Роза Мира — диалог культур и культура диалога

Когда читала "Одиночество" Блока, тут же вспомнилось одно стихотворение Тютчева, приведу его ниже. Интересное ощущение: те строки, что вспомнились, звучали пронзительнее и печальнее, чем те, что читала. Похожее я испытала, когда сравнила "ужастики" Лавкрафта с творчеством раннего Лермонтова. В первом случае - воспринимаешь то, что описывает автор, как что-то далекое, в твоей жизни не встречающееся и совсем невероятное, а вот господин Неизвестный легко может оказаться за ближайшим углом или во взгляде давно знакомого приятеля. В воспоминаниях К.Коровина есть такой эпизод (воспроизведу на память):

"Шаляпин с Коровиным в студии, Шаляпин обратил внимание на незавершенную картину Врубеля, портрет какого-то мужчины, и заметил, что ему эта работа не по душе и лучше бы ее чем-нибудь прикрыть. Через некоторое время возвращается сам автор картины. Шаляпин его спросил:
- Что это за странная картина? Если бы я был художником, никогда бы не стал рисовать такое, кстати, чей это портрет?
- Неизвестного. - ответил Врубель.
- Какого еще "Неизвестного"?
- Вы "Маскарад" читали? Если да, то это не забывается.
- Не знаю, не помню. Так,  все-таки, кем же был этот Неизвестный?
- А это друг, которого Вы обманули..."


Произведения раннего Лермонтова - это царство страха. Страха кошмаров, но не тех, когда ты понимаешь, что спишь и все-таки проснешься, а тех, тех самых-самых жутких снов, когда ты так же ясно понимаешь, что спишь, что это все ложь, но вот шанс выбраться оттуда неумолимо стремится к нулю. Когда хочешь проснуться и не можешь. И постепенно начинаешь сомневаться, вдруг кошмар - это явь? Жизнь очень часто напоминает подобные сны.


Фёдор Тютчев

            ***

Она сидела на полу
И груду писем разбирала-
И, как остывшую золу,
Брала их в руки и бросала-

Брала знакомые листы
И чудно так на них глядела-
Как души смотрят с высоты
На ими брошенное тело...

О, сколько жизни было тут,
Невозвратимо-пережитой!
О, сколько горестных минут,
Любви и радости убитой!..

Стоял я молча в стороне
И пасть готов был на колени,-
И страшно грустно стало мне,
Как от присущей милой тени.


В этом стихотворении настоящее постоянное одиночество, которое сопровождает даже самые радостные минуты жизни человека. Корень его в трагедии обреченности - смертности всего, что так мило и дорого, - в человеческой смертности. Душа бессмертна, но как мне жаль вещи! Как мне жаль красоту любимых черт, которым суждено постареть. Человек - странное существо: душа с телом так близко, но как они оба одиноки, как недолог их "роман". Так и мгновения старятся, а память, их душа, остается. Человек всегда наполовину одинок, даже сам в себе одинок, и жизнь - одно воспоминание или борьба с одиночеством. Презрение к телу - это всегда что-то безнравственное, что-то безжалостное. Нельзя им покупать мнимое спокойствие души. В стихотворении Гумилева тело отвечает душе:

"Но я за всё, что взяло и хочу,
За все печали, радости и бредни,
Как подобает мужу, заплачу
Непоправимой гибелью последней."


Непоправимость может быть только в аду, вот так он и проявляется в нашей жизни. И сталкиваясь с этими проявлениями, человек неизменно чувствует, как веет оттуда кромешным одиночеством, а в глазах вместе с возможностью видеть поселяется грусть распятой красоты.

Жаль не лжи, тем паче – "во спасенье"!
Порожденье, как ни назови,
злых песков – мираж лишь отраженье,
но не здешней – подлинной Любви.

