Роза Мира — диалог культур и культура диалога

Кстати, кажущееся у Андреева таким вопиющим покушение на догмат о Троице и Святом Духе снимается легко небольшим дополнением к андреевской формулировке. Точно так же легко снимается и кажущееся противоречие с Планетарным Логосом и Богом-Сыном. Оба противоречия, представляющиеся критикам Андреева краеугольными расхождениями с Символом Веры, являются лишь следствием недостаточной раскрытости андреевских формулировок и текучей природы андреевского мифа.

Озвучьте своё решение. Я своё решение озвучил выше.

Намного сложнее разрешить в свете православной традиции вопросы о недовершённости миссии Христа, о всемогуществе Бога и свободе человека, об отношении к миру как становящемуся мифу и к человеческому творчеству как Богосотворчеству, без которого Божий Замысел не может состояться.

Я для себя такое решение нашёл:
1. Миссия Христа не довершена лишь в том смысле, что она не может считаться довершённой, пока не будет спасена последняя заблудшая душа. Но завершение миссии зависит уже от самих душ. Каждый должен когда-нибудь ответить взаимной любовью Христу.
2. Бог всемогущ, но он из любви к своим творениям снисходит до них, ограничивая своё всемогущество. Потому Христос не всемогущ, из любви он ограничил себя до сына человеческого и принял крестную смерть.
3. Я не считаю, что основной тренд в православии отрицать всякое развитие. Православному абсолютно естественно считать, что мир находится в становлении. Церковь земная состоит сплошь из грешников, но ведётся Святым Духом. Считать, что нет становления, означает признать, что ничего не изменится до Второго пришествия, а само второе пришествие случится исключительно по прихоти Христа. Мир находится в становлении, потому и ведома церковь Святым Духом. Не бесцельно же по кругу водит Святой Дух людей церкви?
4. Идея богосотворчества не противоречит православию, она ему напротив очень органична. Для меня это стало совершенно очевидно после знакомства с творчеством участников Даждь-феста.

Я для себя такое решение нашёл:

С первым и вторым пунктами Вашего решения - полностью согласен! С третьим и четвертым пунктами согласен, но с некоторыми оговорками. То есть - относительно церковной полноты (Церкви с большой буквы) - верно; а вот относительно текущей церковной ситуации (не только сегодняшней) - увы, не все так гладко.

Если у Вас есть воцерковленные знакомые, можете провести эксперимент. Спросите их: как они относятся к богосотворчеству (многих пугает уже одно это слово); и находится ли этот мир в становлении? Или мир находится в безнадежном падении, отступлении от Христа и Церкви? Впрочем, здесь ответы могут быть все же разные. Ведь есть же немало пророчеств православных старцев о том, что из России воссияет свет миру, что будет короткое духовное возрождение; ну а потом уже антихрист и Второе Пришествие.

Но я все же не склонен напрямую связывать то качество его мысли, которое (возможно, слишком резко) назвал варварством, с несомненным фактом его физических и духовных страданий. Скорее я связываю его с общим – и,  заметьте, осознанно культивируемым – революционным настроением русской мысли той поры. Я рассматриваю его не как проявление личной болезненности духа, спровоцированной действием «варварских условий», а как культурно обусловленное и обоснованное явление, как личную партию, органически вплетающуюся в общий хор...
Каково качество этой энергии?  Какого она духа? Насколько плоды взаимодействия с нею определяются качеством ее самой и насколько - качеством личности? Вот та плоскость вопросов, вне которой религиозному человеку трудно составить свое представление о сущности  андреевского Мифа. И слишком велик соблазн дать простой и успокоительный ответ, который в изобилии предлагают современные пастырские брошюры для мирян. Но этот усыпляющий ум ответ в случае с Д. Андреевым может стать и усыпляющим совесть. Ибо по совести нам необходимо знать, что же это со всеми нами случилось век назад и что теперь с этим делать. И здесь встает другой перечень вопросов, более исторически конкретных: можно ли определить проект Д. Андреева как религиозную разновидность русского радикализма? В каком отношении он стоит к большевизму: в чем противоречит / преодолевает его, а в чем вдохновляется тем же дерзновением? В какие «пламенные дали» зовет он нас вслед за теми, кто открыл их ему  - в озарении или наваждении, по его же словам? И в плоскости этих вопросов напрашивается взгляд на «Розу мира» через призму всей истории русского утопизма и русского богоискательства.

