Роза Мира — диалог культур и культура диалога

Скажу с точки зрения безопасности: в западной философии исключено понятие греха, а в русской –  это один из ключевых смыслов. На мой взгляд, здесь-то Пафос и порылся...

Гегеля никогда не любили, справедливо ассоциируя его с тоталитаризмом

Я бы дополнил фразу так: «Гегеля никогда не любили, справедливо ассоциируя его с тоталитаризмом Гоголя». Смущает же меня здесь только одно слово: «справедливо». Не из него ли вытекает и тоталитаризм? Например, образный тоталитаризм Воздушного Замка? Ничего не имею против, но протестую.

Но если быть честными, то и в современной русской философии с этим глухо...

По той же причине, что и со многим-многим другим глухо. Мы отреклись от своей оригинальности, посчитав её чем-то недоразвитым. Разумеется, есть исключения, но они обречены на полуподпольное существование.

По-моему, мы отклонились уже сильно от темы. Автору ветки решать: здесь оставить или куда-нибудь перенести последние посты.

Славянофилов и Чаадаева (в период его активного творчества) разделяет около 10 лет.

Более страстного славянофила, чем Чаадаев, ещё поискать. Судить о философии Чаадаева по первому философическому письму так же правомерно, как судить о таланте Гоголя по поэме "Ганц Кюхельгартен" или о вере Пушкина по юношескому атеистическому периоду.

Практически все жанры художественной русской литературы заимствованы. А вот русская религиозная философия вполне оригинальна даже по жанру, потому её и не воспринимают всерьёз сторонники систематической академической гносеологии.

Причем была заимствована не столько форма гегельянства, а сам дух. Заимствован, применен, творчески развит и усилен до уровня государственной идеологии.

Долго я медитировал над этим тезисом, но так его и не переварил. Может, мы о разной философии говорим? Что-то я не припомню ни одного исторического периода, когда бы русская религиозная философия хотя бы частично вошла в государственную идеологию. К сожалению, ни Владимир Соловьёв, ни Бердяев, ни Сергий Булгаков, ни даже Ильин (хотя казалось бы - бери не хочу), ни другие русские христианские мыслители не были востребованы ни царской, ни советской, ни либеральной 90-х, ни нынешней (как её назвать, пока не знаю) идеологией. А может, и к счастью.

Мне всегда казалось, что в персонализме гораздо больше индивидуализма, чем соборности. Или я чего-то недопонимаю?

Индивидуализм и коллективизм - это одно смысловое измерение. Персонализм (личность) и соборность - иное. Общего между индивидуализмом и персонализмом (христианским персонализмом, у истоков которого стоял таки Бердяев, а не Лосев) столько же, как у информации и духа, интеллектуального и духовного. Общее, конечно, есть, ибо тело-душа-дух едины в человеке. Но всё-таки биологическое это одно, социальное другое, душевное третье, а духовное совсем иное. Личность понятие духовное. Индивидуум - биологическое, психологическое и социальное. Соборность - понятие метакультурное, метаисторическое и мистическое. Коллективизм - исключительно социальное (с политическим акцентом к тому же). Личность и соборность в русской философии связаны так же тесно и немыслимы друг без друга, как любовь и свобода (в христианском их понимании). Индивидуализм же противопоставляется коллективизму в западной философской традиции. Вне христианского контекста русская философия не существует вообще, в отличие от западной, вполне освоившейся в безрелигиозной проблематике и удовлетворённой ею.

Долго я медитировал над этим тезисом, но так его и не переварил. Может, мы о разной философии говорим? Что-то я не припомню ни одного исторического периода, когда бы русская религиозная философия хотя бы частично вошла в государственную идеологию.

Я имел в виду марксизм, который также был ответвлением гегельянства. Извиняюсь за неясность "тезиса". Можно перевести этот кусок в другую ветку если есть куда.