А вот это хорошо раскрывается в стихотворении Ходасевича:

                Звезды

Вверху - грошовый дом свиданий.
Внизу - в грошовом "Казино"
Расселись зрители. Темно.
Пора щипков и ожиданий.
Тот захихикал, тот зевнул...
Но неудачник облыселый
Высоко палочкой взмахнул.
Открылись темные пределы,
И вот - сквозь дым табачных туч -
Прожектора зеленый луч.
На авансцене, в полумраке,
Раскрыв золотозубый рот,
Румяный хахаль в шапокляке
О звездах песенку поет.
И под двуспальные напевы
На полинялый небосвод
Ведут сомнительные девы
Свой непотребный хоровод.
Сквозь облака, по сферам райским
(Улыбочки туда-сюда)
С каким-то веером китайским
Плывет Полярная Звезда.
За ней вприпрыжку поспешая,
Та пожирней, та похудей,
Семь звезд - Медведица Большая -
Трясут четырнадцать грудей.
И до последнего раздета,
Горя брильянтовой косой,
Вдруг жидколягая комета
Выносится перед толпой.
Глядят солдаты и портные
На рассусаленный сумбур,
Играют сгустки жировые
На бедрах Etoile d`amour,
Несутся звезды в пляске, в тряске,
Звучит оркестр, поет дурак,
Летят алмазные подвязки
Из мрака в свет, из света в мрак.
И заходя в дыру все ту же,
И восходя на небосклон, -
Так вот в какой постыдной луже
Твой День Четвертый отражен!..
Нелегкий труд, о Боже правый,
Всю жизнь воссоздавать мечтой
Твой мир, горящий звездной славой
И первозданною красой. 


И последнее: это совпадение, что последние 2 строчки "Пушкинскому Домику в Коломне" рифмуются с последними двумя из цитаты Пушкина?

извлечь глоток из тьмы библиотек:
живи один, чтоб говорить за всех.
Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальную трудов и чистых нег.

Если да, то, похоже, в Замке поселились не только видимые участники. Построили замок с "привидениями"... то ли еще будет?

Стоял я молча в стороне
И пасть готов был на колени,-
И страшно грустно стало мне,
Как от присущей милой тени.

В этом стихотворении настоящее постоянное одиночество, которое сопровождает даже самые радостные минуты жизни человека. Корень его в трагедии обреченности - смертности всего, что так мило и дорого, - в человеческой смертности.

Весь день вчерашний я ленился, ни о чём не думал...  Счастливый день! хоть я не верю счастью...  Но  нежностью  был  полон  дом  наш,  и  душа прозрачная чиста;  и  сердце моё плещется в тебе, любимая;  и  в  глазах твоих – лесные озёра, первый снег и первая весна...

Но почему же – именно теперь – проходит за окном,  какою-то  размытой акварелью,  незваная мечта о смерти,  о  разлуке,  о терпеливых днях и о ночах бессонных?..  Живою верой  и  благодарностью исполнена душа,  и  в тишине её мерцает стройная  и  ясная мелодия... Но как будто скрыта там, за звуками, безмолвная тоска, неразрешимое молчание...

Музыка сегодняшнего дня, тебя я вспомнил:  ты – та же,  что слышалась мне как-то в прощальном вздохе осени на медленных  дорожках  Смоленского кладбища. (Я часто там бродил тогда с коляской детской: и рядом с домом, и воздух вроде бы свежей, и дочка спит спокойней.)  Да, это то же  небо: та же синева, наполненная облаками.  Только,  может быть,  чуть меньше в ней органа, больше скрипки;  меньше золота и больше первых листьев, – но это та же музыка.  Та же радуга в душе,  та же улыбка.  Та же надежда  и готовность.

апр.1998

................................

Так,  все-таки, кем же был этот Неизвестный?
- А это друг, которого Вы обманули...

И нет во мне уже бессильной злобы: с каким-то равнодушием смотрю на этого несчастного, который с кривой усмешкой на моём лице блудливой скуке вяло отдаётся.

Читаю по привычке – вижу, как волны образов на белый, знакомый с детства берег набегают, и слышу властный шёпот их, любимый, близкий... но почему?.. и было ли?.. забыл.

А этот, что ему? пусть тешится... Но вдруг – иль сон какой, дождинка за стеклом, иль тень мелькнёт – я вспоминаю всё! И плачется мне... Боже! И это вновь закончится?

дек.2000


................................


…Вновь я посетил
Тот уголок земли, где я провёл
Изгнанником два года незаметных.
Уж десять лет ушло с тех пор — и много
Переменилось в жизни для меня,
И сам, покорный общему закону,
Переменился я — но здесь опять
Минувшее меня объемлет живо,
И, кажется, вечор ещё бродил
Я в этих рощах.
                            Вот опальный домик,
Где жил я с бедной нянею моей.
Уже старушки нет — уж за стеною
Не слышу я шагов ее тяжёлых,
Ни кропотливого её дозора.