Взгляд на "Розу Мира" через призму всей истории русского утопизма и русского богоискательства - это тема, можно сказать, необъятная. Поэтому хотелось бы затронуть всего два аспекта.

Во-первых, что утопизм относится не только к формулированию неких проектов, ориентированных в будущее - он начинается с утопической оценки реальной действительности. К примеру, когда славянофилы и Достоевский писали о русском народе как о народе-богоносце, в Синоде вынуждены были канонически определить, чтобы православные причащались хотя бы раз в год (как говорится, дальше некуда). Ведь если действовать строго по Апостольским правилам, то уже тогда этот народ-богоносец пришлось бы отлучать от Церкви едва ли не поголовно. Говорить о причинах всего этого - разговор был бы долгим. Но факт остаётся фактом. Есть и более ранние факты, которые ныне не очень любят вспоминать (а порой даже загораются благородным гневом при упоминании). Например, что поэтический литературный русский язык начинался у нас не только со "Светланы" да "Руслана и Людмилы", но и со "срамных од" да "Гавриилиады".

А во-вторых, помимо русского богоискательства существовала также традиция русского богостроительства - в том числе в русской социал-демократической среде вообще и в большевистской, в частности (Горький, Луначарский, Базаров и т.д.). И проблема, пожалуй, в том, что в начале 20 века богоискательство и богостроительство - эти две мощные тенденции - стали как бы двумя сторонами одной медали, образовав поистине взрывоопасную смысловую смесь. Что касается большевистского крыла русской социал-демократии (имея в виду не столько верхушку, но прежде всего "партийную массу", как её называли), то философской основой там исподволь стала философия Александра Александровича Богданова (Малиновского), который и после ленинского "Материализма и эмпириокритицизма" с лёгкостью разгромил во внутрипартийных философских обсуждениях идеи Ильина (как тогда подписывался Ленин). А впоследствии, практически все 20-е годы,  его философская система (тоже по-своему грандиозная, надо сказать) стала расхожей не только среди однопартийцев, но даже гораздо шире.

В целом же, по всем направлениям, возникла мощная тяга к интегральности - как теоретической, так и практической, мощная тяга к порождению новых, небывалых (как тогда казалось) смыслов, в том числе к их конструированию.

Действительно, и несколько иной проект Даниила Андреева тоже не единственная по своей грандиозности попытка создать интегральный Миф, своеобразно синтезировать все религиозные традиции в качестве подхода к некоей будущей интеррелигии или панрелигии. Можно привести ещё пример Василия Васильевича Налимова (1910-1996). Вот только его вероятностное исчисление смыслов и всё, что на этом основано (начатое ещё в 30-х годах и продолженное после реабилитации в 1960-м), мифом назвать уже весьма трудно. Хотя бы потому, что работы Налимова написаны языком философии и математики. Причём, так всеобъемлюще, настолько всеохватно, что он имел полное основания сказать, имея в виду традицию гностического христианства и мистического анархизма, от которых отталкивался в 20-30-х: "Иногда мне кажется, что я только один и продолжаю в своих работах ту, начавшуюся тогда, новую для России нить философского осмысления мира с синтетических позиций, готовых впитать в себя все богатство мысли как Запада, так и Востока, не чуждаясь ни многообразия религиозных представлений, ни научных построений, ни философских изысканий" (см. Налимов В.В. Канатоходец. Воспоминания. - М., "Прогресс", 1994). Он тоже побывал и в лагерях (арестован был в 1937-м), и в ссылке, знал Даниила Андреева (более того, сестра его жены была осуждена по тому же "делу", и едва не арестовали жену), знал "Розу мира", знал, что Андреев считал эту работу главным делом своей жизни, но расценивал её как "метафилософию истории", а об авторе - "для меня он прежде всего поэт". Оно понятно, подходы Андреева и Налимова совместить весьма трудно, едва ли даже возможно.

