невольное противопоставление православного мировоззрения — мировоззрению собеседников. Это есть между строк даже в процитированной фразе. И это невольное противопоставление мне представляется искажающим восприятие смысла нашего диалога, в том числе и для читающих его. В нашем случае ведь имеется не оппозиция православного (или шире: христианского) мировоззрения какому-то другому, но разные подходы к некоторым феноменам и проблемам внутри христианского (и внутри православного) мировоззрения.
Тут неизбежно возникает вопрос: а может, дело не в "невольном противопоставлении", а в реальных несовпадениях и даже в реальной противоположности?
Например, "христианство" Толстого - это вообще не христианство, а не разные подходы к некоторым феноменам и проблемам внутри христианского (и внутри православного) мировоззрения. У Михаила Булгакова (и его предшественника Сергея Чевкина) Иешуа Га-Ноцри - не Иисус Христос Благой Вести, но и не Иешуа Га-Ноцри из Талмуда. Аналогично у Даниила Андреева, у Василия Налимова и многих других уважаемых мною авторов, своей жизнью выстрадавших своё мировоззрение. Что не мешает видеть реальные противоречия даже между ними, а не только с ними. Или, к примеру, любые предложения расширить православную догматику и т.п. автоматически ставят авторов подобных предложений в оппозицию Православию (или католицизму, или вообще христианству - в зависимости, что и как предлагается расширять).
И всё это вполне естественно, на мой взгляд. Разные типы мировоззрений различаются отнюдь не только вербально, но и сущностно - в конечном счёте даже онтологически. Никакого универсально-синтетического (который включал бы в себя всё и вся в качестве частных случаев) нет и в принципе быть не может. Стоит попытаться сформулировать таковой, как он тут же превращается в частный тип, в частное мировоззрение.
В этом состоит фундаментальная сложность диалога разных культур: они принципиально разные, а порой даже противоположные в некоторых своих моментах. Но вместе с тем в этом же и ценность подобных диалогов, их не-тавтологичность.
Стилистическая ремарка: брать «диалог» и «стихиали» в кавычки (как «творчество» и «культура» в параллельной теме о православно-церковной проблематике творчества) — значит заведомо снижать предмет диалога. С таким же успехом можно брать в кавычки: «верующие», «православные», «христиане», «священники», «церковь» и т.д. Вряд ли такая стилистика прибавит взаимопонимания сторонам
Тоже стилистическая ремарка: при всём уважении ко всем иным мировоззрениям, соблюдать языковые нормы необходимо. А они предполагают кавычки и в случае цитирования (в т.ч. чужих терминов), и в случае автонимного словоупотребления. Да и когда слово употребляется не в буквальном, а в переносном значении, закавычивать его не грех. Всё это не значит "снижать предмет".
Но так же можно не верить в Спасителя, Троицу, Церковь и брать их в кавычки. Что, собственно, и делается в безрелигиозной цивилизации. Тотальный скепсис и всепронизывающая ирония, играющая на понижение, и есть цивилизация кавычек, собственно кавычки — главный метод постмодернизма (всё вполнакала, всё не всерьёз, можно и так и эдак, и ничего святого — как условие свободы).
Ну, что касается безрелигиозных цивилизаций, то таковых нет, по моему разумению. Все цивилизации по-своему религиозны, даже считающие себя светскими, а то и атеистическими. Да и в постмодернизме кавычки - не главный метод. И своё святое тоже есть даже у тех, кто исповедует тотальный скепсис - он для них и свят. Хотя сам термин "постмодернизм" достаточно условен, и среди философов, которых зачисляют в эту рубрику, хватает оригинальных мыслителей, высказавших немало дельных мыслей. К примеру, едва ли не во всех энциклопедиях да словарях постмодернизма прописан Мераб Мамардашвили, да он и есть постмодернист по всем параметрам. Кроме одного: что "
всё вполнакала, всё не всерьёз, можно и так и эдак" - такого про Мераба Константиновича никак не сказать. То же относится и ко многим другим. Даже "классики", если можно так выразиться, философского постмодернизма, Делёз и Гваттари, разработавшие, в частности, концепцию ризомы - у них разве "
не всерьёз"? Другое дело, что поняли их по-настоящему лишь когда появился Интернет и прочие распределённые системы (в том числе "Воздушный Замок", где принцип ризомы фактически используется весьма широко). И разве "
не всерьёз" та проблематика текста (как такового), тематизации которой философия обязана именно постмодернизму? Да эти разработки давно уже вышли за рамки философии в сферу информационных технологий. Другое дело, что понять более-менее по-настоящему тех же Фуко, Барта или Дерриду стало возможным только после начала широкого развития таковых технологий.