Вот холм лесистый, над которым часто
Я сиживал недвижим — и глядел
На озеро, воспоминая с грустью
Иные берега, иные волны…
Меж нив златых и пажитей зелёных
Оно, синея, стелется широко;
Через его неведомые воды
Плывёт рыбак и тянет за собой
Убогий невод. По брегам отлогим
Рассеяны деревни — там за ними
Скривилась мельница, насилу крылья
Ворочая при ветре…
                                     На границе
Владений дедовских, на месте том,
Где в гору подымается дорога,
Изрытая дождями, три сосны
Стоят — одна поодаль, две другие
Друг к дружке близко, — здесь, когда их мимо
Я проезжал верхом при свете лунном,
Знакомым шумом шорох их вершин
Меня приветствовал. По той дороге
Теперь поехал я и пред собою
Увидел их опять. Они всё те же,
Всё тот же их, знакомый уху шорох —
Но около корней их устарелых
(Где некогда всё было пусто, голо)
Теперь младая роща разрослась,
Зелёная семья; кусты теснятся
Под сенью их как дети. А вдали
Стоит один угрюмый их товарищ,
Как старый холостяк, и вкруг него
По-прежнему всё пусто.
                                           Здравствуй, племя
Младое, незнакомое! не я
Увижу твой могучий поздний возраст,
Когда перерастёшь моих знакомцев
И старую главу их заслонишь
От глаз прохожего. Но пусть мой внук
Услышит ваш приветный шум, когда,
С приятельской беседы возвращаясь,
Весёлых и приятных мыслей полон,
Пройдёт он мимо вас во мраке ночи
И обо мне вспомянет.

1835
Пушкин...


................................


***

Ты, будущий, сейчас – ты смотришь на меня?
Как я – смотрю насквозь на солнце того дня,
что десять лет назад… ты помнишь, над Садовой?
Я часто вижу их, тех любящих… И снова
сердец их не сожжёт направленный мой стих:
я знаю, что их ждёт, но мой не слышен крик.
Нет, тихий льётся свет от счастья тех двоих.
И я смотрю на них. И их шаги легки…
Ты, будущий, сейчас… и пишешь ли стихи?

окт.2006


................................


Тютчев

Накануне годовщины 4 августа 1864 г.


Вот бреду я вдоль большой дороги
В тихом свете гаснущего дня…
Тяжело мне, замирают ноги…
Друг мой милый, видишь ли меня?

Всё темней, темнее над землею —
Улетел последний отблеск дня…
Вот тот мир, где жили мы с тобою,
Ангел мой, ты видишь ли меня?

Завтра день молитвы и печали,
Завтра память рокового дня…
Ангел мой, где б души ни витали,
Ангел мой, ты видишь ли меня?

3 августа 1865 г.


................................


***

Их встреча была в пути вспыхнувшим словом,
и устьем реки разливалась разлука…
Как чуткие руки слепого, так в новом,
чуть тронутом имени первооснову,
незримую миру, уста узнают…
О чём они вспомнят, коснувшись друг друга?
И что им приснится в далёком краю?

февр. 2007

Как мне жаль красоту любимых черт, которым суждено постареть. Человек - странное существо: душа с телом так близко, но как они оба одиноки, как недолог их "роман". Так и мгновения старятся, а память, их душа, остается.

***

Души открытой жизнь двойная:

как некий Штирлиц тайно пьёт,
родную речь припоминая;
на дне моём она живёт,
моя свобода;
                       но блистает
на солнце стихотворный лёд,
и в сердце время застывает
и, как маньяк, чего-то ждёт.

21дек.2005


................................


Тютчев


Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои —
Пускай в душевной глубине
Встают и заходят оне
Безмолвно, как звезды в ночи, —
Любуйся ими — и молчи.

Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймёт ли он, чем ты живёшь?
Мысль изреченная есть ложь.
Взрывая, возмутишь ключи, —
Питайся ими — и молчи.

Лишь жить в себе самом умей —
Есть целый мир в душе твоей
Таинственно-волшебных дум;
Их оглушит наружный шум,
Дневные разгонят лучи, —
Внимай их пенью — и молчи!..

1830

Человек всегда наполовину одинок, даже сам в себе одинок, и жизнь - одно воспоминание или борьба с одиночеством.

***

Царевну мёртвую – разорванное время –
целует ночь снежинками стихов.
Кружатся вздохи… Мы навечно с теми,
с кем жить случилось. В полынье веков
мерцают встречи… Я шепчу: прости…
Душа легка. И чудо непреложно.
И нет разрывов на его пути!
Царевна-лебедь покидает ложе.
Щебечут звёзды. Тает снег в горсти.

