Знаем ли мы, что наши Святые, чтобы поддержать и укрепить наши не твердые сердца в эти тяжелые, переломные времена, шагнули к нам, в нашу жизнь и на наши улицы? Догадываемся ли, что еще больше среди нас тех, кому предстоит вскоре возрождать народную душу, возвышать нравственность народа, его ценности и идеалы? Звать, вознося, к высокому и светлому. Открывать глаза. Просветлять сердца. Раздвигать границы до общечеловеческих и всемирных масштабов. Звать к единению мира и заботе о ближнем и каждом. Звать и вести за собой…Ксения Петербургская.
В подготовке «Золотого Века человечества» 1
Когда мечтательного вида девушка, смутившись, попыталась пройти мимо, на открытом лице старушки вновь возникло умиление. Глаза её, как и накануне, радужно и радостно засияли.
Идя навстречу, старушка, как и прежде, смотрела так любяще, так нежно и ласково, словно бы видела перед собой вовсе не чужого человека, а свою собственную, горячо любимую и драгоценную внучку.
В прочем, девушка знала из умных и добрых книг, что некоторые старики, очень, в прочем, не многие, просветлевшие к старости своими сердцами и чувствами, вот точно так же любяще смотрят и на озаряющий все вокруг рассвет за окном, и на чужого малыша, радостно перебирающего ножками, и на голубое открытое небо, благодатно раскинувшееся над всеми нами. Одно было плохо; таких людей девушке видеть еще не приходилось…
Отчего, смутившись теперь, она, как и вчера, поспешно опустила глаза и прошла мимо. Но в этот раз, отойдя чуть поодаль, девушка обернулась и отчего-то пошла следом. Старушка, как и несколько дней назад, была совсем не по погоде одета в довольно странную, давным-давно уже вышедшую из моды, одежду. Будучи все в той же зеленой, чуть выцветшей, кофте и длинной красной юбке, она и теперь как-то совсем «по-деревенски» повязала свою седовласую головку в белый, простоватый платочек. И, тем не менее, девушке вновь показалось, что что-то удивительно знакомое было и в этой необычной старушке и во всем ее странном, даже каком-то стародавнем, облике.
«Откуда же я ее знаю?…» – вновь, как и накануне, подумалось ей, и мысль эта по-прежнему не давала покоя.
Следуя чуть в отдалении, девушка не видела теперь лица старушки, но видела лица людей, шедших ей навстречу. И удивительным, совершенно странным образом, все их лица, точно бы ярко включавшиеся лампочки, едва приближались к старушке, озарялись точно в одно мгновение, теплом и светом. Словно бы, что-то ясное и доброе в них внезапно поднималось и стремительно пробивалось наружу. Точно бы откуда-то изнутри, откуда-то из глубины их загрубевших, уставших или даже одряхлевших уже сердец, тотчас всплывали самые светлые, самые яркие и самые добрые воспоминания. Словно бы в одно мгновение зарождались в них самые хорошие и самые светлые мысли и чувства. Точно бы их истинные, внутренние «Я», как маленькие, жизнерадостные и всегда открытые дети, давным-давно застрявшие в глубинах их взрослых, покрывшихся коростой повседневности, тел, устремлялись навстречу своими добрыми, трогательными и распахнутыми ручками. И тогда даже на самых хмурых, даже на самых серых лицах, пусть лишь и на самое короткое время, но удивительно трогательно появлялись открытые, изумительно светлые и жизнерадостные улыбки.
И все это было крайне поразительно и крайне необычно для самой девушки, никогда-никогда не видевшей ничего подобного.
2
Внезапно мягкое прикосновение остановило девушку.
– Не иди за ней. Не надо. – кто-то осторожно тронул за плечо. Пожилая женщина-инвалид, остановившись рядом, с удивлением и ласкою всматривалась в лицо девушки. – Вот ведь… Какая ты молодец!… Какое доброе сердце… – шагнув в сторону, она поудобнее переставила свой старый, видавший виды, костыль. – Ты смотри, а?... Какая же ты славная! В наше время это такая редкость…
– Почему не идти? – смутившись, с легким недоумением переспросила девушка. – А кто… кто она?
– Это Ксения Петербургская. – ответила женщина совершенно спокойно. – Да-да, та самая… И дано её увидеть теперь лишь таким как ты… – она ласково коснулась руки девушки. – Таким же добрым, чистым и открытым…
И тут же, в порыве чувств, женщина-инвалид крепко обняла девушку, нежно её поцеловав.
Сильно покраснев и ещё более смутившись, девушка была совсем теперь обескуражена.
– Как Ксения Петербургская? – переспросила она тихо. – Та самая?... Наша… Ксения… – И тут девушка вспомнила, где она видела эту добрую старушку. Точно! На иконе в храме. – Не может быть! – глаза девушки изумленно округлились.
– Может… Люди теперь не только стали всё меньше и меньше ходить в храмы… – продолжала женщина, с прежней радостью в глазах, но уже с какой-то тяжелой печалью и грустью в голосе. – Люди теперь вообще перестали стремиться к чему-то хорошему… К чему-то доброму и светлому... Благодаря нынешнему, совершенно бесовскому уже государству, умы их теперь заполнили убогие ценности и низкие, тщедушные цели и идеалы... Но душам-то их по-прежнему нужно духовное тепло и божественный свет… Эх!... – горестно вздохнув, продолжила женщина с тяжелой горечью. – В советское… хотя и совершенно атеистическое время, это, видимо, как-то компенсировали старые-добрые книжки и столь же добрые фильмы. Такие же передачи, задушевные песни и сердечная музыка. Столь же благожелательные мультфильмы и детские сказки… Да и вообще… общая атмосфера вокруг; доброжелательная, интернациональная, чистая, дружественная… Теперь же, в наше переломное время, последний раз атакуя и временно побеждая, дьявольские силы отсекли и это…
3
Сказав последнее, женщина-инвалид точно бы о чем-то вспомнила.
