Владимир Соловьёв.
Если христианство есть религия спасения; если христианская идея состоит в исцелении, внутреннем соединении тех начал, рознь которых есть гибель: то сущность истинного христианского дела будет то, что на логическом языке называется синтезом, а на языке нравственном – примирением.
Этою общею чертою обозначил Достоевский призвание России в своей Пушкинской речи. Это было его последнее слово и завещание. И тут было нечто гораздо большее, чем простой призыв к мирным чувствам во имя широты русского духа: здесь заключалось уже и указание на положительные исторические задачи или, лучше, обязанности России. Недаром тогда почувствовалось и сказалось, что упразднён спор между славянофильством и западничеством, – а упразднение этого спора – значит упразднение в идее самого многовекового исторического раздора между Востоком и Западом, – это значит найти для России новое нравственное положение, избавить её от необходимости продолжать противо-христианскую борьбу между Востоком и Западом и возложить на неё великую обязанность нравственно послужить Востоку и Западу, примиряя в себе обоих. И не придуманы для России эта обязанность и это назвначение, а даны ей христианскою верою и историей.
Разделение между Востоком и Западом в смысле розни и антагонизма, взаимной вражды и ненависти – такого разделения не должно быть в христианстве, и если оно явилось, то это есть великий грех и великое бедствие. Но именно в то время, как этот великий грех совершался в Византии, – рождалась Россия для его искупления. Приняв от Византии православное христианство, должна ли Россия, вместе с Божьей святыней, усвоить себе навсегда и исторические грехи Византийского царства, приготовившего свою собственную гибель? Если, вопреки полноте христианской идеи, Византия снова возбудила великий мировой спор и стала в нём на одну сторону – на сторону Востока, то её судьба нам не образец, а урок.
Россия достаточно показала и Востоку и Западу свои физические силы в борьбе с ними, – теперь предстоит ей показать им свою духовную силу в примирении.
Воистину, если для нас слово Божие вернее всех человеческих соображений и дело царствия Божия дороже всех земных интересов, то перед нами открыт путь примирения с нашими историческими врагами. И не будем говорить: пойдут ли на мир сами наши противники, как они к этому отнесутся и что нам ответят? Чужая совесть нам неизвестна и чужие дела не в нашей власти. Не в нашей власти, чтобы другие хорошо относились к нам, но в нашей власти быть достойными такого отношения. И думать нам должно не о том, что скажут нам другие, а о том, что мы скажем миру.
В одном разговоре Достоевский применял к России видения Иоанна Богослова о жене, облечённой в солнце и в мучениях хотящей родить сына мужеска: жена – это Россия, а рождаемое ею есть то новое Слово, которое Россия должна сказать миру. Правильно или нет это толкование «великого знамения», но новое Слово России Достоевский угадал верно. Это и есть слово примирения Востока и Запада в союзе вечной истины Божией и свободы человеческой.
Вот высшая задача и обязанность России, и таков «общественный идеал» Достоевского. Его основание – нравственное возрождение и духовный подвиг уже не отдельного, одинокого лица, а целого общества и народа. Как и встарь, такой идеал неясен для учителей израилевых, но в нём истина, и он победит мир.