1 нояб. 2010


................................


Тютчев


Впросонках слышу я — и не могу
Вообразить такое сочетанье,
А слышу свист полозьев на снегу
И ласточки весенней щебетанье.

1870


................................


***

Друг мой истинный, глубокий,
мы знакомы так давно!
Звёзды были одиноки,
тёмным вечности окно…
Помнишь первой встречи взрыв –
муки радости навзрыд?

Протянув друг другу строки,
ткали времени пергамент…
Шелест неба, вехи, вздохи
наших судеб – только грани,
только отблеск первой встречи:
вспоминать себя так легче.

Друг мой искренний, последний,
мы с тобою время ткали –
как по радуге олени,
мы над бездной цокотали, –
чтоб на этом свитке малом
Слово Божье проступало...

янв. 2011

Только сейчас вспомнила, что некогда в забыла одно стихотворение, которое непременно должно быть рядом с гумилевскими "Заводями", стихотворением Блока и "Осенью" Анненского.

Арсений Тарковский

               ***

В последний месяц осени,
На склоне
Горчайшей жизни,
Исполненный печали,
Я вошел
В безлиственный и безымянный лес.
Он был по край омыт
Молочно-белым
Стеклом тумана.
По седым ветвям
Стекали слезы чистые,
Какими
Одни деревья плачут накануне
Всеобесцвечивающей зимы.
И тут случилось чудо:
На закате
Забрезжила из тучи синева,
И яркий луч пробился, как в июне,
Из дней грядущих в прошлое мое.
И плакали деревья накануне
Благих трудов и праздничных щедрот
Счастливых бурь, клубящихся в лазури,
И повели синицы хоровод,
Как будто руки по клавиатуре
Шли от земли до самых верхних нот.


Но это знакомый мне вариант стихотворения. Пока искала текст, чтобы разместить здесь, нашла еще один: несколько строк изменены и графика другая. Мне первый вариант ближе. Интересно, на каком из них остановился сам автор?


                      ***

В последний месяц осени, на склоне
Суровой жизни,
Исполненный печали, я вошел
В безлиственный и безымянный лес.
Он был по край омыт молочно-белым
Стеклом тумана. По седым ветвям
Стекали слезы чистые, какими
Одни деревья плачут накануне
Всеобесцвечивающей зимы.
И тут случилось чудо: на закате
Забрезжила из тучи синева,
И яркий луч пробился, как в июне,
Как птичьей песни легкое копье,
Из дней грядущих в прошлое мое.
И плакали деревья накануне
Благих трудов и праздничных щедрот
Счастливых бурь, клубящихся в лазури,
И повели синицы хоровод,
Как будто руки по клавиатуре
Шли от земли до самых верхних нот.

Владислав Ходасевич
«Путём зерна»

Про себя

I

Нет, есть во мне прекрасное, но стыдно
Его назвать перед самим собой,
Перед людьми ж — подавно: с их обидной
Душа не примирится похвалой.

И вот — живу, чудесный образ мой
Скрыв под личиной низкой и ехидной...
Взгляни, мой друг: по травке золотой
Ползет паук с отметкой крестовидной.

Пред ним ребёнок спрячется за мать,
И ты сама спешишь его согнать
Рукой брезгливой с шейки розоватой.

И он бежит от гнева твоего,
Стыдясь себя, не ведая того,
Что значит знак его спины мохнатой.


II

Нет, ты не прав, я не собой пленён.
Что доброго в наёмнике усталом?
Своим чудесным, божеским началом,
Смотря в себя, я сладко потрясён.

Когда в стихах, в отображеньи малом,
Мне подлинный мой образ обнажён, —
Всё кажется, что я стою, склонён,
В вечерний час над водяным зерцалом,

И чтоб мою к себе приблизить высь,
Гляжу я в глубь, где звёзды занялись.
Упав туда, спокойно угасает

Нечистый взор моих земных очей,
Но пламенно оттуда проступает
Венок из звёзд над головой моей.

1919


...............................................


Ты

Текучая основа жизни –
случайности лучащаяся воля,
ты – память о взыскуемой отчизне
и времени лицо живое.

Окном распахнутое небо –
воздушный замок во плоти,
и бег коня, и запах хлеба –
дыханье твоего пути.