Это что касается философии, в которой малость разбираюсь. Насчёт постмодернизма в искусстве мне говорить сложнее, ибо меньше знаком с материалом. Но в любом случае всегда чётко различаю две линии словоупотребления. Одно дело, когда слово "постмодернизм" (равно как "плюрализм", "мультикультурализм" и т.п.) применяется в символически-"ругательном" смысле - как обозначение неких достаточно широко известных негативных последствий тех или иных фундаментальных культурных тенденций. Такое словоупотребление - не пропагандистский штамп, и "ругательным" можно назвать только в кавычках, не буквально, ибо негативные последствия, действительно, имеют место быть. Но другое дело - когда слово "постмодернизм" (равно как "плюрализм", "мультикультурализм" и т.п.) применяется в качестве философского термина, внутри самой философии как таковой. Здесь это просто термин, без какой-либо экспрессивной окраски, и употреблять его в негативном значении - значит навешивать ярлыки. Естественно, это не исключает и критику. Ведь философский постмодернизм постигла типичная судьба всех философских направлений, где каждое появлялось и выступало с претензией на универсальность, но все и всегда в конечном итоге оказывались частными - однако именно благодаря этому оказывались и по-своему плодотворными
А обилие кавычек может проистекать по прямо противоположной причине: из-за серьёзного подхода. В чём отчасти каюсь: употребляю кавычки, быть может, слишком часто, и стилистически это не есть хорошо. Но не от злых умыслов, а просто срабатывает давнее чувство недостаточности обыденных слов для выражения мыслей о вещах, которые выходят за пределы обыденности.
Диалог не метафора, но отношение к живому. С живым единственная нравственная форма взаимодействия — это диалог. Формы же диалога могут быть различными, как вербальными, так и не вербальными.
Отношение как к живой целостности, отношение к живому как к живому - это, действительно, единственная нравственная форма отношения к Природе. Единственно по-человечески человеческое отношение, как у Есенина:
Милые березовые чащи!
Ты, земля! И вы, равнин пески!
Перед этим сонмом уходящим
Я не в силах скрыть своей тоски.
Слишком я любил на этом свете
Все, что душу облекает в плоть.
Мир осинам, что, раскинув ветви,
Загляделись в розовую водь.
Много дум я в тишине продумал,
Много песен про себя сложил,
И на этой на земле угрюмой
Счастлив тем, что я дышал и жил.
Счастлив тем, что целовал я женщин,
Мял цветы, валялся на траве,
И зверье, как братьев наших меньших,
Никогда не бил по голове...
Однако в данном случае речь не только об этом. И даже не столько об этом, ибо речь о ДИАЛОГЕ. Ведь в буквальном смысле диалог - не просто отношение, а симметричное (в математическом смысле) отношение. Для диалога мало нашего отношения к кому-то, нужно, чтобы и этот кто-то относился к нам соответствующим образом, и чтобы именно таковое обоюдное со-отношение реализовывалось во взаимодействии. Причём, в действительном взаимодействии, а не в нашем воображаемом. Вот о чём речь.
Как, например, вели такой диалог Максимилиан Волошин...
Давайте возьмём Максимилиана Волошина. Мне его поэзия близка, в том числе "заклинания" как поэтический жанр, в том числе его понимание поэтической реальности:
Творит не воля, а воображенье.
