали происходить процессы, которых не было никогда в истории. Пирамида культуры переворачивается – высшее качество покидает вершины, опускается к подножию. К 21-му веку окончательно сформировался в культуре единый универсальный критерий качества – денежный эквивалент. И пирамида культуры перевернулась, став по самой своей сути антикультурой, то есть тем, что убивает, а не растит качество. И все без исключения государственные оболочки отразили в себе это состояние культуры. Это состояние и есть то, что мы называем «неолиберальной Системой», «денежным тоталитаризмом» или «финансовым глобализмом».
Если не только в государстве, но и внутри культуры определяющей становится система ценностей, направленная исключительно на рост прибыли, а не качества; причём рост качества, как правило, идёт вразрез с ростом прибыли. Если в культуре воцарился тотальный экономизм, комфорт стал самоцелью, а денежный эквивалент – универсальным оценочным критерием, исходящим от сиюминутного массового успеха, – то и государственная структура выстраивается точно по такому же принципу и
автоматически производит по нему нравственный человеческий отбор.
В государственной элите таким образом становится всё меньше и меньше тех, кто способен «жить по правде и по совести»; а постепенно такие особи вытесняются вовсе как чужеродные. Это та данность, в которую вошёл мир в конце гуманистической эры. Из этой данности и нужно исходить в оценке текущих событий.
Грубо говоря, всё упирается не в ту или иную программу действий, а в качество реализующей элиты. Казалось бы, что мешает принять на вооружение такую ясную и более чем убедительную программу Глазьева? А мешает одно: реализация этой программы идёт вразрез с интересами сформировавшейся ещё до прихода Путина и выдвинувшей его элиты. Попытка реализации этой программы на практике неминуемо приведёт сначала к саботажу, а затем и к прямому окарикатуриванию (с точностью до наоборот). И плоды такой реализации будут прямо противоположны тем, что заложены в самой программе и что вытекают из неё как самоочевидные.
Очень похожая ситуация была в конце 80-х (если не уходить к аналогиям начала 20-го века и глубже, где по сути увидим всё то же противоречие между «что делать?» и «кто делает?») Необходимость экономических реформ, открывающих простор для частной инициативы, была очевидной. Как и необходимость реформ политических, ослабляющих давление обанкротившейся материалистической идеологии. И т.д., и т.п. Всё всем было ясно и понятно. И все ждали перемен. И думаю, на самом верху руководствовались тоже самыми благими намерениями. И было уже невмоготу терпеть противодействие переменам со стороны отупевшей и косной бюрократии. Очень похоже, не правда ли?
Не хотелось бы, чтобы и с программой Глазьева (условно говоря) произошла та же метаморфоза, что с реформами 80-х. А она произойдёт по одной, но неустранимой причине: эта программа не отвечает реальным интересам правящего класса. Как и тогда: главная цель элиты была узаконить частную собственность и вернуть передачу её и сопутствующей ей власти по наследству. Советская модель впервые в истории устранила принцип передачи по наследству частной собственности и м
еста во властной иерархии (сословный принцип). Наряду с фактическим отделением церкви от государства этот эксперимент мог привести к тому, что государственная модель станет максимально близка к модели культурной по качественному отбору. Но в глобальном мире уже давно шли процессы, сводящие на нет преимущества советской модели. Сформировалась элита, враждебная самой структуре советского государства. Этой элите необходим был возврат сначала к буржуазной, а затем – фактически к сословной модели государства. Что и осуществляется планомерно по сей день. Такие установки были органичны для глобальной Системы. Поэтому все благие пожелания перемен (как снизу, так и сверху) потекли в русле, угодном большинству правящей элиты.
Здесь интересно было бы провести параллель с китайским опытом. Возможно ли было что-то подобное в СССР? Если предположить, что у руля реформ стала фигура, сравнимая по масштабу личности с Дэн Сяопином? Представляю, какое негодование у нас (вольнолюбивых интеллигентов, искренне желающих, чтобы государство жило по правде и совести, – говорю без иронии, хотя и с горькой улыбкой) вызвало бы подавление свободы, схожее с событиями на площади Тянь Ань Мэнь...