– Да, что мне-то говорить… – произнесла она, тяжело и печально вздохнув. – Здесь частенько… в скверике возле метро… поэт один молоденький выступает... Совсем еще… ну, вот как ты… Так у него, по-моему, очень точно сказано… Вот запало мне… Послушай… – и она, сипло крякнув, прочищая болезненное горло, с проникновенной горечью начала:
Когда иных миров сраженья
Вновь приведут в движенье наш,
И бесов скрытое внушенье
Во многих зазвучит умах.
В круговороте мрачных буден
Ломая жизни прежний строй.
Перекалечивая судьбы
И массы вновь швыряя в бой…
На «швыряя в бой» женщина-инвалид внезапно запнулась, взгляд ее стал виноватым и даже испуганным…
Тогда, в руинах многих стран,
Вновь темных сил узрим свершенье;
Разруха, голод и война
Падут на наше поколенье...
Голос ее с последними словами понизился, мучительно вибрируя. Было видно, что ей трудно совладать с чувствами и от того, замолчав, со скорбным выражением на лице, она горестно теперь всматривалась в девушку, точно бы ища сострадания к предстоящим человеческим скорбям и бедствиям…
Наконец, не то намеренно что-то пропустив, не то расчувствовавшись и забыв какие-то строки, она, очень быстро и очень при этом трагически, закончила, перейдя отчего-то в самом конце почти на шепот:
Две тысячи двадцатый год…
Пред этим годы поражений…
И лишь затем, начавши взлет,
Начнется к Свету восхожденье…
Но это позже, а пока
Повелевая грозно нами
Тень Люциферова крыла,
Всем застилая Небеса,
Манипулирует умами…
– Там еще… дальше… потом… если интересно… – глядя виновато-растеряно, видимо от того, что открыла девушке ужасную и трагическую будущность, которая ждет теперь и ее саму, женщина-инвалид сделала короткую паузу, точно собираясь с мыслями. – И ведь теперь, милая моя, эти-то самые годы темных «поражений» и идут… Именно теперь…
4
– Но вот уже ныне!... – произнесла она вдруг радостно, даже торжественно. – Уже теперь!... Наши Святые… наши добрые Ангелы… наши Вестники Свыше… – она ликующе подняла руку в сторону медленно удалявшейся Ксении Петербургской и на глазах ее проступили слезы. – Наши Святые и наши Ангелы, чтобы поддержать и укрепить наши не твердые человеческие сердца в эти тяжелые, переломные времена… чтобы укрепить наши слабые, замутненные уже бесовщиной умы и души… шагнули к нам… в нашу жизнь и на наши улицы... И это только первые из них! Да, да!... Святая правда!... Но толи еще будет по окончании этого бесовского полувремени!… Толи еще… – внезапно осекшись, женщина тяжело замолчала. – Вот только… к несчастью… далеко не все люди их видят… Как и Христа после Воскрешения далеко не все могли видеть и видели… а только лишь… – не в силах сдержать слез она подняла глаза к небу, и точно обращаясь к самому Спасителю, крайне страдательно и, едва при этом слышно, произнесла: «Прости!… прости, нас Господи, за слепоту глаз и сердец наших!... Прости, за черноту дел и помыслов наших…», сделав паузу и чуть успокоившись, женщина быстро отерла слезы рукавом своего старенького, местами потертого, но чистого пальто, и, уже обращаясь к девушке, продолжила. – Их видят теперь лишь только либо очень добрые люди… Как ты, например… – широко улыбнувшись, женщина-инвалид вновь радостно и нежно коснулась руки, тотчас смутившейся, девушки. – Либо же люди очень злые… злые и гадкие… очень-преочень гадкие… – голос ее точно треснул и мучительно завибрировал. – Вот как и я… как и я совсем недавно… когда спивалась и воровала чужое… – чуть бледные, болезненного вида губы женщины при последних словах мучительно затрепетали, а на щеке от волнения стал заметен грубый, глубокий шрам. – Но у всех… у всех людей, даже не видящих их, при встрече с ними… С нашими небесными защитниками… С нашими земными Ангелами… – голос ее по-прежнему дрожал, а по щекам текли слезы. – Происходит незримое просветление сердец. Даже те, что не видят их глазами… – она в волнении на секунду смолкла, не то справляясь с чувствами, не то подбирая нужные слова. – Видят их духовным взором… видят их глазами душ своих… Да-да, именно так!... Отзываясь и воспаряя навстречу... И от того, укрепляясь, очищаются... Точно бы сбрасывая тогда свою будничную шелуху. Пробивая словно бы бреши и трещины в очерствевшей своей коросте… Становясь от этого… кто-то, быть может, лишь на чуть-чуть… лишь ненадолго… но светлее и лучше… Добрее, выше и чище… Понимаешь ли, милая? – призывно спросила женщина, пристально вглядываясь в собеседницу. – Отзываясь вслед светлыми своими мыслями… Отзываясь светлыми своими поступками… Сделав над собой усилие… Сделав усилие и уступив тогда старику или женщине место в транспорте… Переведя старушку через дорогу… Не бросив мусор на улице… Не оскорбив и не обидев человека… Узрев вдруг в других людях сестер и братьев… Увидев вдруг во всех людях родных человеков…
5