Весь мир таков, каким он создан нами.
Достаточно сказать себе, что это
Совсем легко, и ты без напряженья
Создашь миры и с места сдвинешь горы.
Не могли бы конкретно раскрыть мысль: как у Волошина происходит "
диалог живого с живым", если слово "диалог" понимать не метафорически, а в буквальном значении?
Есть примеры такого диалога и в Библии, в обоих Заветах. «Молчи, стихни», — слова Христа, обращённые не к воде-материи, но к живому существу, воплощённому в нашем мире как озеро. Существу, имеющему душу и способному понимать человеческую речь.
Это скорее контрпримеры, нежели примеры: речь в них отнюдь не о диалоге человека с душой ветра или с душой моря. Речь о всемогуществе Бога-Вседержителя, Творца неба и земли.
В Новом Завете Богочеловек Иисус Христос укрощает стихию непосредственно своей Божественной волей: "И, встав, Он запретил ветру и сказал морю: умолкни, перестань. И ветер утих, и сделалась великая тишина. И сказал им: что вы так боязливы? как у вас нет веры? И убоялись страхом великим и говорили между собою: кто же Сей, что и ветер и море повинуются Ему?" (Мк. 4:39-41). Был ли при этом какой-то диалог или нет, гадать бесполезно - "механизм" Божьего чуда неисповедим, если Сам Бог не раскроем его в Своём Откровении. Не случайно народ с великим страхом задавался вопросам: "кто же Сей?", ибо прекрасно знал, что лишь к Богу относится: "Отправляющиеся на кораблях в море, производящие дела на больших водах, видят дела Господа и чудеса Его в пучине: Он речет, – и восстанет бурный ветер и высоко поднимает волны его: восходят до небес, нисходят до бездны; душа их истаевает в бедствии; они кружатся и шатаются, как пьяные, и вся мудрость их исчезает. Но воззвали к Господу в скорби своей, и Он вывел их из бедствия их. Он превращает бурю в тишину, и волны умолкают" (Пс. 106:23-29). Или (если по "Теилим"): "Кто силен, как Ты, Господи? И верность Твоя – вокруг Тебя! Ты властвуешь над гордыней моря; когда вздымаются волны его, Ты укрощаешь их" (89:9-10). Вот и здесь буквально то же: Он сказал - "и сделалась великая тишина". Сие по силам только Богу, равно как при творении вообще из ничего: "И сказал Бог: да будет свет. И стал свет" (Быт. 1:3).
Аналогично и в другом случае, где Иисус прямо говорит ученикам: "Имейте веру Божию, ибо истинно говорю вам, если кто скажет горе сей: поднимись и ввергнись в море, и не усомнится в сердце своем, но поверит, что сбудется по словам его, - будет ему, что ни скажет. Потому говорю вам: всё, чего ни будете просить в молитве, верьте, что получите,- и будет вам (Мк. 11:22-24). И тут тоже речь о вере Божией, о диалоге с Ним через молитву и о посредстве Бога, а не о вере в душу горы и не о диалоге с оной душой.
То же в Ветхом Завете, где Моисей "разделил" море не через диалог с душой моря, а через диалог с Богом и при посредстве как Его Самого, так и ангелов Божиих:
"И сказал Господь Моисею: что ты вопиешь ко Мне? скажи сынам Израилевым, чтоб они шли, а ты подними жезл твой и простри руку твою на море, и раздели его, и пройдут сыны Израилевы среди моря по суше... И двинулся Ангел Божий, шедший пред станом [сынов] Израилевых, и пошел позади их; двинулся и столп облачный от лица их и стал позади их; и вошел в средину между станом Египетским и между станом [сынов] Израилевых, и был облаком и мраком для одних и освещал ночь для других, и не сблизились одни с другими во всю ночь. И простер Моисей руку свою на море, и гнал Господь море сильным восточным ветром всю ночь и сделал море сушею, и расступились воды. И пошли сыны Израилевы среди моря по суше: воды же были им стеною по правую и по левую сторону" (Исх. 14:15-16,19-22).