Лист целомудренный и белый,
мерцанье опыта в очах,
подснежники и зори веры,
ты – слёз растопленных очаг.

Один – как друг – как дом – как лес –
стоишь – под треск весёлый звёзд –
исполнен музыкой небес,
и плачешь ты – воскрес Христос!

4 нояб. 2010


...............................................


Владислав Ходасевич
«Тяжёлая лира»

* * *

Так бывает почему-то:
Ночью, чуть забрезжат сны –
Сердце словно вдруг откуда-то
Упадает с вышины.
Ах! – и я в постели. Только
Сердце бьется невпопад.
В полутьме с ночного столика
Смутно смотрит циферблат.
Только ощущеньем кручи
Ты еще трепещешь вся –
Легкая моя, падучая,
Милая душа моя!

1920


* * *

Психея! Бедная моя!
Дыханье робко затая,
Внимать не смеет и не хочет:
Заслушаться так жутко ей
Тем, что безмолвие пророчит
В часы мучительных ночей:
Увы! за что, когда все спит
Ей вдохновение твердит
Свои пифийские глаголы?
Простой душе невыносим
Дар тайнослышанья тяжелый.
Психея падает под ним.

1921


...............................................


ПРОЦЕСС
-складень-

1.
И знать и петь вновь хочется! Так много
случайных снов, но есть одна дорога…

Когда тебя найдёт твоё родное слово,
как ни петляй потом – души не изменить.
Хоть чашу разбивай, хоть вешайся, но снова
я возвращаюсь – жить.

Прочти мой путь: пока идём мы вместе
тебе не будет скучно целый месяц.

2.
И в яме долговой увидишь солнце, если
ты в слове: как дорогу – я время проложил:
устами –  к устью, совестью – к истоку.
Я сам – процесс. И нахожусь – в Процессе.
Ты с каждой встречей – жил!

Ты умирал в пустыне безвоздушной
не раз, не два: как брошенные души –
одни на берегу всемирного потока,
вдруг умолкали дни на годы в складках смерти…
Но качество творилось за порогом.

3.
И сладко просыпаться вместе!
На лунном лоне правды многоокой
премудрых сказок прозревая вести,
найди меня – я нахожусь в Процессе.

Текут потоком слёзы и звёздные лучи…
Ведут беседу скрипки, яблони и львы…
Ты должен здесь испить времён горючей смеси,
чтоб духов различать. Но нас не разлучить!

В дыханье ветра, в шелесте листвы –
ветвями веры, клубнем головы –
ищи меня – найдёшься ты.

4.
Чтоб знать и помнить – надо говорить
о снах и книгах: судьбы их листая,
ты в сумерках себя за нить строки лови!

Так существительное – жить
глаголом жжёт нас, прорастая
в мир полнотой свободы по любви.

окт.-ноябрь 2008 


...............................................


Пушкин

Поэт

Пока не требует поэта
К священной жертве Аполлон,
В заботах суетного света
Он малодушно погружён;
Молчит его святая лира;
Душа вкушает хладный сон,
И меж детей ничтожных мира,
Быть может, всех ничтожней он.

Но лишь Божественный глагол
До слуха чуткого коснётся,
Душа поэта встрепенётся,
Как пробудившийся орёл.
Тоскует он в забавах мира,
Людской чуждается молвы,
К ногам народного кумира
Не клонит гордой головы;
Бежит он, дикий и суровый,
И звуков и смятенья полн,
На берега пустынных волн,
В широкошумные дубровы…

Мандельштам
     
                          ***

     Куда мне деться в этом январе?
     Открытый город сумасбродно цепок...
     От замкнутых я, что ли, пьян дверей? –
     И хочется мычать от всех замков и скрепок.

     И переулков лающих чулки,
     И улиц перекошенных чуланы –
     И прячутся поспешно в уголки
     И выбегают из углов угланы...

     И в яму, в бородавчатую темь
     Скольжу к обледенелой водокачке
     И, спотыкаясь, мертвый воздух ем,
     И разлетаются грачи в горячке –

     А я за ними ахаю, крича
     В какой-то мерзлый деревянный короб:
     – Читателя! советчика! врача!
     На лестнице колючей разговора б!

    февраль 1937


.................................................................


                         ***

В диком мире расчисленных линий
крайний угол нашёлся для зренья:
вечный сор, словно небо излишний,
заметает в него гончар-время.