Однако поскольку Налимов был не только очевидцем и непосредственным участником событий, но имел также возможность осмыслить былое, мне представляются весьма интересными его характеристика сути революции и её атмосферы:

"Когда на семантическом поле возникает ураган, когда порождаются смерчи, насыщающие смыслы безудержной энергией, тогда начинается революция.
Революция - это порыв народной страсти, безудержной, раскованной, жестокой.
Революция - это жажда нового, еще никогда не бывалого. В революции романтика разрушения: вера в то, что дух разрушающий (как это полагал М. Бакунин) становится духом созидающим.
Но разрушению, даже разрушению ветхого, всегда есть сопротивление. И смыслы - смыслы нового, ожесточаясь, начали жаждать крови. Кровью обагрялся и белый венчик из роз...
Страсть всегда мимолетна. На смену ей приходит унылое похмелье. Смыслы, стараясь устоять, костенеют в своей закрытости. Становятся идеологией. Обращаясь к силе, они стали создавать удручающую, еще никогда не виданную власть, обернувшуюся неизгладимой национальной трагедией...
Истребляющая сила была неумолима и изобретательна. Ее задачей было - порвать связь поколений, освободить дорогу новому, никак не скованному прошлым. И это, кажется, удалось…
Да, все это не более чем суровая, жестокая расплата за попытку обрести новые смыслы не личностно, а в целом для народа, для всего народа - не подготовленного к тому, чтобы вынести бремя открывшейся ему свободы. Бремя оказалось слишком тяжелым, неуютным, невыносимым. Свобода обернулась разгулом, из которого стала выкристаллизовываться несвобода, еще более суровая, чем это было раньше. Новая идеология всегда страшнее, чем старая, одряхлевшая.
Но все же были периоды междуцарствия, когда свободу не удавалось сдерживать. Вспомним Февральскую революцию. Русская Бастилия - Шлиссельбургская каторжная тюрьма пала 28 февраля без единого выстрела.
Можно вспомнить и 20-е годы. Кончилась гражданская война, начался нэп, и люди вздохнули с надеждой. У многих тогда еще сохранялась открытость к свободе. Была вера - удивительная вера в то, что социальную справедливость можно осуществить здесь и сейчас. Казалось, что в жизни делается что-то совершенно невиданное, неслыханное. Делается то лучшее, о чем могло мечтать человечество. Шел напряженный поиск нового во всем - в философии, в научной и религиозной мысли, в искусстве - особенно в театре, в школе - даже в обычной средней школе, в сектантстве - народном и изысканно эзотерическом, переживавшем пору своего расцвета. Соответственно росло разногласие...
Сейчас, сквозь туман прошедших лет, 20-е годы представляются золотым веком русской Революции... Впервые в истории человечества успешно завершается революция. Великая революция - этого нельзя не признать. Революция, обернувшаяся кровавой мистерией, - этого нельзя не видеть. Революция, подготовленная всем прошлым Европейской истории. Старая культура оказалась полностью истребленной во имя создания новой. Смыслы, долго тлевшие в подполье, наконец вышли на поверхность мировой истории и показали, на что они способны".

И вот здесь ещё раз необходимо вспомнить того же Богданова, чья философия (так сказать, его авторское прочтение Маркса) в среде победителей стала главной духовной (если это слово применимо) основой российской культуры 20-х годов, прежде всего через пролеткульт. Не случайно весьма и весьма известный в советские годы литературовед (одно время бывший секретарём Горького) Валерий Яковлевич Кирпотин тоже вспоминал о той поре: "Анти-Дюринг" был труден прежде всего потому, что самого Дюринга мы не читали. Богданова же мы читали сами, о нем без конца шли разговоры и споры" (Кирпотин В.Я. Начало. Автобиографические страницы. - М., Советский писатель, 1986, с. 32). Действительно, после революции были изданы массовыми тиражами написанные ещё до революции и специально адаптированные к уровню "пролетариата" богдановские работы как по политэкономии, так и по философии (типа, "Философии живого опыта" и т.д.) - написанные очень простым (если не сказать примитивным) языком и доступные для понимания даже полуграмотным. Издавались его работы и для более продвинутых, включая "Тектологию", где ещё до Винера были заложены основы общей теории систем. Заодно были переизданы (также написанные ещё до революции) его фантастические романы о Марсе - "Красная звезда" (1908 г.) и "Инженер Мэнни" (1912 г.). В них, кстати, Богданов с поразительной точностью, этап за этапом, обрисовал всё, что произойдёт при попытке построить социализм и коммунизм в отдельно взятой стране (в реальности всё так и произошло).

