Роза Мира — диалог культур и культура диалога

 

...Саша, надо эту нить сверстать в книгу. И выложить на какой-нибудь print-on-demand.ТамПтица, наверное, помогла бы с вёрсткой (её этому учили). поговорите с Вадимом на эту тему, он это проходил

  Да, Саша, было бы здорово увидеть все это в одной книге. А мы бы помогли, чем смогли.

После того, как я год прожила в Индии, взгляд и на свой город поменялся. Теперь на все смотрю под влиянием прививки Индии, и по-другому не получается. Я пока еще не разобралась (а, может, и вообще никогда не разберусь), что именно поменялось. Но как будто панорама расширилась. Такое же происходит, если к чему-либо начинаешь относиться с большим терпением и вниманием, что по сути своей синонимы: невнимательного терпения не бывает, как и нетерпеливого внимания.

Я впервые увидела, что Петербург провинциальный город. Впервые поймала себя на ощущении, что наш город совсем маленький. Дело не в том, что Дели такая уж пышная столица и так необъятен. Нет, Дели местами очень похож на деревню или поселки городского типа. И в Петербурге достопримечательностей, действительно, больше. Однако Индия научила меня другому.

Среди типичных черт индийского характера, во-первых, детскость. И отнюдь не всегда это комплимент, много есть дурного от детства в Индии, например, сумасшедшая тяга к предрассудкам, упрямство и иногда даже тупость, истеричность, лень, первобытная жестокость, раболепство перед начальниками. Во-вторых, открытость: чего от индийцев не отнять, даже если гадость делают, и тогда - от всего сердца. Плохо умеют врать, хотя хитрят и виляют, а также увиливают виртуозно. Но так же виртуозно выкручиваются из любых ситуаций, постоянно готовы что-то придумать и предпринять. В индийцах есть обаяние, в некоторых их бытовых привычках - легкость хорошего чувства юмора. И на фоне вышеперечисленных черт фальшь спрятать сложно, практически невозможно.

Индийцы в больших городах часто любят показывать, какие они современные. Пытаются соответствовать. Но только провинциал (не географически, а согласно душевной организации, как и аристократ вполне может быть беден) будет пытаться соответствовать. У индийцев есть свои традиции, и когда они живут в них, это прекрасно, умело, элегантно. В какой еще стране столько людей повседневно носят национальную одежду? Тут женщины таскают кирпичи в тазах на голове, а одеты все равно в сари. Однако индийские попытки перенять европейскую моду очень напоминают маленьких девочек, меряющих мамины вещи, пока никто не видит. В силу свойств индийского менталитета подражания индийцев не пошло выглядят, скорее забавно. Как карикатура. Но через явную карикатуру постепенно учишься различать карикатуры менее явные. Можно сказать, я прошла годовую тренировку.

Одежда - всего лишь поверхность, стиль - уже хуже. Я вернулась, и теперь смотрю вокруг, словно научилась видеть на слой глубже поверхности. И я не могу больше этого не видеть. Когда человек бездумно копирует что-то чуждое, даже если во имя престижа, даже если хочет копировать, он на самом деле глубоко несчастен. Он пытается перешить свою душу и на место всего оригинального, неповторимо своего впихивает общепризнанные заплатки-метки, показывающие, что "я тоже с вами, я один из вас". В роли "вы" выступает миф сильного большинства, который каждый раз заново переписывается теми, кому нужно разделять и властвовать.

