Андрей, огромное спасибо Вам за интересную и качественную работу!
Говорю как редактор: это безусловная творческая
прибыль для общего содержания ресурса. Статья на стыке искусствоведения и религиозной философии как нельзя лучше отвечает нашему Замыслу — с одной стороны, а с другой — в статье намечен новый, иеротопический подход к искусству, обогащающий другие подходы и взгляды (о разных подходах к искусству мы с Вами уже начинали как-то разговор, надеюсь к нему ещё вернуться).
Говорю как читатель: к несомненным плюсам статьи относится её язык, её стилистика: нет никакого нарочито внешнего наукообразия, текст читается легко, как говорится «на одном дыхании», а значит доступен для понимания не только специалисту, но и обычному любителю искусства, даже дилетанту (сужу по себе). И в то же время это отнюдь не поверхностный текст, в нём есть пища и для знатоков живописи, есть нетривиальный анализ деталей, интересные параллели, глубокое знание предмета. В общем, я получил не только эстетическое удовольствие от прочтения статьи, но и немалую пользу для своего интеллектуального багажа.
Хочу остановиться подробнее только на одной идее, высказанной в статье в ряду других, а именно: о влиянии протестантского пиетизма (и шире: западного влияния) на художественную и духовную жизнь творческой элиты России XIX века. Безусловно, западное влияние на всю русскую культурную, религиозную, умственную жизнь велико, переоценить его невозможно. И не только со времён Петра Великого, но во всю историю русской культуры западное влияние было огромным и принесло великие плоды. Это очевидно. И тем не менее, мне кажется, сводить духовные и религиозные поиски и противостояния в русской художественной и философской жизни только до противостояния православия (или славянофильства) и западного типа религиозности (католического, протестантского, со всеми его разновидностями) или западного культурного типа в целом (западничества) — значит сужать тему, сводить её в некую «межконфессиональную схематичность». Последнее имеет место быть, конечно, но это лишь одно из отражений несравнимо более глубокого духовного противостояния.
Это противостояние — извечная борьба творческого начала и начала энтропийного, «духа и буквы». Этим противостоянием исполнены уже книги Ветхого Завета, а Новый Завет есть кульминация борьбы двух космических начал в истории человечества. Противостояние Христа и фарисеев — центральный символ, от которого расходятся все частные проявления борьбы «духа и буквы» в нашем мире. В истории русской православной традиции это противостояние было связано не столько с влиянием западного типа, сколько именно с глубинным отторжением творческого начала духом фарисейским (духом косным, от мира сего).
Первый глубокий раскол внутри русской православной церкви, оказавший ни с чем не сравнимое воздействие на всю русскую историю, это борьба Нила Сорского и Иосифа Волоцкого, победа «стяжателей» над «нестяжателями». Потом был раскол времён Никона. Потом Петровское подчинение церкви государству. Долгое неприятие официальной церковностью Серафима Саровского. Этим же противостоянием исполнен и религиозно-философский ренессанс Серебряного века. По сей день внутри православной традиции борются два течения, два духа. Что сказывается не только на отторжении нынешней официальной церковностью большинства русской религиозной философии (Вл. Соловьёва, Н. Бердяева и т.д.) или «ереси» Даниила Андреева, но и на неприятии собственного внутреннего творческого течения, сближающего церковь и светскую культуру, одним из ярких представителей которого был о. Александр Мень.
На нашем ресурсе эта тема раскрывалась на разных предметах, казалось бы, никак не связанных друг с другом по формальным признакам. Несколько интерпретаций получила она и в разделе «Православие», особенно ярко — в диалоге с представителем консервативного крыла — в ветке
На пути к «Гибельной Щели» (находится ли церковь в глубоком кризисе). Пользуясь случаем, предлагаю нашим читателям ознакомиться с этой дискуссией (а ещё лучше — продолжить её, т.к. ничего актуальнее на сегодняшний день нет для религиозной жизни творческого человека, чем поднятые там противоречия).
Внутри православной традиции мы видим всё то же извечное противостояние двух космических и метаисторических начал. Оно общее для всех христианских конфессий. В «Легенде о Великом Инквизиторе» Достоевский создал потрясающий по глубине символ этой духовной брани, общий не только для всех христианских церквей, но и для всей истории человечества, для всех культур и народов. Хотя формально этот символ относится к историческому католицизму.
Нельзя это противостояние сводить, например, и до бинарной схемы противоборства консервативного и либерального лагерей. Творческий дух может в определённые моменты истории выражать себя по преимуществу как в одном, так и в другом лагере. Консервативное крыло может оказываться в какие-то отрезки времени гораздо большим носителем творческого начала, нежели либеральное, что в свою очередь может становиться выразителем жёсткой тоталитарной идеологии, враждебной прежде всего творческой природе человека, его внутренней свободе. Любое духовное противостояние необходимо рассматривать с позиций извечной борьбы Жизни и Смерти, а не с позиций межконфессиональных, политических или идеологических. С позиций «Легенды о Великом Инквизиторе», а не с позиций «лагерного мышления».
Возвращаясь к статье А. Охоцимского, хочу отметить ещё один момент, не совсем чётко обозначенный в тексте. Это скорее терминологическая проблема, но она может исказить смысл всего текста. Имею в виду употребление автором таких терминов, как «догматический» и «внецерковный». В контексте статьи под «догматическим» понимается косное и нетворческое отношение к традиции, а не сами догмы Символа Веры. Догмы — в точном смысле слова — это символическое отражение тех первичных духовных и мистических событий, на которых зиждется всё религиозное здание и которые не могут быть изменены никем, кроме Бога. Эти события произошли и во времени, и в вечности, в истории и в метаистории, они и стали источником и зерном, из которого выросла вся данная религиозная традиция, её Миф и её Трансмиф. Догмы не могут быть изменены ни на йоту внутри времени исторического. Другое дело — интерпретация догм, осмысление их символики, творчество обрядов и всей церковной «плоти». Нерушимы только догмы Символа Веры, всё остальное находится и должно находиться в сфере творческого духа, разумеется — с бережным и благоговейным отношением к тысячелетней традиции, но это отношение не должно быть «догматическим», чисто «охранительным». Грубо говоря, догматическим может быть отношение только к самим первичным догмам, и ни к чему другому в религиозной жизни.
То же и с термином «внецерковный». Если под Церковью понимается мистическое тело Христово, вся совокупность верующих, вся христианская (или в частности православная) культура, вся соборность её, все души верующих, как на Небе, так и на Земле, то нет и быть не может никакого «внецерковного» христианства. Просто по определению. Если же под «церковностью» подразумевается узкий временной срез исторической церкви, взгляды большинства её клира на этом историческом отрезке, то тогда всё христианство — «внецерковно» (просто в сравнении его Целого и данного узкого временного среза).
Ещё раз низкий поклон автору: если его работа вызывает в читателе желание предаться размышлениям на такие серьёзные темы, каким я невольно предался тут, значит работа состоялась. И неважно, насколько размышления читателя согласуются со взглядами автора, отвечают его ожиданиям, являются адекватными предмету или вольной импровизацией, далеко ушедшей от темы или вообще не по теме. Главное, передан был творческий импульс из одной души в другую. Последнее я считаю основной задачей искусства в нашем мире. А если искусствоведческая статья передаёт такой творческий импульс, оживляет работу мысли и души, то она сама становится в определённом смысле произведением искусства. Ни на какой научный анализ статьи я, естественно, не претендую, просто в силу своего пожизненного дилетантизма. Но я был рад, что прочёл её (а это у меня нечасто случается; и этого достаточно).