Конечно, в 20-х годах, в этих "золотых годах революции", было немало и разного рода других направлений: несмотря на "философский пароход", многое всё же в России тогда ещё оставалось. Но вот что интересно: если сравнивать исходные интуиции Бердяева и Богданова, то в одном пункте они поразительным образом совпадают - хотя изначально имеют диаметрально противоположную тенденцию. Отчасти это не случайно: до революции оба были в одной и той же ссылке, тесно общались, много спорили, поэтому кое-какое влияние друг на друга оказали. А пункт этот состоит в том, что и для Бердяева тема творчества и "объективации" оказалась одной из центральных, и у Богданова "мир сопротивлений" противостоит свободному творчеству. И у обоих на этом основании - апология полной свободы творчества, хотя и в принципиально разных смыслах.

Вот лишь несколько штрихов той атмосферы (помимо других, более общеизвестных), которая так или иначе, но неизбежно, оказывала влияние и на автора беспрецедентной "Розы Мира", и на автора "Мастера и Маргариты", и на многих других. Ведь знаменитый роман Булгакова в некотором смысле тоже беспрецедентен в русской литературе: впервые в нашей литературной классике одним из главных положительных героев произведения оказался дьявол. Вполне себе такой обаятельный, справедливый и мудрый, особенно на фоне Левия Матвея, в котором только слепой не увидит предполагавшегося прототипа, а в его лице и всех остальных.

Поистине, "смыслы, долго тлевшие в подполье, наконец вышли на поверхность мировой истории и показали, на что они способны". Смыслы, которые не только претендовали на всемирно-историческое значение, но и действительно способны были его обрести, вдохновляемые своим поистине космическим размахом. Так почему грандиозному интегральному Мифу грядущей мировой революции не противопоставить грандиозный интегральный Миф, с тем же космическим размахом, грядущей Розы Мира? Ну и что, если ради согласования всех религиозных традиций так или иначе придётся переконструировать догматы каждой из них, и прежде всего догматы православного христианства? В той духовной атмосфере это, похоже, представлялось не очень существенной стороной дела. Отсюда столь вольное обращение с догматами у Даниила Андреева. Ибо ведь и он (подобно тем же большевикам) искренне хотел, как лучше, и верил, что так лучше. Из этого исходят все радикалы. А получилось... то, что получилось.

Ярослав, спасибо!

Лучшее, что я читал на тему христологических "противоречий" между мифом "Розы Мира" и традиционной христианской догматикой. Как и заглавная работа Юрия Бухарова - лучшая критическая работа по вышеозначенной теме (Бердяева пока в расчет не берем). Теперь будет очень полезно сравнить обе работы. Ну, и жду продолжения. 

В мифе «Розы Мира» нет речи о «переконструировании догматов» ради согласования религий (это упрощение, поверхностно и ложно понятая идея Откровения Вечно Женственного). Но идёт речь об изменении отношения религий друг к другу

 Пусть христианин вступает в буддийский храм с трепетом и благоговением: тысячи лет народы Востока, отделенные от очагов христианства пустынями и горными громадами, постигали через мудрость своих учителей истину о других краях мира горнего. Сквозь дым курений здесь мерцают изваяния высоких владык иных миров и великих вестников, об этих мирах говоривших людям. Мирам этим не соприкоснулся западный человек; пусть же обогатятся его разум и душа хранимым здесь знанием.
Пусть мусульманин входит в индуистский храм с мирным, чистым и строгим чувством: не ложные боги взирают на него здесь, но условные образы великих духов, которых поняли и страстно полюбили народы Индии и свидетельство о которых следует принимать другим народам с радостью и доверием.
И пусть правоверный шинтоист не минует неприметного здания синагоги с пренебрежением и равнодушием: здесь другой великий народ, обогативший человечество глубочайшими ценностями, оберегает свой опыт о таких истинах, которыми духовный мир открылся ему - и никому более...
Роза Мира, кн.1, гл. 3

Так заканчивается та глава "Розы Мира", в которой как раз и говорится о выражении Себя в Христе, посредством Планетарного Логоса, Второй Ипостаси Троицы. Собственно,  это и стало главным поводом к созданию этой ветки, и этого разговора. И тема, надо признаться, задалась!
PS. Вот только пассаж с "морковкой" несколько лишний
Спасибо!