– Эх!.. – горестно выдохнула женщина-инвалид и с искренним страданием на лице обвела глазами окружающее пространство. – Вообще… задумавшись о жизни нашей, о жизни вокруг… Задумавшись о происходящем…. Задумавшись отчего и для чего падает теперь уровень культуры и морали в стране… Отчего и зачем снижается теперь воспитание и образование… Отчего современная российская власть открыла уже дорогу всему темному и очерняющему человеческие сердца… Отчего и для чьей темной потусторонней выгоды растет преступность и коррупция, общество деградирует и уменьшается народ наш численно… Отчего молодежь спивается, а государство пропагандирует темные и ущербные идеи: «живи одним днем», «бери от жизни все», «мы самые-самые»… Эх!... Отчего нечистотная, помойная ямина выкапывается всем нам теперь… будущему нашему… и нашими же руками… Отчего стараются потопить всех нас в топком, мерзком болоте творимого нынешней властью из которого не так-то просто будет и выбраться… Эх!... Сердце просто разрывается от творимого с нами и нами же!... Просто плакать хочется… Так больно всё… Так больно!... Милая!... Но вот они… – расчувствовавшаяся женщина-инвалид вновь обратилась в сторону удаляющейся Ксении Петербургской. – Дают нам возможность понять все это… Разобраться во всем этом… И помочь разобраться другим… И поэту тому молоденькому… в скверике… и мне… И множеству других думающих, пишущих, читающих, мыслящих... Разобраться как в большом, так и в малом… Постичь и понять все это теперь: «Отчего?» «Почему?» «Зачем?»… «Для чего и кому это нужно?»… «Что дальше и как скоро развязка?»… Понимаешь ли, добрая душа?... – спросила она девушку и тут же в сердцах продолжила. – Понять и постичь то, что никогда не лежит на поверхности… То, что всегда сокрыто и уяснить не просто, особенно с маловерием души и атеизмом ума… Понять и постичь, зачем и к какой-такой страшной цели, подталкивается теперь народ наш силами бесовскими через своих нынешних человеческих правителей-марионеток…
Ведь, если верно церковное предание, что будет вскорости на земле всеобщий мир и всемирное процветание, то понятно тогда чьим орудием и людские массы наши и власть российская теперь уже стали. Отчего и по чьему хотению стараются не допустить и принизить это всеобщее скорое светлое время. Идя теперь для этого по пути иступленного самодовольства и имперской агрессивности, брызжущего слюной национального мракобесия, поповского национал-православия да самого настоящего бесовского авторитаризма на фоне народного упадка духа и обнищания тела… Как будто это не великая, открытая и уважаемая страна XXI века, а страна-изгой, уподобившаяся бесноватому дебоширу-пропойце, загнавшему себя в самый темный угол, с фигой в дырявом кармане и скудоумием в помутившейся голове. Ведь, если правы старцы, что будет вскоре на земле «Золотой Век человечества» с Россией-матушкой во главе… то понятно тогда, для чего и чьими потусторонними усилиями погружается теперь и Россия и народ наш в бесовскую, помойную ямину, из которой и выберешься не сразу и отмоешься-то с трудом…
6
Страдательно покачав головой, женщина-инвалид печально продолжила:
– Ведь почему-то же… зачем-то же… делаются теперь народы России чуть ли не противниками и врагами всего цивилизованного мира… Ведь точно бы по бесовскому повелению власть нынешняя отрезала теперь одним махом… точно отсекла прямо по живому… народы наши не только от необходимой в ближайшие годы помощи с Запада… но и от дружбы и помощи братских народов бывшего СССР… Вот уж поистине прав поэт:
Повелевая грозно нами
Тень Люциферова крыла,
Всем застилая небеса,
Манипулирует умами…
Эх! Не хотела говорить-то… – женщина-инвалид замолчала было в горестном смятении, но затем все же договорила, перейдя почти на шепот. – Ведь по всему видно, что все более правыми оказываются теперь старцы наши, предрекавшие России великое будущее, но прежде и великое падение и страшные горести… Нынешнюю вражду с Западом и совсем уже скорую войну с Востоком… Эх! Не хотела говорить-то… – с последними словами голос ее опять мучительно задрожал. – Война уже, милая, видимо, совсем скоро… на Востоке… При смене нынешней люциферовой власти все это и будет… Пользуясь скорым смутным временем и вспыхнувшей народною смутою дойдет Китай до Урала… Займет и Сибирь и Дальний Восток… И японцы там же… Эх!...
Еще батюшка наш преподобный Серафим Вырицкий предсказывал, что наступит такое тяжелое время. Раздирать станут Россиюшку на части. Многие страны ополчатся на нее, но не пугайся – выстоит. Да и ненадолго все это… – женщина-инвалид успокаивающе вглядывалась в глаза девушке. – Ненадолго!... Придет спасительная помощь именно с Запада, да от братских народов наших… А главное – Свыше!... Свыше!!!... Ведь когда пожелает Китай пойти дальше, Запад воспротивится и не позволит… Эх!...
И эта-та война… как предсказывал преподобный… и станет причиной объединения человечества. Ведь поймут уже, наконец, люди… и наши и по всему миру… что невозможно так жить дальше. Братья и сестры ведь!... Люди ведь все. Человеки!... Как там у пророка Исайи?... «И будет в последние дни. Гора дом Господня будет поставлена во главу гор… И потекут к ней все народы… и перекуют мечи свои на плуги и копья свои на серпы. И не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать». Вот ведь как!... «Не будут более учится воевать!...»