Я никогда раньше не думала, что мы настолько провинциальны. Но насмотревшись на индийскую городскую "деревню", на их европеизированную безвкусицу, я начала различать нашу безвкусицу более изощренную, потому что замаскированную консерваториями и эрмитажами или хотя бы пребыванием с ними в одном населенном пункте. И у нас все глубже. Не только одежда, но и манера, тон, осанка, жизненные цели. Все не свое, импортное. И потому мучительное, и потому бездарное. Я раньше тоже это видела, но не так понимала. Видела в этом глупость, а сейчас вижу несчастье. Одиночество, заштопанное брендами. Мы такие же люди, как индийцы, у нас такая же тяга к теплу, общению, вниманию, искренности, но только мы сдерживаем себя, прячем, живем так, потому что так надо, а не потому что мы так хотим. Спросишь - что же мы хотим? Но мы теряем способность хотеть, по-настоящему интересоваться. Мы привыкаем к скучной жизни, оправдывая себя, что у всех так, что это реальность. Развлекаем себя тем, что пытаемся сымитировать желание и выдать себя за живых.

За год я настолько привыкла к смуглой коже, к ярким интонациям, эмоциям на лицах, к жарким краскам и узорам в одежде, что здесь повседневность кажется пресной. Как будто нам, бледнолицым, во всем не хватает специй. Ходим, как привидения. И обходим друг друга без внимания, без участия, словно все мы друг для друга не больше, чем весть о смерти человека, которого мы никогда не знали. Идешь, и кажется, ты  умер так давно, что тебя никто настолько не вспоминает, что уже начинаешь сомневаться, был ли ты вообще когда-либо жив здесь или просто ошибся мирами?..

Очень скучаю по Индии, и поэтому мне захотелось сегодня выйти на улицу в сари. Получилось, что проехала в таком виде почти весь город поперек. Хоть бы у одного встречного прохожего какая-нибудь новая эмоция появилась на лице! Индийцы из проезжающего мимо автобуса тебя успеют разглядеть, прокомментировать, а иногда и сфотографировать, а на следующий день в своем районе слышишь за спиной: "Смотри-смотри! Вот они вчера вечером обе были одеты в сари!"

Индийцы живут и каждому мгновению дарят внимание, здесь мы делаем вид, что живем, и все наше внимание поглощает забота о том, как бы никто не догадался, что мы просто делаем вид.

Чувствуется пробуждение в Ваших словах. Индия пробудила Вас, а Россия вернула Вас в день реальный. Но вечер и ночь (пребывания на Вашей Земле Обетованной) были чудесными. Желаю одного, чтобы пробуждение не было болезненным, а полдень мучительно знойным. Всё прекрасное вернётся в новом цвете, а пробуждение всегда будет возвращать нас к реальности урбанистической цивилизации, всегда малоискренней, всегда подражающей творению Бога на земле.
Невольно задумываешься о верградах...

Спасибо за такие слова.

Интересно, прошло уже больше недели, а мне никак не привыкнуть: все кажется, сейчас проснусь и опять в Дели. В Индии все как-то напрямик, мы же лучше научились таиться, этикетно улыбаться или, напротив, этикетно серьезничать.

Сергей, даже для того, для кого вырываться из общепринятой системы ценностей вовсе и не странно, а, наоборот, желательно, приятно, и, собственно, единственный жизненный путь, - для того, кто понимает, тоскует и видит, куда идти хочет и к чему вообще стоит стремиться, - все равно, понять и сделать - две разных ступени. По себе знаю, что понимаю много, а решаюсь на мало. Точнее, нет, решительности хоть отбавляй, но вот дальше нее почему-то продвинуться получается редко. Душа наша бодрствует не всегда, да и в этом мире невозможно постоянное вдохновение. Мы как бы оживаем и умираем снова, а когда мы мертвы, нам необходимо притворяться, что живы, чтобы окружающих не пугать. А потом, когда на самом деле оживаем, безумно стыдно за мертвое время, потому что времени мало, а жизнь болезненна и коротка. Когда мы здоровы, нас ничто не беспокоит, - мы и это время не ценим, не ценим наши возможности, в то время, как  у других (или у нас самих, только энное время спустя), может, этих возможностей и этого легкого времени никогда не будет.