Дихотомии классической философии и активный экстернализм Кларка-Чалмерса

Хотя философия искренне стремится понять и объяснить человеческое существование как целое, она заслужила репутацию рафинированного упражнения ума, оторванного от реальных человеческих нужд. Почему? Одна из причин растущей пропасти между философией и актуальными жизненными вопросами является, на мой взгляд, глубоко укоренившаяся в философии аналитическая тенденция, искусственно разрывающая единую ткань человеческого существования на противопоставленные друг другу категории. Так, дихотомия материального и идеального, длительное время доминировавшая в философствовании, способствует восприятию жизни как нескончаемого и неразрешимого конфликта между материальным и духовным аспектами человека. Между тем, человек стремится к гармоничному и целостному существованию. Он жаждет внутреннего мира и единства. Христианство идет навстречу этой потребности, соединяя божественное с человеческим в центральной  фигуре Христа, а также материальное с духовным в каждодневном и почти обыденном таинстве Евхаристии. Между тем, философия христианского мира в течение столетий развивала на разные лады манихейскую по сути тенденцию противопоставления материи и духа  и так и не смогла создать собственно христианскую мудрость, которая отвечала бы потребностям христианского ума и могла бы претендовать на роль теоретического эквивалента Евангелия. Неоплатонизм, бывший философским языком Отцов Церкви, принципиально расходится с христианством по важным позициям, особенно если их сопоставлять на уровне духовных  практик [1, 2].

Другая, еще более фундаментальная дихотомия классической философии – это противопоставление субъекта и объекта. Будучи исторически оправданным фактически идущим процессом индивидуации, это противопоставление также идет наперекор потребностям человека, стремящегося к его преодолению и к органичной включенности в окружающий мир. Отделенность от мира беспокоит нас. Человек использует разнообразные способы, позволяющие в той или иной мере преодолеть границы своей  отдельности и ощутить органичную связь со своим окружением. Мы стремимся к сближению с миром как путем познания, перекачивая в себя всевозможные сведения об окружающем, так и обратным путем преобразования мира, пытаясь оставить на нем свой неповторимый личный след. Так может быть и философии стоит пойти этим путем и предложить уму синтетические, объединяющие конструкты, указывающие человеку путь к реальному, не-диалектическому снятию мучающих его противоречий и внутренних разделений, реальных или надуманных? Такие шаги предпринимаются. В этой связи давайте обсудим «активный экстернализм» Кларка-Чалмерса, во многом созвучный представленным выше в данной теме рассуждениям вокруг концепта мыследействий.

Основное направление современной философии сознания, развивающейся в значительной мере на основе наследия эмпиризма, опирается все на тот же нерушимый фундамент субъект-объектной раздельности. Определена и граница раздела: это черепная коробка. Не зря её силуэт так популярен на обложках книг по данной тематике. Там, внутри костяной коробки, вращаются мысли, пульсируют нейронные сети, крутятся компьютеро-подобные механизмы ввода-вывода, и хранится в таинственном хранилище памяти весь наш жизненный опыт. Мыслительный центр этой фабрики сознания оперирует вполне загадочными «репрезентациями» и изолирует себя от окружающего мира многослойным интерфэйсом, транслирующим поток внешнего восприятия в воображаемые биты и байты доступной мышлению скупой очищенной информации. Но не теряется ли в этой картинке та самая связь с окружающим, которая кажется нам столь ценным и желанным элементом нашей жизни, которая доставляет основное (или вообще все) содержание нашему познанию, и которая непрерывно и активно формирует всё наше поведение и само мышление?

В 1998 г. Кларк и Чалмерс выступили с концепцией «расширенного сознания» [3-5], которая выпускает сознание из тюрьмы черепной коробки. То, что они не предложили, не является законченной теорией, но определяет новый дискурс, в котором участниками когнитивного процесса могут признаваться тесно связанные («сцепленные» по их терминологии) с человеком инструменты познания и хранилища уже обретенного знания.

Начнем с расширителей памяти. Простейший пример - записная книжка. Кларк и Чалмерс ставят простой вопрос: если один человек знает что-то по памяти, а второй извлекает из записной книжки, то в чем разница? Технически разница есть, но по сути разве это не одно и то же? Какая разница, где хранится информация: в нейронных сетях собственного мозга, на бумажных листочках или в памяти смартфона? Если записная книжка или смартфон всегда при себе, то разницы по сути нет.