Погоди еще, наступит такое необыкновенное время, когда весь Восток будет креститься в России. Да и не только Восток. И будет тогда… и в России, и в мире… необычайный расцвет и всеобщее процветание… Да не надуманное какое-то, скудоумное и бесовски зловредное… – недоговорив, она горестно усмехнулась, произнеся совсем тихо: «Тоже ведь еще мракобесие выдумали: «Руцкий мир…», тяжело покачала головой, и обратясь, точно сама к себе, совсем уже тихо добавила. – Ой, хитра бесовщина… Хитра!… «Россия встает с колен»… Куда?!... На карачки?... Спаси, Господи!... Бесовщина и только!... – и вновь уже обратясь к девушке, проникновенно продолжила. – И не надуманное какое-то процветание… за счет кого-то и чьих-то страданий… а самое, самое настоящее!… Процветание всех людей... Всех и каждого!... И в России, и в мире… «Всемирный расцвет и всеобщее процветание»… Вот ведь что Священное Писание и пророки предсказывают!…
И если Ксеньюшку нашу Петербургскую не все теперь, к несчастью, видят, то знамение гигантское о начале этой великой поры увидят-то все и на всех улицах!... Все!... Точно чудо тогда явится!... И на Востоке, и в Петербурге, и всюду… Великое знамение-чудо!... Крест сверкающий и солнце блистающее!... Хотя… – недоговорив, женщина-инвалид внезапно замолчала. По всему было видно, что ей крайне тяжело справиться со неожиданно навалившимися скорбными чувствами, но едва уняв дрожь на губах, она горестно и совсем тихо добавила. – Хотя по стараниям нашим нынешним… по делам теперешним, да по замыслам бесовским… ох, к несчастью, не завтра еще… хотя и совсем скоро…
7
– Эх!... Нам сейчас дотянуть бы только! – произнесла она вдруг с внезапной радостью, точно вспомнив о чем-то. – Дотянуть и дожить до этого благословенного времени!... Дотянуть изо вех сил!... Мне тут Ксеньюшка сказывала… Она давеча тоже поэта того слушала… Уж не знаю, тайна ли это… Говорит, что сейчас таких вот молоденьких, да совсем еще юных… коим суждено стать вскоре великими поэтами, писателями, драматургами, режиссерами… Ну, как еще в советские времена говаривали – «инженерами человеческих душ»… Очень много теперь произрастает в земле нашей. Восходят. Растут. Поднимаются…. И суждено всем им вскоре возрождать душу народную и возвышать нравственность нашу. Звать, вознося, к высокому и светлому. Открывать глаза. Просветлять сердца. Раздвигать границы понимания жизни до общечеловеческих и всемирных масштабов. Звать к заботе о ближнем и каждом. Звать к единению мира. Звать и вести за собой… Как там у старцев о «Золотом Веке человечества»?... К всеобщему миру и всемирному процветанию!…
Чего улыбаешься?... Я вот так же, как и ты было, не поверила. Чудно!... Кругом такое сейчас, а тут… А она мне… вспомни, говорит, для сравнения, сколько светочей великих в народ наш направлено было в веке XIX?... И все для смягчения той темной эпохи, когда много большее, чем теперь, зло большевистское предуготовлялось. Когда лишь готовился только, точа меч к смертоубийству, «Красный всадник Апокалипсиса»… А вспомни, говорит, опять же, сколько тогда же и в немецком народе явлено было столь же светлых гениев, да вестников Свыше… И опять же, прежде ига фашистского… – женщина-инвалид, не в силах, видимо, терпеть боль в ногах, мучительно опустила глаза и тихо вдруг простонав, едва слышно проговорила скороговоркой. – Ой, вы ноженьки мои… болезненные… что ж не резвые вы теперь, да не стройные… – она тяжело переставила ноги, а затем, вновь обратясь к девушке, добавила. – Я ведь прежде… в молодости своей легкокрылой… спортсменкой была. Чемпионкой… Как там?... Спортсменка. Комсомолка. Красавица… В школе да в институте отличница. Потом и влюбилась без памяти… Вот, думаю, оно счастье!… Муж-офицер… любименький… И сыночек мой… – губы ее с последними словами лихорадочно задрожали, а из глаз скользнуло несколько тяжелых крупных слезинок. Едва справляясь с подступившими чувствами, она тяжело переставила свой, видавший виды, костыль. – Счастье вот только недолгое… Муж мой любименький… лейтенантик молоденький… на войне необъявленной… Ради чего вот только?… А?... И сыночка я, кровинушку… с горя, видать, неподъемного… не уберегла, не сдюжила…
И уже не справляясь с нахлынувшими горестными чувствами седовласая женщина-инвалид тяжело опустив голову, тихо заплакала, не подняв ее и тогда, когда девушка, стараясь утешить и поддержать, взяла бедную женщину под руку.
– Эх!...– вскинув вдруг скорбный взгляд на низко ползущие тучи, она вымученно улыбнулась. – С той поры вот ноженьки… да воспоминания… и терзают… К непогоде видать… скороходики мои всегда отекают… Эх, гранит петербургский… студеный… бомжам, да природе женской противопоказанный…
Серые безмолвные тучи, оставляя позади беды и горести страданий человеческих, равнодушно уносились прочь. Мрачно застилая и непроглядно пряча высокое голубое-преголубое небо, точно бы беспросветно силились теперь сдавить и сжать уже и каждого своею угрюмою обреченностью. Свинцово клубясь над самыми головами словно бы стремились еще более оттеснить куда-то совсем уже вниз всякую надежду и всякое упование на что-то лучшее...
8
Внезапно, загадочно улыбнувшись, женщина-инвалид вновь обратилась к девушке с прежним вопросом:
– Ну что, добрая душа, вспомнила сколько великих творцов век XIX увидел?... А ведь представь только что точно бы разом… и в нашем народе и в немецком… Словно бы по чьему-то неведомому волению… Да разве бывает такое случайным?... Впрямь как из рога изобилия!... Это ведь и Моцарт, и Бетховен, и Гете, и Шиллер, и Вагнер, и Гайдн, и Шуман… Ах, какие гиганты!... А у нас сколько их было!?... Даже не перечтешь! От Пушкина, Глинки и Гоголя до Чехова, Блока и Рахманинова!… Вот и подумай теперь, милая, сколько сердец и умов было посланниками этими небесными тогда просветлено, да возвышено, чтобы устоять народам нашим перед бурею надвигающеюся, бесовскою. И скольким миллионам, скольким людям помогли все эти светочи и гении… А вот, если бы не было их? И представить-то страшно до чего довела бы тогда бесовщина род людской в эпоху большевистско-фашистскую, между двух зол человечество сжавшую… – точно вспомнив о чем-то женщина-инвалид вдруг просияла. – Я вот перед Пушкиным до сих пор благоговею… Ах, Татьяна Ларина… Или «Проснись, красавица, проснись»... А это его: «Народ безмолвствует» или «Ужасный век – ужасные сердца»… А «Пророк»?!... Ух, силища!... «Духовной жаждою томим, в пустыне мрачной я влачился»… Ну, впрямь, как о поэте нашем молоденьком…
И Бога глас к нему воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».