Репортажи, очерки, да вообще все, что я делаю по-настоящему, - в первую очередь для меня самой путь вырваться из псевдо-жизни, наверное, единственное, где я ни в чем не хочу притворяться: получается или нет - вот критерий качественности написанного. Реальна по-настоящему одна лишь искренность, и чем ее больше в картине ли, в стихотворении, тем произведение реальнее. Как часто в музее приходится слышать: "Ой, смотри, как настоящая!" Если иметь в виду фотографическую, фактическую точность, примененную к внешности, то суждение не более, чем поверхностно. А если примерить эту фразу на внутренний мир картины? Чтобы было понятнее, если вдруг про какую-нибудь абстракцию твое сердце воскликнет: "Да ведь это правда! Так и есть на самом деле!" По сути, абстрактное искусство - мир внутренний, распахнутый во вне, без какой бы то ни было внешней "защиты", попытка увидеть/изобразить душу без тела или мысль без носителя мысли. Попытка подобрать нематериальному хоть какое-нибудь подобие материальности, чтобы наша ограниченная природа все-таки смогла это распознать. Сам материальный минимум подчеркивает наличие содержания, приковывает именно к содержанию внимание, и, не поняв смысл, ты и во "внешности" ничего не разберешь.

Абстрактное искусство - упражнение в искусстве, более позднее по времени возникновения (хотя на самом деле именно абстракция - в основе древнего искусства), словно шанс оглянуться и увидеть все по-другому, с другой стороны. Ведь если в любой реалистичной картине попытаться разглядеть абстракцию, тайный ритм, музыку, символы, лаконичность линий, то это и есть попытаться увидеть душу картины. "Ой, смотри, как настоящая!" - и не в блестящей стеклянной вазочке дело, но в том, что был момент, мимо которого мы все прошли бы, не оборачиваясь, а художник в этом моменте почувствовал настоящую, искреннюю жизнь, увидел в этом моменте шедевр. По индийским представлениям поэзия родилась из творчества читателя, созерцателя: охотник убил одну из влюбленной пары птиц, а легендарный первый поэт Вальмики через скорбь оставшейся в живых птицы и лаконичность произошедшего увидел момент жизни как источник скорбного чувства, материю, переполненную смыслом, материю, где каждая мелочь подчинена чувству, то есть в итоге, предельную искренность. И с тех пор Вальмики уже не мог жить, как прежде, ему нужно было воплотить увиденное (потому что человеческая природа смертна, надолго удерживать в себе вечность не может), и появилась первая поэзия.

Для того, чтобы понять мир, в котором ты живёшь, нужно без остатка погрузиться в другой, ранее неизвестный тебе мир.

Чтобы познать себя, чтобы раскрыть свое подлинное "я", нужно полностью забыть о себе, выйти из границ своего "я". Бердяев писал о Божественной природе как об Абсолютной Истине: свойство Абсолютной Истины в том, что она может сама познать себя через себя: относительные истины познаются через что-то. Человек, если по-настоящему любит (предмет любви может быть любой: и другой человек, и творчество), способен погружаться "в другой, ранее неизвестный тебе мир", и, растворяясь в нем, твое существо обретает свойства Абсолютной Истины: человек, погруженный в предмет любви, обнаруживает свое глубинное родство с Богом, сам превращается из относительной истины в Абсолютную, потому что предмет любви как бы становится недостающим зеркалом твоей души, твоя душа - отражает предмет любви, и вы в едином ансамбле - истина, способная к самопознанию, определяющаяся только через самое себя и не нуждающаяся ни в чем стороннем, относительном. Теряя "относительность", мы возвращаемся к свободе.

Нашла и начала набирать-редактировать текст, написанный за пару дней до отъезда из Индии. Оказалось, это было письмо в будущее, больше чем через год я его перечитала.

Канаут Плэйс - географический центр Дели, площадь, с маленьким парком посередине и колоннадой вокруг, где обжились, как питомцы зоопарка, рестораны, конторы, брендовые магазины, банки. Колоннада разрезана на секторы подходящими к парку улицами, переулками и тупиками. Под парком в центре находится подземный базар-рынок, вход в него прямо из метро, которое разместилось там же.