Прежде всего хочу извиниться перед всеми (особенно перед Вадимом Булычевым и Антоном Мидюковым), на чьи посты и вопросы пока не ответил - разные тому есть обстоятельства, поэтому (надеюсь) в недалёкой перспективе смогу и ответить, и принять более активное участие в обсуждении. Но пока несколько слов по ходу самого обсуждения, в аспекте целостности обозначившихся здесь смысловых потоков.

Их обозначилось несколько, и каждый для раскрытия этой темы принципиально важен, на мой взгляд. Ибо сама тема, как я её понимаю, состоит в том, что есть явственно выраженное противоречие между Православием и "Розой Мира", хотя сам Даниил Андреев был православным христианином. Задачу вижу в том, чтобы осмыслить суть этого фундаментального противоречия и тем самым способствовать пониманию его творчества даже теми, кто ныне не приемлет "Розу Мира" именно из-за её диссонансов с православным (а отчасти и вообще с христианским) мировосприятием. Хуже всего было бы, если в данном обсуждении возобладало бы  примитивное объяснение: дескать, само нынешнее православное мировосприятие ущербно. Хотя подобные обертоны отчасти здесь проскальзывают, но погоды не делают, и это внушает оптимизм. В целом же принципиально важны и то многогранное смысловое объяснение, которое развивает Ярослав, и то, которое очень ёмко и конкретно развивает Вадим, и то, которое обозначил Антон, и то (весьма богатое смыслами), которое явствует из постов Ф. Н. Козырева. Собственно, он отчасти предвосхитил два важных момента, которые я тоже намеревался ввести как развитие темы: во-первых, своего рода методологический (имею в виду замечание насчёт акта и содержания веры), а во-вторых, касающийся традиции русского богоискательства и вообще духа революции, как своеобразного контекста, в котором тоже можно и нужно  рассматривать "Розу Мира". Более того, без этого момента, на который указал Фёдор Николаевич, в данной теме никак не обойтись. Поэтому не могу согласиться с предложением:

Посты о большевизме и Розе Мира пока не переношу. Но очень прошу и Вас, и Юрия: если захотите продолжать диалог о той или иной связи большевизма и Розы Мира в русле русского утопизма, радикализма и богоискательства, то лучше это сделать в той теме, чтобы здесь не добавлять ещё один параллельный смысловой поток, их и так уже немало в этой ветке.

Вопрос социокультурного контекста, в котором появилась "Роза Мира" и который обязательно надо учитывать при рассмотрении её содержания, на мой взгляд, вообще не имеет отношения к теме «СССР — карикатура Розы Мира». Как и ряд других тем, в которых также предлагалось продолжить рассмотрение некоторых вопросов и даже прозвучал упрёк в мой адрес, что я эти призывы перейти в другие темы проигнорировал. Выше уже извинился за своё недостаточно активное пока участие, так что проигнорировал отнюдь не по злому умыслу.

Заодно, поскольку здесь обозначился и аспект сбывшихся предсказаний Даниила Андреева, отмечу ещё один момент. Как уже где-то писал, семантика суждений о будущем такова, что эти суждения становятся истинными только в момент, когда предсказания сбываются (соответственно, ложными, когда не сбываются). Ещё Лосев (хотя и не только он), рассматривая в "Диалектике мифа" этот вопрос отмечал, что настоящие пророчества всегда раскрывают лишь самый общий смысл грядущего, но никогда - сколь-нибудь конкретный ход и обстоятельства будущих событий. Вот и насчёт событий распада советского (или восточного) блока можно найти немало самых разных прогнозов, сделанных ещё в середине прошлого века. И некоторые оказались правильными не только у Даниила Андреева.  Более того, могу привести аналогичные прогнозы (сбывшиеся), сделанные даже гораздо раньше, хотя логика рассуждений там была совершенно иной, чем в "Розе Мира". Поэтому легче эмпирически верифицировать не то, что писал Даниил Андреев о будущем, а то, что писал он о прошлом и о современных ему событиях - как исторических, так и научных и т.д.