Мне кажется, что китайский сценарий был для нас закрыт. И главной причиной считаю тотальную утрату веры в социалистические идеалы к тому времени в народе. А также такую же тотальную веру в возможность нам жить как на Западе (идеализированном, но оттого не менее, но ещё более привлекательном). Эта вера покоилась на охватившем нас покаянии за всё, что мы натворили со своими историческими экспериментами. И ничего дурного в таком покаянии нет. Дурно другое: идеализация буржуазной западной модели и уверенность в том, что мешают нам в неё войти только наши грехи и ошибки. Вот этот разрыв с реальностью и послужил главной ловушкой.
Китайский сценарий был закрыт для СССР и по внешней причине: «единое экономическое пространство от Лиссабона до Владивостока» (символ веры и тогдашнего, и нынешнего руководства России) – это смертный приговор глобальной финансовой (долларовой) элите. Хуже того – это откат США к той роли, какую они играли в мире в конце 19-го века (и это ещё в лучшем случае). Вписываясь в мировую финансовую Систему, СССР, а вслед за ним и Россия, обрекали себя на принципиальную неосуществимость мечты об едином пространстве. Осуществить эту мечту смогла для себя только компрадорская часть элиты (и то на весьма шатких правах, как показало время). Заявить же альтернативную модель и развивать её (хотя бы по китайскому образцу) не могла не только советская верхушка, но и всё общество. Не было на то ни идейных, ни творческих оснований. Нужно было пройти через опыт разочарования и крушения нового символа веры. Только сейчас мы подходим к такому состоянию (снизу). Но государственная элита уже сформировалась, и её, по большому счёту, устраивает по сей день символ веры конца 80-х.
Не в России сейчас обозначилось главное противоречие между идеальной целью и текущими интересами глобальной Системы. Это противоречие находится внутри самого центра Системы, а также – между Старым и Новым Светом; и сравнимо оно по глубине с теми противоречиями, что привели к краху Российскую империю, а затем и СССР. Ждать же альтернативы из России, пока не рухнула глобальная Система, не приходится. Российская элита давно вписана в эту Систему, живёт внутренне её ценностями, исповедует её символ веры, руководствуется её критериями. А любая попытка снести элиту (хоть снизу, хоть сверху) – это провал в революционную стихию. Хотя именно такой провал может быть выгоден самой Системе и позволит ей смягчить на время внутренние противоречия и продлить свою жизнь. Поэтому и создаётся впечатление, что российская элита всё больше сопротивляется западной глобальной Системе. Это не сопротивление альтернативной модели, но – внутри одной и той же Системы – борьба за выживание одной её части, предназначенной в жертву ради сохранения центра. Отсюда и вся запутанность политики, и все эти «шаг вперёд, два назад», суетливые метания и прочая шизофрения.
Что мог бы сделать другой лидер по сравнению с Путиным? То же, что сделал и делает Лукашенко в Белоруссии. Строит социально-ориентированную экономику. Требует ответственности от чиновников и бизнеса. Не пытается стать младшим партнёром у США. Ничего запредельного от президента я не требую. Возможно ли это в существующей модели? Да, возможно. У Лукашенко получилось.
Для России этот вариант к моменту прихода Путина был уже невозможен, кто бы ни пришёл. Было ли это возможно для Ельцина (если бы он был Лукашенко, Грудининым, Глазьевым и т.п.)? Тоже не уверен. Элита, пришедшая к власти в России в 1991-м году, уже имела план «приватизации», исключающей белорусский сценарий. Допустим, что вместо Ельцина был бы другой лидер (или что в 1993-м году произошла смена лидера), то кардинальное изменение экономической политики повлекло бы: колоссальное сопротивление вкусившей уже власти и собственности либеральной элиты и не менее сильное сопротивление извне. Белоруссия с Лукашенко выдержала и то, и другое потому, что она не Россия – по масштабам и по значимости в геополитической игре.
Есть ещё такая утопия, модная в среде либеральной интеллигенции. Распад России на несколько государств приведёт к культурному и экономическому расцвету, ибо освободит народ и его творческие силы от великодержавного имперского груза. В реальности же такой распад привёл бы сначала к украинскому сценарию, затем к сценарию югославскому или ливийскому, а затем к окончательному исчезновению из истории Российской цивилизации. То есть, к катастрофическому срыву метакультуры, как это было с Византией. Внутри же неолиберальной Системы Россия не может быть ни Белоруссией, ни Данией, ни даже Германией. Но не может и вписаться до конца в Систему, и осуществить по её правилам переход к относительно нормальной экономической модели (хотя бы как в Белоруссии или по плану Глазьева). Это неразрешимое силами одной России противоречие.