Можно пойти дальше и вспомнить о таких необходимых познавательных действиях, как математические выкладки ученых-естественников и инженеров разных специальностей, которые они до сих пор выполняют на бумаге и часто подолгу хранят для последующего использования или продолжения работы. Не являются ли эти действия и участвующие предметы расширением не только памяти, но и самого когнитивного процесса? Кларк и Чалмерс, по крайней мере в своей первой статье, ограничиваются примером записной книжки и не делают шагов в сторону собственно когнитивных процессов, которые могли бы привести их к мыследействиям. Единственный их пример, идущий в этом направлении – это использование калькулятора: является ли субъектом познания только человек, или человек+калькулятор? А вот мне хочется присовокупить к своей познающей личности мой книжный шкаф, заполненный прочитанными и густо помеченными книжками. Разве это не впечатляющее расширение моей памяти, в котором я ориентируюсь достаточно, чтобы залезть в нужную книжку и, полистав,  извлечь нужную мысль, факт или кусок текста?

Дискурс Кларка-Чалмерса открывает простор для дальнейших расширений субъекта за пределы узко-личностных рамок. Можно говорить о познании коллективом, или даже распределенном в Интернете субъекте (Солярис?). Можно включать в субъекта весь богатый научный инструментарий, от часов и измерительных линеек до ускорителей элементарных частиц.

Как связать все это с внутренним процессом в мозгу? В принципе можно и никак не связывать – это будет чистый и незапятнанный экстернализм. А можно, наверное, сказать, что расширяется сознание, а вот мышление – оно так и остается внутри. В этом случае для языка можно определить удобную нишу: язык колоссально расширяет возможности сознания (в его расширенном смысле), а вот мышление в чисто внутреннем смысле – кто же его разберет – может оно и без-речевое. Тогда и мыследействия можно, наверное, понимать как структурные элементы расширенного сознания. Впрочем – это уже наметки и домыслы..

Литература (добавил 2 русские диссертации близкие к теме, но пока не прочитанные)

1.Хоружий С. С. Свет Плотинов и свет Фавора: мистика света в неоплатонизме и исихазме // Иеротопия огня и света, ред.-сост. А. М. Лидов, М.: «Феория», 2013, 37-44.
2.Хоружий С. С. Созерцание и общение: две парадигмы духовной практики // Проблемы визуальной семиотики, 2015. Вып. 3 (5). С. 11-27.
3.Clark, A., Chalmers, D., The extended mind // Analysis, vol. 58, 1998, pp. 10-23
4.Clark, A.  Curing Cognitive Hiccups: A Defense of the Extended Mind // Journal of Philosophy, Vol. 104, No. 4 (Apr., 2007), pp. 163-192.
5.The extended mind // ed. R. Menary / A Bradford Book, 2010.
6.Сущин М. А. Концепция ситуативного познания в когнитивной науке: критический анализ. Канд. Дисс. М., 2014.
7.Станжевский Ф. А. Индивидуализм в философии сознания и неиндивидуалистические концепции ментального состояния. Канд. Дисс., СПб., 2017

Наука о сознании за последние десятилетия сильно продвинулась в части «мозговедения». Высокой степени детализации достигло картирование мозга и понимание специализации его отдельных компонент. В экспериментах фиксируют корреляцию активности тех или иных областей мозга, или даже отдельных нейронов, с определенными видами деятельности. Так как в плане методов регистрации мозговой активности ученые, по понятным причинам, могут позволить себе значительно больше свободы с животными, чем с человеком, не удивителен значительный прогресс в исследованиях нейронной активности у животных. Это относится в первую очередь к зеркальным нейронам – основному открытию нейробиологии последних десятилетий. Их открыли у макак-резусов, хотя мало кто сомневается в существовании чего-то аналогичного (если не в прямом физическом, то в системно-функциональном смысле) у людей.

