Русская мифология в творчестве Александра Павловича Бубнова
Статья впервые опубликована в журнале "Декоративное искусство" №5 2010 год
Литературность художественных образов в русской живописи всегда отличала национальную школу. Непосредственные отсылки к прочитанному, использование актуальных эстетических образов, желание изобразительным языком передать ощущения от поэзии или библейской притчи – наиболее распространенный прием в русской художественной культуре. Впрямую или опосредованно к нему обращаются ещё во времена Кватроченто в Европе, когда на смену прямому цитированию Священного писания, иллюстративности в скульптуре и фреске, приходит привнесение художниками в тот или иной сюжет собственного видения материала, собственной интерпретации известного канонического образа. В России, стране клерикальной ортодоксии, органичной для местного, малоподвижного к изменениям темперамента, на протяжении столетий не было и не могло быть явных изменений в изобразительном искусстве. Поэтому так ценен и многогранен прорыв (после "прорубания окна в Европу"), совершенный всего за столетие развития художественной жизни в Х1Х – начале ХХ века, приведший к бурному всплеску культурологических новшеств и художественных изысков. Тем не менее, оглядка на достигнутое, обращение к проверенной веками литературе, происходит со многими художниками.
«Васнецов стал первопроходцем, возглавив в русском искусстве эпоху «искания Руси», принеся новые начинания, идеи и веяния, коренным образом изменившие русское искусство конца Х1Х-начала ХХ века». (И.Э.Грабарь).
«Васнецова увлекают поиски национально-исторической самобытности в искусстве, которые привели к рождению внутри общеевропейского символизма и модерна особого «русского стиля».
Избрав для своих картин национально-историческую тематику, художник объединяет знание народного эпоса с мастерством жанриста, преобразует русский исторический жанр, погружая мотивы Средневековья в атмосферу поэтической легенды или сказки.»
И.Я.Билибин ("живописный коллега" Афанасьева и Проппа), цитирующий Волшебную сказку, заставивший все последующие поколения воспринимать родную мифологию его глазами; религиозный философ, с прозрачно-инфернальными оттенками М.В.Нестеров, впитавший и транслирующий эстетику "русского духа", «Он сам называл направление, в котором работал, "опоэтизированным реализмом". Уходя в мир чувств, он искал свой идеал в глубоко и искренне верующих людях прошлого.»
И.Е.Репин и В.А.Серов – создавшие живописные эпизоды русской истории нагляднее и захватывающе, нежели все писания Ключевского и Карамзина, привнесшие сочувствование и сопереживание к изображаемому моменту, и, наконец, «космический» Н.К.Рерих, с его Северами, стругами и извечным Садко – передавший древнерусский дух, прозрачность и вкус воды, холод раннего утра, ощутимый нами так же, как и героями его картин. Их история – подлинная и литературизованная – стала для современного человека константой восприятия. Уже невозможно представить себе молодого Сергия Радонежского иначе, чем худеньким белокурым юношей с пастушечьим хлыстом, а славянские струги – не золотистыми, плывущими по синей глади. Естественно, активное использование в живописи и графике на протяжении столетия древних литературных (былинных, сказочных или житийных) образов, не могло прекратиться с революционным хаосом.
И только в период Отечественной войны, на волне патриотического возрождения, сталинским руководством культивируется цитирование истории, становится возможной национальная самоидентификация. Тогда, от страха или по Божьему промыслу, бывший семинарист стал открывать церкви и называть подчиненную массу "братьями и сестрами". Происходит, пусть частичное, оговоренное рамками "классовой борьбы", но все-таки, происходит, обращение к древней – не подверженной личным контактам с истребленным сословием – истории страны. Отсюда – Грозный и Петр Первый, ни в коем случае не – «Заседание ГосДумы». Павел Корин в 1942 пишет своего Александра Невского, а Эйзенштейн, 1938-м, снимает о нем исторический «блокбастер». И в первом и во втором случае великий князь безличностен: он – олицетворение народа, средоточение "народной воли", а не Божественного промысла, не мудрый хозяин своих земель, а воплощение массового сознания: изыски личностного плана в сторону, равно как и классово-религиозная принадлежность.
Для Александра Бубнова поиски изображения литературизированной истории происходят не так органично, как у его прославленных предшественников, воспитанных в органичных культурологических условиях. Бубнов – художник нового поколения, проживший сознательную жизнь в советском государстве, когда отметалась православная составляющая, являвшаяся сутью национальной самоидентификации, что усложняло процесс объективного иллюстрирования последней.