Путин пришёл к власти, в отличие от Лукашенко, когда была уже проведена «приватизация» и сформирована элита, сосредоточившая в своих руках все экономические ресурсы. Более того, он и был выдвинут этой элитой, и пребывает внутри её системы ценностей. Эта элита, в отличие об белорусской при выдвижении Лукашенко, уже была вписана в глобальную Систему на правах периферийной. Даже если предположить, что у Путина было видение другого пути и воля, сравнимые с Петром Великим, но у него не было даже доли той власти, опирающейся на народную традицию, чтобы проводить необходимую чистку элит. А без такой чистки любая программа действий, входящая в противоречие со шкурными интересами элиты, обречена на извращение и провал. И даже Петру, при всей его самодержавной власти, пришлось подавлять бунты и браться за топор. Не было на то у Путина никакой санкции, ни внутри его команды, ни со стороны народа. Не могла бы Россия уже и противостоять внешнему давлению, как во времена Сталина. Ни экономически, ни идейно.
Ни Грудинина, ни Глазьева, ни кого-то ещё, пришедшего со стороны и не отвечающего интересам большинства правящего класса, этот класс ни слушаться, ни терпеть бы долго не стал. А совершить модернизацию вопреки элите, по петровскому или сталинскому сценарию, у нынешнего главы России, кто бы им ни был, нет необходимых рычагов (даже близко). Может, оно и к лучшему...
А по большому счёту, на мой взгляд, внутри нынешней глобальной экономической модели любые перемены носят лишь косметический характер. Чуть меньше будут воровать, чуть сытнее будет быт простого человека. Но существа ценностей это не изменит, а значит не остановит культурное вырождение и не предотвратит надвигающуюся экологическую катастрофу. Внутри этой Системы я вообще не вижу достойного выхода. Куда ни продли вектор – всё в пропасть ведёт. Разрушиться же эта Система может только из центра, как и СССР. Для России же главное сейчас – не развалиться раньше, сохранить себя до лучших времён. Задача очень непростая, ибо Система, по мере углубления внутренних противоречий, всё больше будет заинтересована в хаосе между Европой и Китаем.
И вот когда страна без всякой войны близка к распаду – ПЛАН МЕНЯЕТСЯ. Дабы российские олигархи сохранили и свои состояния и источник своих состояний. Получается, вместо быстрого решения вопроса (вместо России, минимум, четыре страны, с дальнейшим распадом и дроблением: «Московия», «Кавказкий халифат», «Сибирская и Дальневосточная республики») – вдруг, зачем-то, принято решение все сохранить. Удивительно!
Думаю, этот парадокс решается просто. Ядерные арсеналы России слишком были велики и страшны – мог начаться неконтролируемый процесс расползания ядерного оружия по миру с непредсказуемыми последствиями (с возможностью глобального шантажа со стороны террористических структур в том числе); а также нельзя было дать стопроцентную гарантию, что между осколками России не начнётся война, и тогда наличие ядерного оружия на этой территории – штука более чем серьёзная. Нужно было сначала разоружить Россию. К тому же это не казалось таким трудным, если вспомнить настроения в либеральной российской среде тех лет. Нужно было только сломить сопротивление старых кадров в силовых структурах, и дело сделано. А потом можно и запускать процесс распада на радость демократическим утопистам. Радость хотя и недолгую, но бурную. Судьба Югославии немного отрезвила Российское руководство тогда. Как-то не захотелось идти вслед...
Та же самая проблема возникнет, когда начнёт рушиться долларовая пирамида. Ядерный арсенал США может оказаться в руках у тех, кому терять больше нечего. Тогда для них будет выбор: «либо всё – либо ничего»; и «зачем нам такой мир, в котором мы были всем и стали ничем»...
Если выживем, то главной, определяющей целью новой модели должна быть одна – создание такой государственной структуры, в которой отбор на руководящие посты шёл по принципу культуры: чем качественнее – тем выше. Если эта задача будет решена, тогда все остальные обретут реальную перспективу естественного разрешения. Если же задача структурирования государственной иерархии по принципу возрастания нравственного качества решена не будет, то всё вернётся на круги своя. И мы снова будем сетовать: ну, почему же они не могут говорить правду и жить по совести? Потому что
не могут. Атрофировался орган за ненадобностью. Жалеть можно – требовать нравственной силы, как со здорового, нельзя (и бессмысленно, и даже бесчеловечно).
