Роза Мира — диалог культур и культура диалога

Из цикла "Домик Ольги Форш в Тярлево"

* * * * * * * *

Мухи лениво падают в кофе.
Дым сигарет согревает троллей.
В окнах наполнилась лужица крови.
Кто-то рассвет над коттеджами пролил.

Нет, это ведьма на финских болотах
Сделала зелье и травит округу!
Нет, это в сердце закончилось что-то!
Что – промолчим и не скажем друг другу.

В печке нет сил для последнего вдоха.
Топит по-черному дикий художник.
Мокнет душа и коптится эпоха.
Прячет сосед под навес внедорожник.

Хочет купить этот храм привидений,
Ветхий приют для героев романа.
Вы, Ольга Дмитревна, прошлой неделей
К нам заходили прохладой тумана.

* * * * * * * *

Тихо в доме. И ветер лишь изредка
Дует на свечи и брызгает тьмой.
Или опять неуемные призраки
С шумных колядок вернулись домой?

Впуталось в волосы прошлое липкое.
Гляну-ка в зеркало, вытерев пыль:
«Здравствуйте! Кто вы? Хотя бы улыбкою
Сбавьте напор хаотических сил!»

Только двойник не ответил и скалится.
Страшный, аж хочется прочь побежать.
Вьюга по крыше ударила палицей.
С духами дома она на ножах.

Бесится нечисть и хлопает ставнями.
В зеркале нет никого, как ни глянь.
Просто я умер, и вьюга, как саваном,
Дом обернула в холодную ткань.

Кем же я был? – я не знаю… А важно ли?
Пусть проживу сотни судеб людских, –
Свечи зажгут занавески бумажные,
Вспыхнет трухлявый бревенчатый стих.

Рухнут опоры, падут перекрытия,
Черное пламя лизнет небеса.
Снова проснусь я и снова – событие:
Вычесать сон, что залип в волосах.

Память о смерти. Пылание вечности.
Каждую ночь я о жизни просил.
«Здравствуйте! Пусть вы скончаетесь вечером,
Сбавьте напор хаотических сил!»

Дом с привидениями

Мы вчера хоронили солнце.
А сегодня оно воскресло.
Пообтерло бока о сосны
И вцепилось лучами в кресло.
Пустоту в этом кресле качает.
Пустота золотится смехом.
Льет вчерашние запахи чая
В дребезжащие телепомехи.
С невидимкой-сожителем спорит,
Стоит только ему напиться.
И рояль подпевает в миноре.
И скрипят, и скрипят половицы.
Под a-moll-ный концерт привидений
Выпал крик из пустой коляски.

Это наши вчерашние тени
Бьются насмерть за сор и дрязги.
А покойник, гляди, все выше! –
Заболели лазурью сосны.
Заразились румянцем крыши.
Ты придешь? Похороним солнце.

Вместе

Как хироманты, склонились деревья
Над неподвижной ладонью качели.
Мальчик в песочницу высыпал время
И превращает минуты в печенья.

Водкой залившись, закуска с азартом
Жадно себя поглощает до грамма.
И, покидая реальность дворами,
Вновь воплощается в трезвое завтра.

Гнутся деревья. Играется мальчик.
Рядом отец наливает «по двести».
Все это вместе что-нибудь значит –
Лишь потому, что все это вместе.

Чары Обводного

Я часто брожу вдоль канала,
Смотрю в отраженное небо,
На свет городских вакханалий,
На город, что был или не был,

Неважно. Тот мир «наизнанку»
Правдивее. Там, в карнавале,
Сожгли мы привычные рамки
И маски с себя посрывали!

И смерть разодевшейся шлюхой,
Поправив убор у витрины,
Идет в нищету и разруху,
По мрачным кварталам старинным,

Зовет за собой в полусумрак
Томительным жестом гетеры,
На действо мистерий безумных
Единой немыслимой веры.

Буффон восседает на троне.
Толпа пошвыряла кумиров.
Низвергнуты чьи-то короны,
Растоптаны чьи-то порфиры.

В пыли подворотен корсеты
Приличий и прочая рухлядь.
Трухлявой морали скелеты
Под натиском хохота рухнут!

И смех, обжигающе-алый,
И смех, громогласный до жути,
Сорвет мишуру карнавала
С твоей человеческой сути!

А там – двуединая влага,
С собою – несовпаденье.
Мы глина с вкраплением шлака,
Мы – бездна, и мы же – паденье.

А глубже – лишь Тьма, а под нею
Лишь смех, все дозволивший ХОХОТ.
Но что-то мне дурно… Темнеет
В глазах… Удержите… Мне плохо…

И все закружилось: предметы,
События, жизни и годы…
Расступится стык парапета,
И чавкнут голодные воды.