Ох, красота и силища какая!... Вот с самой юности люблю Пушкина, чуть не сброшенного «с корабля современности»... – горестно усмехнувшись, она махнула рукой. – Вам, молодым, и не ведомо про то, что бесовщина против них только не предпринимала… против посланников наших небесных… и при жизни их, горемычной и после смерти досрочной… Как изводила да мучила. Если и не каторгой и терзаниями телесными как Достоевского и Шевченко, то терзаниями душевно-горестными как Мусоргского и Гоголя. Если и не самого вырывала из жизни, как Лермонтова и Пушкина на дуэлях или болезнью как Чехова, то смертью близких пыталась согнуть да сломать… Вот как Сурикова, к примеру, да того же Федора Михайловича… Да и не перечтешь всех мытарств их и страданий их, тягостных, ради нас воспринятых... Воспринятых, чтобы, если уж не сберечь народы от чумы красой, да коричневой, то чтобы усилиями светлыми приподнять и возвысить милосердие человеческое. Чтобы просветлить и распространить идеи гуманизма и сострадания… Чтобы вознести сердца, да укрепить, призывая к свету и чистоте, к состраданию, да духовности перед бурею страшною… – чуть замолчав, не то справляясь с новой болью в ногах, не то переводя дух, пожилая женщина вновь горячо продолжила. – А вот и подумай теперь, отчего это дьявол – вождь бесовский, именно на германские, да на российские народы-то ополчился?... Отчего измыслил смертельными ударами столкнуть именно наши народы, именно их сделав эпицентрами страшных бурь?... А?... Да, ведь просто все, милая!… Спасибо Ксеньюшка глаза открыла… Ведь именно России предуготовлено Свыше стать вскоре основою предстоящего объединения всех мировых народов, вдохнув в предстоящий всечеловеческий, Всемирный Союз… а прежде вдохнув и в Европейский Союз… самую высокую духовность, самую высочайшую цель и самые светлые человеческие идеалы… – сказав последнее, она радостно вскинула брови. – Как и Германии предуготовлено было стать основою объединения народов европейских… Уже теперь выстроив Европейский Союз на самых передовых идеях и идеалах западного мира... Впервые, стало быть, в истории человечества, действуя вовсе не насилием и не имперскими завоеваниями, а двигаясь совершенно мирным путем… наполнить жизни множества европейских государств и еще большего числа народов… причем, в самые исторически короткие сроки… наполнить истинной демократией, достойным человека уровнем жизни и самым передовым благополучием…
9
Точно большой ребенок, едва справляясь с радостными чувствами, женщина, переводя дух и широко улыбаясь, сделала паузу.
– Поэт наш, оказывается, тоже знает об этом... – продолжала она. – От него и узнала, что еще в XIX веке предсказывалось, что будут Россия и Пруссия первыми странами, которые станут жить по духовным законам и восстановят духовный уклад жизни, соответствующий их внутренней природе… Немецкий народ, стало быть… одаренный Свыше практическим складом ума, невероятной практичностью и здоровым прагматизмом… поднимет материальный и законодательный уклад жизни европейских народов… Что и произошло… как сама видишь и знаешь… уже в Европе и далее… А, стало быть, Российские народы… одаренные Свыше великой духовностью, чувством справедливости, а главное – одарены тонким чувствованием потустороннего… поднимут вслед… после великих потусторонних светлых побед… так же, к слову сказать, задолго прежде предсказанным… поднимут уже морально-нравственный и духовный уклад жизни всего человечества… – сказав последнее, она стало вдруг серьезной. – И вот, оказывается, чтобы не допустить ни Европейского Союза теперешнего, ни Всемирного Союза еще только предстоящего, и были задуманы, да предуготовлены, замыслами бесовскими… а осуществлены уже, стало быть, руками человеческими, да посланниками темными… Как там?... – недоговорив, она ненадолго задумалась, вспоминая, а затем проникновенно процитировала из Нового Завета. – «Сам сатана принимает вид Ангела света, а потому и служители его принимают вид служителей правды»… Вот посланниками этими темными… всякими там Лениными, Гитлерами, Сталиными да Геббельсами с Бериями и Троцкими… и осуществлены были, слепоту человеческую оседлавши… и революции, и большевизм, и фашизм, и война Отечественная, да и обе мировые-кровавые… – горестно качая головой, точно поражаясь числу бед и страданий выпавшим на долю людей, жившим в XX веке, она крайне сострадательно и как-то нараспев-печально произнесла. – «Блажен, кто посетил сей мир в его минут роковые…», а затем, тяжело вздохнув, продолжила. – Да и нынешние темные действия… опять же князем бесовским измысленные, а руками слепыми человеческими, да посланниками темными осуществляемые… все для того же: чтобы помешать, а то и не допустить прихода на землю времени светлого, лучезарного… – она было задумчиво замолчала, но тут же с невероятной грустью тихо добавила. – Ох!... Неужто и про наше время непростое, переломное… плача когда-нибудь, да сострадая… сострадая как к не сломившимся ко злу, так и к злу поддавшимся… соболезнуя как очернившимся, так и устоявшим… скажут вот так же, сострадая и плача: «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые…»
10
Недоговорив, женщина-инвалид, мучительно напрягшись, стиснула было губы от нового приступа боли, но тут же, точно перебарывая и боль, и ту, неведомую, большинством современников не осознаваемую, черноту «рокового времени», молодецки вдруг вскинув седовласую голову, торжествующе произнесла:
– Да и ведь не только в преддверии темных времен посланники Небес к нам посылаются! Вот вспомни хотя бы… Вот всегда меня это удивляло… Вспомни, как еще две с половиной тысячи лет назад… – устремив верх, точно для убедительности, свой мозолистый указательный палец, женщина указывала им не то куда-то в глубь времен, не то в самое Небо, словно призывая Его в свидетели. – И ведь вдумайся только… ведь почти в одно и тоже время!… а исторически это же фактически разом… явлены были в мир и Зороастр в Древнем Иране, и Будда с Махавирой в Индии, и Конфуций с Лао-Цзы в Китае, и Исайя с Иеремией у евреев, и Сократ с Платоном в Древней Греции…
– Да-да. – воскликнула следом девушка. – Я знаю. Тогда чуть ли не в одно время зародились величайшие религиозно-философские идеи и учения… Тогда же, насколько помню, возникло в мире ожидание будущего Мессии… Тогда же возникли великие религии древнего и настоящего времени… Зороастризм. Буддизм. Даосизм. Конфуцианство…
– Вот! Вот именно!... И все почему?... Видимо тогда… прежде изолированно жившим племенам, нациям и малым народностям… ставшими затем китайцами, индийцами, иранцами, евреями… именно тогда… сделав новый исторический шаг… пришло время осознать себя уже чем-то большим – уже единым народом, с единой культурой, с единым миропониманием и единой моралью и религией...
