* * *
Я не знаю, куда мне идти,
когда столько воды.
Провода протекают над улицей.
Заигрался в лица артист,
человек-невидимка.
Что останется, если задуматься?
Не срослась ни с одной из ролей
невидимка-душа.
Отвлекает холодное тело.
Хочешь жить? И еще холодней.
Круг за кругом - дыхания шарф.
Как вода, раньше сердце гудело.
А теперь ничего, не болит.
Громок каждый намокнувший лист.
Хоть бы тише оно не болело.
06.07.16
* * *
Тяжёлое мокрое тело
беспозвоночного воздуха
давит на город,
на хрупкую тщетность лета:
на хлопковые подолы,
на глиняные колени...
На стенах - горячие буквы
и тени от букв поникли
лапками мотылька.
В ларьке продают питанье:
тесто, и мясо, и запах
специй и смуглых пальцев.
Мозаика звуков - улей:
шаги всевозможных оттенков,
мелодии телефонов,
слоганы, поцелуи,
ругательства, плеск дверей.
В каждых глазах - ребёнок
украдкой глядит на лето,
не разбирает буквы,
и половину слов.
Зато ему так понятна
игра синекрылого неба
в солнечный мяч полудня;
понятно, о чём тоскует
детское любопытство
в глазах у других прохожих.
Удавом, ленивым и толстым -
длинным, шершавым удавом
тянется ад машин
вдоль разлиновки проспектов,
вдоль поражённых летом -
замерших стёкол и пыли,
мыслей, шагов и планов.
Так на брегах болота,
у реки-вертихвостки
замер когда-то Пётр,
в странной решимости, будто
сделался насмерть болен.
Так замирают дети
над игрой бескорыстной
в жажде слепого познанья:
что же за тем поворотом,
что же за этой жизнью
ждёт солдатика с куклой?
Маются сфинксы скукой,
мухами - потолки,
с плеч ниспадающей тканью
маются статуи греков:
хочешь - не можешь поправить,
век проходит за веком,
ком глотают за комом
глотки людские: удобно.
И опускаются веки.
Бремя тугого июля
падает громким брезентом.
07.16
* * *
Закрываю глаза, представляю
бег закованного огня.
Электрички гремят, трамваи,
все и всюду не успевают -
в рукотворном подобии рая
протекает подобие дня.
07.16
* * *
Ты меня не зови: я уже не смогу возвратиться.
Ловкие лапы деревьев не пустят обратно.
Иглы лучей на кудрявых запутанных нитях
штопают тропы и луж тёмно-синие пятна.
Дождь возводит хрустальные замки за пару часов,
замки алмазные шторм возведёт за секунды.
Падает памяти ржавый тягучий засов.
Рухнувших замков сияет бесценная груда.
06 - 08.16
* * *
Переливаются улыбкой облака.
В борьбе за право быть повержен день.
Настаивают вечера лекарство
на чёрнокожей, царственной воде.
Нам не представить этот мир без нас.
Едва-едва дотрагиваясь, листья
вдруг подают неоспоримый знак,
что все желания давным-давно сбылись.
И остаётся весело собрать
плоды усталые в невидимом саду.
Тут только начинается игра:
своё желание никак я не найду.
Чужое счастье горьче, чем беда,
прилипчивей, чем мокрая рубаха.
Зеркальный берег пена обдала -
ростки пробились из дневного праха.
07.16
* * *
Небо распалось на атомы звёзд,
белой бумаги упрямый допрос.
Слышу, как в доме ёрзает лифт,
слышу, как вертится тело земли.
Слышу, как пыль оседает на вещи,
плит литосферных расходятся трещины,
слышу, как стынет невыпитый чай,
слышу, как рыбы и камни молчат.
Слышу, как в двери к соседям звонят,
слышу, как дышит в засаде солдат,
Слышу, как веки касаются век,
слышу, как тени мелькают в траве.
Слышу, как много в минуте секунд,
слышу, как скоро столетья бегут.
Слышу: бумага и звёзды скрипят.
Ждать - это слышать с макушки до пят.
31.07.16
* * *
Комья цвета - ежи георгинов
облепили покинутый дом -
в полцены продаются картины
в лавке скорченной за углом.
Рядом с домом - кувшины и фрукты,
лиц поломанные черты
ещё помнят, как тёплые руки
их растили из темноты.
Я спешу поскорее мимо:
грузом каменным за спиной
в полцены горят георгины,
ждут, что кто-то придёт домой.
03.08.16
* * *
Пожалуй, привыкнуть можно
почти что к любым вещам:
другие с тобою схожи
гораздо сильней, чем ты сам.
На утро трескучего праздника
коробки картонный живот -
так мира разнообразие
однажды, но скучно живёт.
Куда ушло напряжение
наточенных детских глаз?
А ссадина на колене?
Чудовище из-за угла?
Оставим чудовище, бог с ним,
деталей рискованный рай.
Привычным движением сбросим
тропинок солнечный прах.
Привыкнуть к любым порогам,
на совесть умытым рукам.
И кесарь берёт налогом
страсть к кесаревым благам.
Привыкнуть к тому, что неважно,
весна ли, луна за окном;
и что не проснёшься однажды -
ничем не приметным днём.
И всё это очень терпимо,
дожить бы теперь до ста!
В глазах, когда-то любимых...
а впрочем, глаза - как глаза.
06.08.16