Эта красная глина чревата
то стихами, то войнами. Только
синий строй наш стихает: солдаты
растворяются солнечной солью
в чёрной памяти звёздного моря,
как в крови неродившихся песен.
Ночь глазами кошачьими смотрит,
паутину бессонниц развесив,
всё считает – кому чего стоит…
Крайний угол не тело – не тесен!

Эта красная глина как тесто,
заметает нас времени веник:
есть углы, где дышать интересно,
где нет страха, ни зрелищ, ни денег.
Мы такого там неба намесим! –
и за словом в карман не полезем:
в глубине голубиной для смеха
в планах века таится прореха,
где живое живым не помеха.

февраль 2005

Пушкин

ПОЭТУ

Поэт! не дорожи любовию народной.
Восторженных похвал пройдет минутный шум;
Услышишь суд глупца и смех толпы холодной,
Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.

Ты царь: живи один. Дорогою свободной
Иди, куда влечет тебя свободный ум,
Усовершенствуя плоды любимых дум,
Не требуя наград за подвиг благородный.

Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд;
Всех строже оценить умеешь ты свой труд.
Ты им доволен ли, взыскательный художник?

Доволен? Так пускай толпа его бранит
И плюет на алтарь, где твой огонь горит,
И в детской резвости колеблет твой треножник.

7 июля 1830 г.


..............................................


Письмо другу

Как мы постыдно здесь разделены!
Есть платье, плоть… и не узнать друг друга!
И сколько б слов ни пролили, стены
не превозмочь: там огненная вьюга!
Сильнее страх. За дверью воет зверь.
Не расплести, не разодрать доверьем
простую тюль души! Не лучше ль –
стихи, стихи… Найдётся слушатель…
И волны – эхом в окна – клином клин...
Глотая воздух, мир не опрокинь!
Безмерна смерть. Не эта полужизнь.
Но человеком, если хочешь знать,
быть тоже больно. Воет зверь! Дождись:
уснёт и он. Всё сбудется опять!

(Поговори со мною по пути,
чтоб выдержать полвека взаперти.)

…И с книжных полок смотрят на меня –
с кем подлинная встреча впереди,
чьи речи – языками пламени…
небесных рек ликуют хороводы…
и солнца вольного закаты и восходы,
как отблески грядущего……………..
………………………………………..

ноябрь 2006


______________________


Пушкин

                                    Exegi monumentum

Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
К нему не заростет народная тропа,
Вознесся выше он главою непокорной
        Александрийского столпа.

Нет, весь я не умру — душа в заветной лире
Мой прах переживет и тленья убежит —
И славен буду я, доколь в подлунном мире
        Жив будет хоть один пиит.

Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,
И назовет меня всяк сущий в ней язык,
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой
        Тунгуз, и друг степей калмык.

И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокой век восславил я Свободу
        И милость к падшим призывал.

Веленью божию, о муза, будь послушна,
Обиды не страшась, не требуя венца,
Хвалу и клевету приемли равнодушно,
        И не оспоривай глупца.

21 августа 1836


..............................................


   Голос из зеркала
           -строфы-

Я проклят зеркалом: любой
в твоей воде своё лишь ловит слово,
но видит то, что хочет, – так сурова,
родная речь, твоя любовь,
что грезится: от ревности немой
я белым стану, очищая ложью
земную пламенную соль!..

Но только трепетной иглой
коснёшься сердца осторожно –
как жизни глиняные ножки
бегут по кочкам за тобой,
поэзия; и шапка-то горит! –
сжимает безнадёжность
в руке картонный меч –
и злому зеркалу грозит!..

Не образ – абразив
сыпучих дат и встреч
строки оттачивает опыт.

Губ розовых тяжёлый ропот,
в костре души тоска сквозная
помогут грешнику в ночи
бедовые орешки щёлкать,
хоть как, хоть задыхаясь, шамкать, –
всё  пережить, пережигая
в простые кирпичи
воздушных замков
глухую глину бытия…

Осколки времени блестят –
на двух веков смотрю закат:
последний луч свободы тает  –
последний внук тебя читает,
посланник огненного рая…

Но что я знаю здесь?! –
какую миру весть
несёшь ты, умирая?

дек.2006


..............................................


Ходасевич

ПАМЯТНИК

Во мне конец, во мне начало.
Мной совершённое так мало!
Но всё ж я прочное звено:
Мне это счастие дано.

В России новой, но великой,
Поставят идол мой двуликий
На перекрестке двух дорог,
Где время, ветер и песок...