– А теперь? – спросила девушка.
– Теперь же… восходя уже к дальнейшему и большему… уже и этим самым народам… народам всего мира… пришло, стало быть, время осознать себя еще чем-то большим… осознать себя уже и единым человечеством. С новой восходящей моралью, с новым общемировым миропониманием и новым общечеловеческим мировоззрением… Тогда народы были не то что разобщены, а и вовсе даже не знали о существовании друг друга. Теперь же совсем иное. Теперь и соседние народы и даже весь мир в целом, осознаваемы и ощутимо близки как никогда… Вот, вероятно, почему, уже и самим всем человеческим народам пришло уже время осознать себя еще большей семьей… Осознать себя одним и единым человечеством… С единой, опять же, но многогранной культурой… С единым, но многополюсным миропониманием… С единой, опять же, но многосложной моралью… И религией, стало быть, тоже уже единой…
11
– Единой и новой религией… – задумчиво произнесла седовласая женщина. – Религией все это совершенно по-новому уже… весь мир, всю историю, всю нашу жизнь… объясняющей… Объясняющей проникновенно и возвышенно… Не так как теперь все наши нынешние религии… что-то упустившие, что-то недопонявшие… как-то не до возвысившие и не до поднявшие всех нас до нужного уровня человечности… В результате чего и войны, и бедствия, и страдания повсеместные… В результате чего и мы якобы «самые-самые»… и они все якобы «враги», «темные нелюди» и «нехристианские нехристи»… Так же как и наоборот; и мы для них и они для нас… Как там у вождя бесовского?... «Разделяй и властвуй»…
Нет. Теперь уже религией действительно единой, общечеловеческой и новой… – горячо продолжала женщина, задумчиво и мечтательно при этом улыбаясь. – Всех этих ошибок и «не до» уже не имеющей... И оттого только, стало быть, уже действительно высокой и светлой… Высокой и по-настоящему светлой… – вновь проникновенно и мечтательно она повторила. – И только поэтому уже столь же возвышенно и светоносно зовущей и ведущей к новым общечеловеческим высям... Побуждающей и пробуждающей к новому светлому миропониманию и к новому высокому и светлому чувствованию… Светлому чувствованию и пониманию и себя и всего без исключения мира… А главное это… главное – зовущей и ведущей к новому светлому мировоззрению и к новому всечеловеческому мироотношению... Зовущей и ведущей к новым светлым общечеловеческим делам и свершениям… К новым всемирным подвигам и великим устремлениям… Зовущей и ведущей к единству и братству… К заботе обо всех и каждом… К красоте и миру… К всемирному совершенству и всечеловеческой гармонии… К всеобщему счастью и процветанию… Зовущей и ведущей к всеобщему миру и всемирному процветанию… – сделав паузу, женщина-инвалид широко и радостно улыбалась. – Понимаешь ли, добрая душа?... Согласна ли?...
12
– А вот скажи мне теперь… – седовласая женщина на секунду-другую задумалась. – Разве рождение таких светочей, как, к примеру, Будда, Исайя, Платон, Зороастр или Лао-Цзы и Конфуций… бывает случайным?... Вне какого-то плана, замысла и великой цели?... Тем более, столь… я бы сказала даже – «кучно»… «Кучно» и по времени, и географически!... Вообще, разве такого… да и меньшего масштаба посланники Небес рождаются бесцельно?... Разве не приходят к нам как осуществители уже не коллективных… как у всех нас, остальных людей, миссий… а как осуществители именно каких-то своих индивидуально-значимых миссий, полных конкретных задач и каких-то конкретных целей?...
– Конечно же не случайно! – воскликнула девушка. – И конечно же не бесцельно, а с каким-то конкретным смыслом и определенной целью. – и сделав паузу, добавила. – И, безусловно, согласно какого-то масштабного плана… И… и именно для осуществления этого самого плана...
– Умница! Вот и я о том же... А если есть теперь… как пророчествуют авторитетные старцы… это не Ванги там всякие… с бесовщиной, магией, да астрологией… с полуправдами их для видимости перемешанные… а именно авторитетные старцы, да святые наши, всей чистотою своею, а главное – временем доказавшие божественное пророчество… Так вот, если есть теперь в этих самых планах Свыше всемирное единение, общечеловеческое благоденствие и процветание «Золотого Века человечества», то и великие осуществители, способные и должные повести всех нас именно к этому, всемирному и высокому, должны быть. Ведь так?...