Канаут Плэйс - некогда творение англичан, ныне - место для удовлетворения всевозможных потребностей туристов и богатых индийцев. Однако куда люди приходят тратить деньги, туда же стекаются желающие какую-то часть этих денег получить. В Индии палитра таких желающих разнообразна и в большинстве своем нелицеприятна. Канаут Плэйс - место столкновения двух полюсов общества, которые по природе своей не выносят и презирают друг друга, но в силу той же самой природы живут друг за счет друга, живут, используя друг друга. Одни тратят свое время, чтобы продать товар и получить деньги, другие тратят свое время, чтобы потратить деньги, зарабатывая которые эти "другие" опять-таки тратили свое время. Таким образом, Канаут Плэйс превращается в свалку времени, в паразитарный организм, переваривающий время. В предельном приближении - слепок "рая", который способна предложить потребителю (уже не человеку) рыночная модель социальной организации.

Сколько тут нищих, прокаженных, бездомных... Самые жуткие экземпляры я видела именно здесь, соперничать в разнообразии и запущенности болезней с палитрой Канаут Плэйс сможет только одна достопримечательность Мумбаи, о которой расскажу позже и, вероятно, уже в другой ветке.

Туда-сюда снуют полупьяные, полуобкуренные, полураздетые и вшивые подростки, волоча за собой, словно свою горемычную судьбу, огромные холщовые мусорные пакеты - огромные разинутые рты. Первая ассоциация с Канаут Плэйс у меня - именно эти мусорщики, обслуга холщовых, грязных ртов. И за каждой причесанной, благополучной семьей, за каждым самым милым, самым прелестным ротиком всегда есть табу-полянка, где собираются мусорные рты, чтобы обеспечивать и очищать уютное благополучие. Эти табу-полянки вне поля желательного зрения, они серы, как пыльные тени небытия.

Как-то муссонный ливень застал нас на Канаут Плэйс. Мы шли в кафе, и оставалось только перейти дорогу, но пришлось подождать под колоннадой. Муссонные ливни импульсивны, напористы, горды и спесивы, - всегда заставляют ждать. Это не питерский дождь, вечно идущий, потому что родом из никуда, и идти ему, собственно, некуда. А если у тебя нет цели, считаться с тобой никто не будет. Питерский дождь похож на привидение: серый и все проходят сквозь него, не обращая особенного внимания.

Вместе с нами под колоннадой ливень пережидал разнородный люд. Рабочие, почти оборванцы. Бездомный, видевший n-ый сон на засаленной подстилке. Рядом, на подстилке неустановленного качества начинает обед индиец "одомашненный": разложил железные коробочки с далем, роти, сабзи, и темные пальцы забегали по несложной траектории. Видимо, это служащий в какой-то местной конторе. Почему обедать надо обязательно на грязно-мокром асфальте, непонятно. Может, шел с другом повидаться в перерыв, через дорогу или две, а тут - ливень, который в Индии полагается пропускать вперед. Еще по временному и случайному соседству переминалась "шайка" белых. За этот год мы привыкли реагировать на белых по-индийски: с широко раскрытыми глазами, размашистыми жестами и восклицаниями: "Ой, смотри-смотри-смотри!"

Нашу компанию скрашивали штук девять собак: чешущихся, бегающих, шарахающихся, ласкающихся, просящих поесть или просто молчащих и обдумывающих свою незаковыристую участь. И тут целой бесцеремонной процессией объявились крысы: черные (может, грязные), очень длинные и толстые. Пока мы стояли там, насчитали бегущими двеннадцать особей.

Вот такой этот исхоженный туристами Канаут Плэйс. Индийцы постарались привести его в порядок, но лучше бы не старались. Для меня это место выглядит как неудачная пластическая операция.