Вот с учётом ещё и этого обстоятельства для меня произведения Даниила Андреева ("Роза Мира", "Странники ночи", стихотворения и т.д.) - не более (и не менее!), чем литературные произведения. Как и другие, аналогичные, они производны от личного творчества автора, суть выражения его собственного личного пути - произведения, ставшие фактом национальной и мировой культуры. В этом плане "Роза Мира", как уже не раз говорил, являет собой грандиозную, по-своему беспрецедентную, попытку создания универсального, интегрального мифа - со всеми плюсами и минусами, свойственными любой такой попытке. В том числе и с таким минусом, как мифология не в возвышенном, а в обиходном значении этого слова.

Это свойственно всем трём компонентам "Розы Мира", которые сам Андреев назвал трансфизическим, метаисторическим и вселенским методами, но большей частью относится к вселенскому и метаисторическому. Собственно, легко заметить, что говоря о многомерных пространствах, касаясь каких-то астрономических и космологических вопросов, Даниил Андреев не выходит за рамки научных представлений своего времени. Но если это обстоятельство ещё можно объяснить тем, что иначе он не мог воспринять и записать информацию, сообщённую ему вступавшими в контакт представителями Синклита России, то ошибки исторического характера ставят под сомнение уже сами контакты как источники информации. Не в том смысле, что таковых контактов не было, а в том, что они не являлись контактами с какими-то потусторонними силами, открывавшими какие-то действительно сокровенные истины. Отсюда и исторические ошибки. Здесь заниматься подробным разбором  не время и не место, поэтому (просто для наглядности) приведу всего один пример. Так, сопоставляя инкарнации монад Ленина и Сталина, их шельтов и т.п., Даниил Андреев указывает: "за образами обоих вождей революционной России видятся не только очертания третьего русского уицраора, но явственно выступает тень существа неизмеримо более огромного, существа планетарного, - того осуществителя великого демонического плана, который носит имя Урпарпа. Но значение, роли и сама природа этих двух человекоорудий были глубоко различны. Первый из них был человеком. Таким же человеком, как и почти все носители светлых или темных миссий... Пролитие крови или причинение страданий само по себе не доставляло ему никакого наслаждения. Даже когда совершенный против него террористический акт вызвал его тяжелое ранение и едва не стоил ему жизни, вождь нашел в себе нравственную силу и достаточную политическую дальнозоркость, а может быть и гуманность, чтобы настоять на том, чтобы политическая преступница была подвергнута не казни, а тюремному заключению... Другая природа и другое предсуществование второго вождя определили и совершенно другой его характер. Каждая из инкарнаций этого существа была как бы очередной репетицией..." и т.д. Так вот, эту легенду насчёт пощады стрелявшей в Ленина эсерки Каплан мне довелось слышать ещё в 1967-м. Вообще, то празднование 50-летия Октября запомнилось ярко. Помню и свои тогдашние размышления насчёт будущего 100-летия революции с абсолютной (чисто детской) уверенностью, что до него доживу. Вроде бы, дожил. Хотя от одной из иллюзий избавился ещё в середине 70-х, когда прочитал "Записки коменданта Кремля" Малькова, который лично расстрелял Каплан 3 сентября 1918 года, через несколько дней после покушения: "Было 4 часа дня 3 сентября 1918 года. Возмездие свершилось. Приговор был исполнен. Исполнил его я, член партии большевиков, матрос Балтийского флота, комендант Московского Кремля Павел Дмитриевич Мальков, - собственноручно. И если бы история повторилась, если бы вновь перед дулом моего пистолета оказалась тварь, поднявшая руку на Ильича, моя рука не дрогнула бы, спуская курок, как не дрогнула она тогда...". Но книга эта, первое издание которой вышло уже после смерти Даниила Андреева (потому он о ней и не знал), в советские времена всегда была известна не очень широко (она и мне попалась только потому, что друг тогда  писал курсовую, и преподаватель включил её в список литературы), а в самом 1918-м о факте расстрела газета "Известия" сообщила буквально парой строк, а последующие бурные события гражданской войны заслонили собой очень многое. Потому ещё в 20-х и 30-х в народе возникло и утвердилось на десятилетия стойкое поверье (в стиле "самый человечный человек"), что Ленин, якобы, пощадил покушавшуюся, чтобы она своими глазами увидела торжество социализма и поняла свою неправоту. Это поверье всецело разделял и Андреев, принимая за серьёзный исторический факт, что отнюдь не добавляет доверия к источникам его метаисторических откровений. Независимо от того, как он сам субъективно к этим источникам относился. Подобные примеры из "Розы Мира" (с их обстоятельным разбором) мог бы привести и ещё. Поэтому когда читаешь некоторые места из метаисторических глав этой книги глазами историка, то возникает немало претензий к ней чисто по факту. Но то, как правило, не вина Даниила Андреева, а всего лишь следствие того, что за минувшие после его смерти десятилетия историческая наука тоже не стояла на месте.