– Так. – согласилась девушка. – Конечно же! Непременно! Не само же собой все произойдет? Да и как же иначе?... Кто-то же должен объяснять и прояснять. Кто-то же должен призывать и вести к высокому и светлому. Звать и вести за собой. Раздвигая застарелое уже… слишком узконациональное и узкорелигиозное… слишком узкое еще современное мировоззрение и миропонимание… расширяя и раздвигая все это до общечеловеческих масштабов и всечеловеческих границ! Ведь так?...
– И я!… И я о том же! Умница ты моя!...
13
Замолчав было, женщина-инвалид на секунду-другую задумалась, точно вспоминая о чем-то, а затем столь же горячо продолжила:
– Вот как там у апостола?... «Я… Господь… посылаю к вам пророков, и мудрых, и книжников»… Или вот еще: «И было ко мне слово Бога: прежде нежели ты вышел из утробы, я освятил тебя: пророком для народов поставил тебя...» Вот ведь как! – женщина с трепетным умилением смотрела на девушку. – Видишь, оказывается, совсем все не так беспросветно как многим ныне и кажется. И уж вовсе не так, как привыкли мы считать во времена прежние советско-безбожные или уже теперь… в нынешнее наше реакционно-церковное да национал-самодовольное полувременье… Видишь!... А вот теперь, хорошая моя… – переводя дух, женщина продолжала смотреть на девушку с какой-то совершенно детскою радостью, так открыто и так доверчиво, как смотрят лишь малые дети. – Вспомни-ка время еще иное, но тоже отчасти схожее с нашим, нынешним предстоянием и ожиданием нами нового… Схожее время с нынешним ожиданием нами великого времени преображения и просветления… А?... Эпоха Возрождения! – радостно произнесла она, наполненным счастьем голосом. – Та самая эпоха Возрождения, что столь невероятно-стремительно подняла общечеловеческую мораль и культуру. Что эпохально возродила искусство и столь же эпохально просветлила умы, сердца и чувства… И даже на нас, на далеких потомках… через сколько уже веков… творениями Данте и Рафаэля, Леонардо и Микеланджело… все еще сказываясь…
И вот представь только, сколько небесных посланников явлено было тогда; и в самом начале эпохи Возрождения, а затем и далее... Сколько героев духа человеческого воссияло!... – пожилая женщина широко и радостно улыбнулась. – Наука-то ведь до сих пор понять не может каким-таким чудесным образом… да чуть ли не в одном месте… да чуть ли не в одно и то же время… – внезапно женщина-инвалид, болезненно скривилась вдруг от нового приступа боли, на секунду мучительно замолчала, но тут же превозмогая мучительную боль, продолжила. – Это и Боттичелли, и Данте, и Донателло, и Микеланджело, и Леонардо да Винчи, и Рафаэль, и Тициан… У-у-у!... Титаны!.. Гиганты!... Какие гиганты!... А сколько посланников Небес явлено было тогда же чуть меньшего масштаба? В тоже самое исторически небольшое время… И не перечесть!... – и уже совсем, казалось, не замечая ни усталость свою, ни больные, отекшие ноги, ни даже новые приступы боли, голос ее вдруг стал звонок и решительно тверд. – И вот так же теперь… в преддверии и в начале «Золотого Века человечества»… явлены будут вскорости миру новые Пушкины, новые Лермонтовы, новые Толстые, новые Достоевские, новые Чайковские, новые Тютчевы, новые Васнецовы, новые Островские… Как и новые Моцарты и Бетховены, Гете и Шиллеры… Всех их – и там и здесь – и не перечислить будет!... Но прежде всего именно у нас – в России и в народах с ней братских, как предначертанных Свыше для зарождения идей новых, лучезарных… Идей и целей светоносных… великих… общечеловеческих…
14
Счастливо улыбаясь, глубоко и шумно вдыхая, пожилая женщина обвела вдруг окружающее пространство радостным, волнительным взглядом.
– И знаешь что, милая… – произнесла она загадочно. – Вот впрямь сердце радуется как осознаю, что ходят уже все эти гении, все эти герои духа человеческого рядом с нами… Уже, должно быть, пятерки свои получают. А кто-то уж и на свидания, видимо, бегает. Музе сердца стихи посвящает, да о Родине печалится, думает… – она вдруг радостно засмеявшись, заговорчески произнесла. – Вот вместе пойдем… познакомлю с поэтом тем, молоденьким… А что?... Вдруг судьба твоя… А заодно и спросим, может фамилия его Тютчев, Лермонтов или Блок… Те поэты тоже ведь провидцами и мистиками были…. Но нет! – она, смеясь, махнула рукой. – У него свое имя будет. Новое и к новым делам предуготовленное… А почему будет? Он и теперь уж вещает. Предупреждая об опасностях, да к новому времени призывая. К высокому и светлому пробуждая… Тут давеча в стихах у него: «Человечество-братство», «Планета-сад», «Преображение и просветление человека и мира», «Забота обо всех и каждом», «Государство для человека, а не человек для государства», «Раскрытие потенциала во всех и всяком»… Вот впрямь не нарадуюсь!... «Человек во главе угла»… «Не будем более учится воевать»… Ах!... Неужто мечта всех человеческих поколений об общенародном братстве, о всечеловеческом счастье… мечта о достойной и благополучной жизни для всех и для каждого… мечта о всеобщем мире и всемирном процветании… где-то уж совсем-совсем рядом?... – в глазах у седовласой женщины проступили слезы великой надежды на всеобщее, долгожданное счастье. И уже радостно вглядываясь во внезапно, точно по чуду, показавшийся, и тут же стремительно начавший расти, краешек голубого высокого неба, она торжественно, почти ликующе произнесла. – Да-да, непременно рядом! И совсем-совсем скоро!... – и, преисполненная надежд и огромной, необъятной радости, с умилением глядя на девушку, торжествующе добавила. – Вот, подожди еще, зазвучат вскоре, пробуждая да указуя, все эти новые великие имена в полный голос!… Вот время-то будет великое, чистое, славное!...