Суть зеркальных нейронов в том, что они активизируются как при совершении, так и при наблюдении определенного действия, причем схемы активизации в этих двух случаях близки, хотя и не идентичны. Доказано, что речь идет не о движениях определенного вида, а именно о действиях, имеющих определенную цель. Разные движения, приводящие к одной и той же цели, вызывают похожую нейронную активность. Для возбуждения зеркальных нейронов важно то, что субъект «понимает» данное действие, т.е. имеет его в своем арсенале. В одном эксперименте изучали активность зеркальных нейронов у макак в связи с действием схватывания пищи рукой [1]. Наблюдение этого действия, совершаемого человеком, вызывало примерно такую же активность нейронов, как и при совершении этого действия самой обезьяной. Оно и понятно, т.к. само действие макакам хорошо известно. Но если экспериментатор брал пищу щипцами, зеркальные нейроны не реагировали – данное действие было выше понимания животных. Однако, после нескольких месяцев целенаправленной дрессировки, макак научили пользоваться щипцами. Тогда тот же самый нейрон, который реагировал на хватание пищи рукой, стал реагировать и на такое же действие при помощи щипцов, а также и на демонстрацию этого действия человеком.

Этот и другие опыты показали, что зеркальные нейроны участвуют в выработке намеренных действий именно в части определения цели и общего характера действия. Их активность связана с репрезентацией намерения и желаемого результата, а не самого движения. То, что животные различают намерение и движение, в общем неудивительно. Интуитивно ясно, что животное знает, ради чего оно совершает движение, и, более того, продолжает это знать, пока цель не достигнута. Организм достигает цели как постоянно управляемая ракета, а не как пуля, выпущенная из ружья и летящая бесконтрольно в заданном направлении.

Наличие зеркальных нейронов или функционально аналогичных «зеркальных систем» проливает свет на природу межсубъектного взаимодействия и вообще на механизмы социальности и взаимодействия с окружением. В частности, оно может изменить традиционный взгляд на имитацию и подражание. Ведь зеркальные нейроны реагируют на уже известные субъекту действия. Тщательные эксперименты с годовалыми младенцами показали, что обучение начинается с собственных полуспонтанных действий, которые постепенно приобретают целенаправленность и начинают «резонировать» с наблюдениями за действиями старших. Уже годовалый ребенок способен выделять цель действия взрослых, например, понимает, что коробку открывают не просто так, а с целью извлечь игрушку [2]. Интуитивно ясно, что ребенок не начнёт имитировать действия, подобных которым он вообще не совершал и цель которых находится за пределами его понимания.  В [2] высказывается интересная мысль: новые знания о важности собственной активности детей и определенной первичности их собственных действий в процессе обучения могут помочь переосмыслить стратегии детского образования, построенного в настоящее время на пассивном восприятии знаний.

Все это прекрасно согласуется с развиваемой выше концепцией мыследействий, которая предполагает (грубо говоря), что действие первично, а мысль вторична. Механизм зеркальных систем предлагает конкретную модель формирования мыследействий и их развития путем обучения и подражания. Уже существующая репрезентация действия «резонирует» с наблюдениями за такими же действиями других, обогащает знание о данном действии и помогает его совершенствованию и «вживанию» с течением времени.

Деятельность зеркальных систем можно почувствовать в воздействии экшн-фильмов, которые пользуются труднообъяснимой популярностью, особенно у мужского пола. Все дело в прямой резонансности драк и всяких чисто мужских действий, которые неосознанно повторяет зеркальная система зрителей, помогая им ассоциироваться с супер-героями.

Роль зеркальных систем, как у животных, так и у человека, пока изучена слабо, что дает простор догадкам и гипотезам. Одна гипотеза кажется мне особенно интересной: зеркальные системы демонстрируют возможность сопереживания и самоидентификации с «ближними», что имеет очевидные этические последствия. Если птицы под влиянием зеркальных систем сбиваются в стаи и механически повторяют движения друг друга, то у людей может идти речь о намного более глубоком отождествлении с «ближним». Зеркальные системы дают нам прямую возможность ощутить боль и радость ближнего как свою, создавая прочную эмоциональную базу для того, что мы называем «любовь», причем не любовь-влечение (эрос) и не любовь-предпочтение (филия), а именно для христианской любви (агапэ), выражающейся в органическом отождествлении с её предметом и предполагающей ту или иную степень естественного самопожертвования (как у родителей к детям). Исследования зеркальных систем показывают, на каком низком уровне заложена в человеке данная способность.

Литература (вообще на эту тему написано очень много)

1.F. Grammond. Can I really intend more than what I am able to  do? // Naturalizing intention in action / Bradford book, 2010, pp 117-139.
2.J. A. Sommerville, A. L. Woodward. The link between action production and action processing in infancy // ibid, 68-89.