Пушкинскому Домику в Коломне
Я не хотел поэзии жестокой
стать рыцарем скупым: служить,
немых страстей нанизывая строки
на жизни праведную нить.
Но вздохи нижутся, душа бежит меж строк –
за встречей встреча – в вечность уходя…
Ты слово обронил, что я забыть не смог:
никак не мог найти его! Шутя
играла девочка небесная с тобой.
Судья увлёкся, подводя итог.
Где стол стоял – там омут голубой.
Почтовый голубь улетел домой…
Всё перепутано. Свобода рвётся в бой!
Вздохнула девочка – и отпустила нить:
ах, бусинки стихов бегут, летят враздробь!..
Сквозь слёзы гордости – букет октав на гроб.
И молча тайну в омут обронить…
Душа есть память чистого листа;
и рыцарь скуп – поэзия проста:
извлечь глоток из тьмы библиотек:
живи один, чтоб говорить за всех.
13 янв. 10
_____________
Владислав Ходасевич
* * *
Я родился в Москве. Я дыма
Над польской кровлей не видал,
И ладанки с землей родимой
Мне мой отец не завещал.
России – пасынок, а Польше –
Не знаю сам, кто Польше я.
Но: восемь томиков*, не больше –
И в них вся родина моя.
Вам – под ярмо ль подставить выю,
Иль жить в изгнании, в тоске.
А я с собой свою Россию
В дорожном уношу мешке.
Вам нужен прах отчизны грубой,
А я где б ни был – шепчут мне
Арапские святые губы
О небывалой стороне.
1923
____
* Восемь томиков - самое популярное в те годы издание сочинений А.С. Пушкина.
* * *
Не матерью, но тульскою крестьянкой
Еленой Кузиной я выкормлен. Она
Свивальники мне грела над лежанкой,
Крестила на ночь от дурного сна.
Она не знала сказок и не пела,
Зато всегда хранила для меня
В заветном сундуке, обитом жестью белой,
То пряник вяземский, то мятного коня.
Она меня молитвам не учила,
Но отдала мне безраздельно все:
И материнство горькое свое,
И просто все, что дорого ей было.
Лишь раз, когда упал я из окна,
И встал живой (как помню этот день я!),
Грошовую свечу за чудное спасенье
У Иверской поставила она.
И вот, Россия, "громкая держава",
Ее сосцы губами теребя,
Я высосал мучительное право
Тебя любить и проклинать тебя.
В том честном подвиге, в том счастье песнопений,
Которому служу я каждый миг,
Учитель мой – твой чудотворный гений,
И поприще – волшебный твой язык.
И пред твоими слабыми сынами
Еще порой гордиться я могу,
Что сей язык, завещанный веками,
Любовней и ревнивей берегу...
Года бегут. Грядущего не надо,
Минувшее в душе пережжено,
Но тайная жива еще отрада,
Что есть и мне прибежище одно:
Там, где на сердце, съеденном червями,
Любовь ко мне нетленно затая,
Спит рядом с царскими, ходынскими гостями
Елена Кузина, кормилица моя.
1922