Впрочем, это я немного забежал вперёд, поэтому не буду пока комментировать и высказывания насчёт множественности обитаемых миров и т.п. Хотя если взять более широкий историко-культурный контекст и именно христианскую литературу, то и в этом отношении оказывается, что такие миры были описаны раньше, чем это сделал Даниил Андреев (просто в силу изоляции он этого не знал).

Поэтому ещё раз повторяю: нельзя устранять из рассмотрения и обсуждения аспект, который обозначил здесь Ф. Н. Козырев. Ибо это тоже весьма важная сторона дела.

Мне опять «морковь» на ум пришла...

Вы опять, Ярослав, задали мне сразу столько вопросов и в такой форме, что попытки ответить на каждый из них вновь расцените как "типичный форумный пинг-понг". Поэтому не буду реагировать на реплики и выпады, а просто кое-что поясню.

Есть "Роза Мира" как интегральный миф, созданный Даниилом Андреевым. А есть различные мифы о самой "Розе Мира". Какие из этих мифов о "Розе Мира" суть родонистские, какие не родонистские, какие являются неверным прочтением андреевского мифа, а какие верным прочтением, или даже единственно верным - меня в данном случае не интересует. Хотя порой крайности сходятся. По моему глубокому убеждению, медвежью услугу творческому наследию Даниила Андреева оказывают как те, кто расценивают "Розу Мира" в качестве нового религиозного учения, едва ли не новой религии, так и те, кто считают, что его концепцию, выраженную в "Розе Мира", вообще нельзя сравнивать с любой системой, хоть богословской, хоть философской. Ибо всё это означает вырвать из культуры, превратив в нечто запредельно эзотерическое (а на деле, в маргинальное). Разница только, что в первом случае каждая буква "Розы Мира" объявляется священной и неприкосновенной, а во втором, наоборот, конкретное содержание книги Андреева фактически объявляется не суть важным, а главным в ней провозглашается лишь отношение любви к природе, к культуре, к религиям, к истории, к России, к космическим панорамам, где остальное, якобы, - детали. Ну и, кто не согласен - тот, значит, не любит ни того, ни другого, ни третьего, ни четвёртого, а отличие  от "нас, любящих".

Действительно, сильным и ценным в Вашем подходе является то, что Вы видите в андреевском мифе такую сторону, как его внесистемную сущность и смысл появления в мире такой сущности. В этом с Вами во многом согласен. Однако нельзя сводить всё многообразие содержания "Розы Мира" только к этому. Ведь сам Даниил Андреев не зря писал о своей же книге: "Поделиться своим опытом с другими, приоткрыть картину исторических и метаисторических перспектив, ветвящуюся цепь дилемм, встающих перед нами или долженствующих возникнуть, панораму разноматериальных миров, тесно взаимосвязанных с нами в добре и зле, - вот задача моей жизни. Я стремился и стремлюсь ее выполнять в формах словесного искусства, в художественной прозе и в поэзии, но особенности этого искусства не позволяли мне раскрыть всю концепцию с надлежащею полнотой, изложить ее исчерпывающе, четко и общедоступно. Развернуть эту концепцию именно так, дать понять, каким образом в ней, трактующей об иноприродном, в то же время таится ключ и от текущих процессов истории, и от судьбы каждого из нас, - вот задача настоящей книги".

Но если Даниил Андреев считал, что изложил в "Розе Мира" вполне определённую концепцию, то вправе так же считать и читатели его книги, рассматривая её содержание столь же концептуально. В том числе рассматривать в контексте социальных, культурных и т.п. обстоятельств, в которых его концепция была сформулирована. В этом отношении Ф. Н. Козырев высказал весьма уместную мысль, которая как раз касается прояснения вопроса, почему автор "Розы Мира" проявил именно такое отношение к религиозным догматам. Так что этот аспект тоже напрямую касается проблематики заглавного текста, и вопрос тут отнюдь не технический.