15
Вдруг где-то чуть впереди относительную тишину вокруг пронзил громкий, с истеричным надрывом, грозный голос:
– Ну, что-о! Что надо-то?!... – нагловатого вида, крупная, тучная женщина, грубо напирала на Ксению Петербургскую. – Чего вам?... Чего?!... – было видно, как её ярко-красные, жирные, лоснящиеся губы, гневно напряглись, а на искажённом от негодования лице, цепкие глаза превратились в подобие грозных щелок. – Тоже мне, Мать Тереза выискалась!... – грубо перейдя на «ты», грузная женщина опасно наступала. – Какой уже раз иду тут и каждый раз вижу этот твой… умиленно-слезливый взгляд! – казалось ещё чуть-чуть и она толкнет и раздавит старушку. – А-а-а!!! Я поняла!... Ты… ты знала мою мать? Ты ее знакомая? Так?!... Да?!... Отвечай! Отвечай же! Ну!... Да, она умерла! Умерла еще месяц назад! В этой ее?… убогой… В этом ее?… в стариковском… э-э-э… – было видно, что нервно перебирая слова и точно вспарывая толстой ладонью воздух, женщина пыталась что-то вспомнить. – В этой ее?… э-э-э… Но я вовсе не выгоняла ее из дому! Не гнала её в эту ее… э-э-э… покойницкую… В этот ее?… в старческий… для бродяг… Как его там?... М-м-м?... В ночлежку! – выдохнула она вдруг с явным облегчением. – В ночлежку!... Она все сама!... Сама-а-а!!!… А я… я… я… – недоговорив, женщина внезапно осёклась и, как-то вдруг вся сникнув, и словно бы даже став меньше ростом, беспомощно обняла Ксению Петербургскую, содрогаясь от неудержимого плача. Ещё секунду назад гордая и самодовольная, она вдруг громко и совсем по-детски открыто и доверчиво теперь зарыдала. – Ма-моч-ка м-моя-а-а!.... М-м-м… Бедная, бедная м-моя-а-а!... Прости, про-сти-и-и мен-ня-а!… Прости-и-и греш-ную-ю… Как же я смогла сделать-то всё это?… Как же так-то вышло-то-о-о?… Нет же… нет мне проще-ни-я-а-а-а!…
И тут же женщина-инвалид, быстро осознав происходящее, стремительно двинулась вперед, проворно переваливаясь из стороны в сторону. Увлекая за собой изумлённую девушку, она удивительно резво орудовала теперь своим стареньким угловатым костылём. И успев как раз вовремя, поддержав и обняв рыдающую, медленно оседающую женщину чуть ли не в последний момент, они все же сумели удержать ее на ногах.
– Всё теперь будет хорошо! – любяще, по-матерински нежно шептала Ксения Петербургская, тепло обняв, заливающуюся слезами, бедную женщину. – Ничего… Ничего, моя добрая… Всё теперь образуется… Всё теперь будет хорошо… Поплачь... Поплачь, бедная деточка, не держи в себе…
– Сердечко-то ее теперь быстро оттает! – вторила ей сквозь слёзы радости женщина-инвалид. – Теперь… теперь и она с нами… И она!... Эка радость-то!... – и отчего-то тоже залившись по-детски крупными, неудержимыми слезами, совсем как ребенок расплакалась…
16
Удивлённые прохожие, проходя в вечерний час мимо, ещё долго оборачивались, видя странную картину: грузная, тучная женщина, навалившись на худенькую девушку и плачущую хромоногую женщину с костылем, рыдая, громко и протяжно причитала.
Прохожие, смущённо отводя глаза, говорили друг другу в полголоса:
– Странно в наше время видеть такое. Такие откровенные слезы! И горе и радость: всё в них…
– Да, уж... Словно бы встретились после долгой разлуки. Словно бы потерялся человек и теперь вот нашёлся… Чего только не бывает!
– И слава Богу! Слава Богу, что нашелся… Вернулся, видимо, человек к своим… Ведь это и в правду – такая радость!…
Но были, к несчастью, и иные голоса, иные реплики и настроения:
– Вот пьянь инвалидная!...
– По-на-е-ха-ли!…
– Эй, смотрите! Смотрите, девчонки!... Умора! Торжественная встреча бомжей!…
И лишь совсем-совсем редкий голос в этот оживленный час – быть может один на сотню или даже на тысячу прохожих – произносил с заметною всем теплотой:
– Да нет же! Здесь все не так просто... И их вовсе не трое – их четверо. Разве не видите, что с ними ещё такая крепенькая… Правда, не по погоде и совсем как-то по-старомодному одетая старушка.
– Ещё и старушка?!
– И старуха?...
– Какая-такая… И где?...
– Ну да, старушка… Разве не видите?... – отвечал этот редкий прохожий, задумчиво при этом улыбаясь. – И добрую эту старушку, в старомодном ее платочке, я словно бы уже где-то видел… Да-да, именно в зеленой этой ее кофте и в длинной, красной юбке… Точно!... Вот только не помню где... Да, присмотритесь же сами! Неужто не видите?!... И даже не видите, как она всем нам теперь улыбается, радостно кивая и приветствуя каждого из нас?... И в правду не видите?... И вы?... И вы тоже не видите?... Странно… Пожалуйста, постарайтесь!... Ведь это же совсем не так трудно, как кажется…
2010, 2014, 2015