28 января 1928, Париж


О Поэте в "Перекличке вестников"

Выпуск 24.  Владимир Набоков, Иван Бунин, Давид Самойлов
Выпуск 43.  Афанасий Фет, Максимилиан Волошин
Выпуск 48.  Алексей Толстой, Василий Жуковский
Выпуск 54.  Евгений Баратынский, Давид Самойлов

Выпуск 72.  Лариса Миллер, Владислав Ходасевич, Владимир Набоков
Выпуск 85.  Владимир Набоков, Афанасий Фет, Анна Ахматова
Выпуск 115.  Афанасий Фет, Иван Бунин
Выпуск 122.  Афанасий Фет, Анна Ахматова, Осип Мандельштам

Выпуск 144.  Владислав Ходасевич, Фёдор Сологуб
Выпуск 145.  Иван Бунин, Арсений Тарковский, Мария Петровых
Выпуск 159.  Давид Самойлов, Лариса Патракова
Выпуск 189.  Марина Цветаева, Анна Ахматова

Выпуск 242.  Лариса Патракова, Давид Самойлов
Выпуск 269.  Николай Языков, Иннокентий Анненский, Осип Мандельштам
Выпуск 322.  Давид Самойлов, Анна Ахматова, Лариса Патракова
Выпуск 331.  Александр Блок, Александр Пушкин

Выпуск 355.  Владимир Набоков, Юлий Даниэль
Выпуск 360.  Марина Цветаева, Вячеслав Иванов, Лариса Миллер
Выпуск 371.  Владислав Ходасевич, Николай Гумилёв
Выпуск 397.  Осип Мандельштам, Марина Цветаева, Борис Пастернак

Выпуск 457.  Лариса Патракова, Николай Гумилёв, Марина Цветаева
Выпуск 478.  Анна Ахматова, Зинаида Миркина
Выпуск 492.  Александр Пушкин, Евгений Баратынский
Выпуск 500.  Давид Самойлов, Арсений Тарковский, Вероника Тушнова

Выпуск 504.  Лариса Патракова, Марина Цветаева, Александр Пушкин
Выпуск 524.  Лариса Патракова, Арсений Тарковский, Осип Мандельштам
Выпуск 532.  Мария Петровых, Арсений Тарковский, Фёдор Сологуб
Выпуск 558.  Осип Мандельштам, Арсений Тарковский

***

Что делать мне с моей виной?
 
Как только сердце оживает –
и солнцем катится в нём обруч золотой:
то облачным весельем прозревая,
то зрелой тайной яблока блеснув,
себя качает слово на весу
вращающейся в лёгких полноты…–
 
тогда на слух ведут как раз
Вины моей кромешные кроты,
деньгами века вскормленного, Вия;
и воздух хлюпает, как грязь:
“Что с нами сделал ты,
и где твоя Россия?..”
 
февр.2005


...............................................................


Максимилиан Волошин

На дне преисподней

         Памяти А. Блока и Н. Гумилева

С каждым днем всё диче и всё глуше
Мертвенная цепенеет ночь.
Смрадный ветр, как свечи, жизни тушит:
Ни позвать, ни крикнуть, ни помочь.

Темен жребий русского поэта:
Неисповедимый рок ведет
Пушкина под дуло пистолета,
Достоевского на эшафот.

Может быть, такой же жребий выну,
Горькая детоубийца –  Русь!
И на дне твоих подвалов сгину,
Иль в кровавой луже поскользнусь,
Но твоей Голгофы не покину,
От твоих могил не отрекусь.

Доконает голод или злоба,
Но судьбы не изберу иной:
Умирать, так умирать с тобой,
И с тобой, как Лазарь, встать из гроба!

1922


Владимир Высоцкий - Купола

Александр Блок

РОССИЯ

Опять, как в годы золотые,
Три стертых треплются шлеи,
И вязнут спицы росписные
В расхлябанные колеи...

Россия, нищая Россия,
Мне избы серые твои,
Твои мне песни ветровые,–
Как слезы первые любви!

Тебя жалеть я не умею
И крест свой бережно несу...
Какому хочешь чародею
Отдай разбойную красу!

Пускай заманит и обманет,–
Не пропадешь, не сгинешь ты,
И лишь забота затуманит
Твои прекрасные черты...

Ну что ж? Одно заботой боле –
Одной слезой река шумней
А ты все та же – лес, да поле,
Да плат узорный до бровей...