Будущий художник родился в 1908 году, в крестьянской семье. С детства увлекся рисованием. По воспоминаниям самого Александра Павловича, он постоянно рисовал – карандашом, углем – фигуры людей, животных, зарисовки родных степей. Пристрастие к истории России Бубнову привил школьный учитель рисования – Николай Яковлевич Федоров: помимо навыков рисунка и живописи, Федоров увлек своих учеников историей и краеведением. В 1919 году, он вместе с учениками едет на раскопки курганов и городищ в окрестностях Актарска, где ученики пишут этюды и одновременно занимаются поисками археологических древностей. Живое общение с собственной историей не могло не повлиять на мировоззрение будущего живописца. В период творческого расцвета (пришедшегося на предвоенное и военное время), именно в русской истории Бубнов находит выражение своему таланту.
По окончании школы, в 1926 году Александр Павлович поступил в лучший на тот момент художественный ВУЗ страны – ВХУТЕИН, на монументальное отделение, где его преподавателем был Константин Истомин. Будучи приверженцем поисков новых изобразительных средств в живописи, берущими свое начало в европейском модернизме, Истомин сумел передать это своим ученикам. Влияние Истомина прослеживается у Бубнова на всем протяжении его жизни (особенно в пейзажных работах). Использование широкого, пастозного мазка, отсутствие боязни писать контрастными тонами – характерно как для этюдов, так и для станковых пейзажей художника.
После относительно крепких натурных работ начала тридцатых, после соцреалистических (человек во времени) "Октябрин" и революционно-пафосного "Яблочка", в предвоенные и военные годы, Бубнов, следуя традиционному обращению русских худождников (В. Васнецов в 1882 году, во время русско-турецкой войны, написал «Витязь на распутье» и цикл картин к «Слову о полку Игореве») к теме патриотизма, персонифицируя его через образы древних защитников русской Земли создает свои наиболее исторически значимые полотна, включая эпохальное «Утро на Куликовом поле». Именно дружинник (князь, отрок на коне) является для Бубнова исторической литературизированной правдой. Воины для него, как для Нестерова православные отроковицы в платочках, являются высшим проявлением отечественной истории. В период подготовки к написанию картины художник пишет ряд мощных, и в то же время трогательных, но всегда цельных образов. На холстах появляются экспрессивные, несколько обобщенные сцены боя, где пики, вздымающиеся из массы сражающихся воинов и летящие в разные стороны птицы – дополнительный нерв картины; пишет воина с луком, натянувшим тетиву; эпизоды моментов боя – как строфы в поэме – четко и емко передают суть изображаемого.
В послевоенное время, когда народ-победитель возвращается к мирной жизни, Бубнов создает необыкновенные по красоте пейзажи в той же живописной манере, что и эпические полотна военного времени. Только они более светлые и менее напряженные.
В частности, в 1946 году Бубнов создает одно из самых красивых полотен "Сказка": хрустально-зимний лес, мороз переданы оттенками голубого, причудливо извивающиеся стволы в снежных комьях, ветви ели, кустарники на переднем плане – былинное обрамление затаившегося, прицелившегося в неведомого зверя, витязя. Здесь мифологический герой органично вписан в причудливый родной пейзаж. Продолжая опыты с пейзажами, которые у Бубнова вне времени и социума, художник снова и снова возвращается к русскому эпосу и создает грандиозный цикл к Пушкинской поэме «Песнь о Вещем Олеге», ставшего не столько иллюстрацией, сколько самостоятельным художественным произведением, написанным под впечатлением от эпоса и поэмы. Исполненный в реалистической, с элементами экспрессии манере, яркими контрастными красками, бубновский цикл завораживает своей сказочностью, «Волхв», бредущий по дремучему лесу с посохом – суров и инфернален – он не примитивный колдун – он носитель древнего знания, сдержанный и неприступный, навевающий ощущение жути; Олег, кормящий любимого коня – воплощение рыцарской доблести, воинственен и мягок одновременно.
«Вот едет могучий Олег со двора,
С ним Игорь и старые гости» –
этот эпизод у Бубнова величественен и тревожен, природа и всадники замерли, в преддверии таинственного, и лишь оранжевое небо тревожно. Все это безупречное произведение, где каждый лист поэтизирован, захватывает дух и приглашает разгадывать заданную художником загадку.
Эпические произведения Бубнова достойно продолжают художественное направление «в поисках Руси», заложенное его прославленными (В. Васнецов, М.В.Нестеров, П. Корин) предшественниками и занимают такое же достойно место в русском искусстве.
