Письмо к поэту...Живёт
последним днём – любя –
лишь избранный. Отныне
каждый шаг наш – выбор:
жизнь или
Бессмертие.
Я.Таран
Перечитала некоторые твои стихи, в особенности, ранние. Там столько искренности, столько находок. Иногда вообще непонятно, как ты выжил со вскрытым сердцем. Ты вообще в стихах не прячешься. Я никогда такого не видела, ты никуда в них не убегаешь. У тебя очень правдивые стихи. Какой-то последней правдой. В этом ключ. Ты ничего не выдумываешь, ты говоришь настолько прямо, что это даже для поэзии - новость. Тебя не понимать можно, только если бояться и что-то выискивать. Если не добиться твоего уровня искренности и жажды искренности, жажды сбросить ложь, жажды Бессмертия, а не жизни. В твоей поэзии вообще нет аллегорий, в ней все по-настоящему, ва-банк. Нет, аллегории тоже настоящие, но по-другому. А у тебя все сурово. Недаром твое "суровой правдой полон океан...". Твои стихи надо читать как водку пить. В каком-то смысле твои стихи нужно читать как прозу или дневник, то есть по-честному, по кратчайшему пути.
У тебя стихи - как крик, мольба о дружбе, тоска по чуткости. Как следствие - твои стихи - словно рука помощи читателю. Они мгновенно читателю становятся друзьями. Читать твои стихи с другим чувством невозможно. Невозможно твоими стихами отстраненно восхищаться, потому что с ними можно только дружить. Твои стихи провоцируют на диалог и без него не живут. По сути, твои стихи интерактивны, на них нельзя смотреть со стороны, нужно обязательно стать участником событий, принять "долю в жертвоприношении". Твои стихи вообще нельзя созерцать. Некоторые можно, а твои нельзя. Зато как здорово с твоими стихами спорить, болтать, тосковать и смеяться. Твои стихи нельзя читать, с твоими стихами нужно делиться.
Это такое чудо, что мы встретились здесь. Не уходи, еще не время. Еще много слов впереди. И звёзд, и радуг. У тебя замечательные стихи. У тебя совершенно новое слово в поэзии, я, правда, такого не встречала. У тебя интерактивные стихи, а читатель в них - соучастник. Можно сказать, что все искусство такое, но это не так. У тебя новый уровень, у тебя стерта какая-то грань. В твоих стихах в принципе нет формы. Ее нет, твоя речь словно самоорганизуется, собирается каждый раз заново. У тебя абсолютно естественная форма речи, твои стихи разговорны. То есть ты своей поэзией даешь понять, что поэзией можно разговаривать. Что поэзией можно жить. Хотя и нельзя. Но последнее понимается, только если уже активировано первое.
Словно ты, действительно, как в общении, даешь читателю полную свободу. Твоя поэзия максимально приближена к людям. В ней в принципе нет границы между жизнью и искусством, нет никаких правил - не ритмику имею в виду, в поздних стихах это отсутствие правил остается, если не разрастается. По сути ты сделал то, что некогда сделал Пушкин, - повысил градус жизни в поэзии, снял ее с постамента, показал, как интересно с ней дружить. Ко всему прочему, почти все твои стихи предельно личные, почти все - автобиография. Смесь летописи с фольклором и дневником. Прививка Бердяева и Довлатова поэзии. Ты сделал миф из своей судьбы, и в нем отразилась реальность времени, страны. Ты весь - материал для творчества, поэтому твое творчество настолько материально, настолько полнокровно, настолько приближено к жизни. Живая реакция на все, словно ты живешь - и не можешь не отражать, не можешь перестать быть поэтом. У тебя очень особенная поэзия. Она ни на что не похожа, ни с какими рамками не уживается. В этом плане она очень пушкинская. Пожалуй, у него только такая прямота и такая приближенность к жизни. У него обманчивая легкость. У тебя обманчивая сложность. Проблема мира в том, что вы оба не обманываете, а обманывает мир. Хоть малейшее лицемерие - и ты не поймешь вообще ничего. Что Пушкин, что Таран - оборонительные орудия. Оба смогли защитить свою поэзию от невнимательных, нечистоплотных глаз. Потому что из-за близости к жизни ваша поэзия хрупка, и рисковать ею нельзя. Миру нужно расти, пусть растет.
В литературе есть романтизм, есть реализм, есть модернизм, есть сюрреализм, есть постмодернизм (если постмодернизм, то его, скорее, нет, так как быть он умеет только с отрицанием). Ты пишешь экзистенциально. Ты не пишешь об экзистенциализме, ты пишешь экзистенциализм. Ты показываешь на своем примере другой способ существования.
Федор Тютчев * * *
Когда на то нет божьего согласья,
Как ни страдай она, любя, –
Душа, увы, не выстрадает счастья,
Но может выстрадать себя...
Душа, душа, которая всецело
Одной заветной отдалась любви
И ей одной дышала и болела,
Господь тебя благослови!
Он, милосердный, всемогущий,
Он, греющий своим лучом
И пышный цвет, на воздухе цветущий,
И чистый перл на дне морском.
P.S.Наш мир получит шанс измениться, когда перестанет работать закон "общественного мнения", обнаруженный Пушкиным: "...любить умеют только мёртвых." Каждому внутри себя нужно бороться с этой наклонностью, с этим страхом живого мира и живого поэта. В вечности нет мертвых, чтобы обрести бессмертие, нужно научиться любить живых. Зачем дожидаться чьей-либо смерти, зачем дожидаться прощания и разлуки на неопределенный срок?! Неужели нельзя, в качестве "профилактики", вдруг представить, что больше с близким человеком не увидишься, и спросить себя: а все ли я успел сказать, пока еще у нас есть возможность слышать друг друга?
Почти все поэты умирали не от холода, не от голода, не от бедности, а от одиночества. Одиночество съедает человека, ставит мнимый потолок над всеми мечтами. Когда знаешь, что некому слышать, начинает казаться, что всё уже сказано. "Всё сказано" - приговор для поэта. Если поэт подумал, что "всё сказано", то можно констатировать очередное поражение мира.