И невозможное возможно,
Дорога долгая легка,
Когда блеснет в дали дорожной
Мгновенный взор из-под платка,
Когда звенит тоской острожной
Глухая песня ямщика!..

1908


Максимилиан Волошин

Благословение

Благословенье мое, как гром!
Любовь безжалостна и жжет огнем.
Я в милосердии неумолим:
Молитвы человеческие – дым.

Из избранных тебя избрал я, Русь!
И не помилую, не отступлюсь.
Бичами пламени, клещами мук
Не оскудеет щедрость этих рук.

Леса, увалы, степи и вдали
Пустыни тундр – шестую часть земли
От Индии до Ледовитых вод
Я дал тебе и твой умножил род.

Чтоб на распутьях сказочных дорог
Ты сторожила запад и восток.
И вот, вся низменность земного дна
Тобой, как чаша, до краев полна.

Ты благословлена на подвиг твой
Татарским игом, скаредной Москвой,
Петровской дыбой, бредами калек,
Хлыстов, скопцов – одиннадцатый век.

Распластанною голой на земле,
То вздернутой на виску, то в петле, –
Тебя живьем свежуют палачи –
Радетели, целители, врачи.

И каждый твой порыв, твой каждый стон
Отмечен Мной и понят и зачтен.
Твои молитвы в сердце я храню:
Попросишь мира – дам тебе резню.

Спокойствия? – Девятый взмою вал.
Разрушишь тюрьмы? – Вырою подвал.
Раздашь богатства? – Станешь всех бедней,
Ожидовеешь в жадности своей!

На подвиг встанешь жертвенной любви?
Очнешься пьяной по плечи в крови.
Замыслишь единенье всех людей?
Заставлю есть зарезанных детей!

Ты взыскана судьбою до конца:
Безумием заквасил я сердца
И сделал осязаемым твой бред.
Ты – лучшая! Пощады лучшим нет.

В едином горне за единый раз
Жгут пласт угля, чтоб выплавить алмаз,
А из тебя, сожженный Мной народ,
Я ныне новый выплавляю род!

1923


Марина Цветаева

* * *

Тоска по родине! Давно
Разоблаченная морока!
Мне совершенно все равно –
Где – совершенно одинокой

Быть, по каким камням домой
Брести с кошелкою базарной
В дом, и не знающий, что – мой,
Как госпиталь или казарма.

Мне все равно, каких среди
Лиц ощетиниваться пленным
Львом, из какой людской среды
Быть вытесненной – непременно –

В себя, в единоличье чувств.
Камчатским медведем без льдины
Где не ужиться (и не тщусь!),
Где унижаться – мне едино.

Не обольщусь и языком
Родным, его призывом млечным.
Мне безразлично, на каком
Непонимаемой быть встречным!

(Читателем, газетных тонн
Глотателем, доильцем сплетен...)
Двадцатого столетья – он,
А я – до всякого столетья!

Остолбеневши, как бревно,
Оставшееся от аллеи,
Мне все – равны, мне всё – равно;
И, может быть, всего равнее –

Роднее бывшее – всего.
Все признаки с меня, все меты,
Все даты – как рукой сняло:
Душа, родившаяся – где-то.

Так край меня не уберег
Мой, что и самый зоркий сыщик
Вдоль всей души, всей – поперек!
Родимого пятна не сыщет!

Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,
И всё – равно, и всё – едино.
Но если по дороге – куст
Встает, особенно – рябина ...

1934


...............................................................


* * *

Мне не унять тоски…
И не пытаюсь лживо:
по-пушкински просты
её речитативы.
Её лесов, полей
бескрайние призывы.
Большевиков, царей
упорный полусон.
Горящие разрывы
её времён.
 
С высот необоримых –
соцветие культуры.
В провалах молчаливых –
семипудовой дури
удушье… Алой марлей
на снег! любовь из горла…
Пошла гулять, святая!
По венам и аортам –
невыносимой болью –
хмельная удаль! Орды
со дна восставшей гари…
Всё претерпеть! Не с горя –
за правду умереть.
Тоска! тоска по воле:
запить или запеть!..
 
Хруст наста, звон оков,
надрывный хлыст частушек,
неутолимый вздох
миров иных и зов
колоколов; избушек,
бегущих, как со звёзд –
бесстрашно по пространству
разбросанных даров:
в глухой ночи, в бреду –
предродовые стоны
доверчивых и странных
асимметричных душ
космического строя.
 
ноябрь 2006