Кстати, подобное чудотворение, но без посредства Бога, во все времена считалось (и называлось) магией, в нехорошем значении этого слова (ибо хорошего значения вообще нет). В чём, в частности, и обвиняли Иисуса Христа недруги.
Можно, конечно, называть души рек и озёр «ангелами вод», но зачем, если это не ангелы (и не бесы тем более)?
У каждого человека тоже есть душа (в т.ч. дух), но это не исключает и наличие персонального ангела-хранителя, который отнюдь не тождественен человеческой душе. Поэтому, разумеется, специфические души рек и озёр - не ангелы, что не исключает ангелов, присматривающих за ними. Но главное в другом: таковые души "неодушевлённых предметов" (говоря обыденным языком) - не то же, что души растений или животных, и не то же, что души людей. Все они различны качественно, радикально различны, на мой взгляд. А если наоборот, если все - однотипные духи, различающиеся лишь местом в иерархии, то какая-то скучноватая картина бытия получается.
Имя Стихиали для этих сущностей, данное Даниилом Андреевым, мне кажется больше отвечает их существу, чем «ангелы». Но так как имя Стихиали не стало пока общеупотребительным, я говорю «духи природы», хотя это натяжка, конечно. Говорить же «боги», а к некоторым великим сущностям такое имя применимо, значит провоцировать христианское мироощущение на очередную борьбу с многобожеством. Хотя боги и Бог не одно и то же.
Ныне слово "стихиали", по моим наблюдениям, в Интернете употребляется очень часто и в самых разных значениях. В том числе оккультисты всех мастей оперируют им весьма охотно. Так что в этом отношении оно не менее "провокативно", чем слово "боги" (которое, кстати, употребляется в Писании, и отнюдь не негативно). Однако, по моему разумению, главное не в этом, а чтобы подобрать наиболее адекватное слово-понятие. Годится, возможно, и словосочетание "духи Природы", но сразу возникают вопросы философского характера: всё же мало кто рискнёт утверждать, что собака - столь же духовное существо, как человек. Есть философский термин "монады", но тоже многозначен...
Именем назвать можно каким угодно. Каково понятие, выражаемое именем? - вот в чём вопрос.
Соборная Душа или Дух-народоводитель — это боги, а не ангелы и не стихиали, и не метафоры.
В христианстве они называются ангелами. Суть не в названии - в характере отношений с Богом, а также со всеми иными тварными вещами и существами тварного мира.
Подход науки к Природе как мёртвой материи, которую можно использовать, не спросясь у неё, имеет исток в аскетическом взгляде на Природу — как безнадёжно падшую плоть мира.
Уже писал об этом, всего лишь повторю: в православном христианстве вообще (и ни в какой из его традиций, в частности) НЕТ взгляда на Природу как "
безнадёжно падшую плоть мира". И никогда не было. Быть может, Вы хотели высказать нечто иное?
Под борьбой с язычеством я подразумевал состояние христианской церкви в первые века. Эта борьба во многом определяла отношение святых отцов и к миру, и к культуре (тогда только языческой, кроме иудейской), и к природе. С тех пор духовные горизонты неизмеримо расширились, появился новый и очень большой опыт, опыт гуманистической эры, который нельзя перечеркнуть и вернуться в прежнее состояние, актуальность проблем изменилась кардинально, но старое отношение к природе и культуре инерционно перенеслось на новый возраст христианства.
Если взять действительную историю христианства, то в первые три века оно с язычеством не боролось - это язычество боролось с ним. Причём, инициатива гонений на христиан зачастую исходила не от языческой власти, а от толпы. Далее, начиная с 4 века, мог бы привести обширные цитаты из Святых Отцов - например, из Василия Великого или Григория Богослова (которые, кстати, оба были философами, даже учились вместе в Афинах, и с ними вместе там же учился будуший император Юлиан Отступник), где они весьма высоко отзываются об античной философии и культуре. Они же ведь и были образованнейшими людьми своего времени. Но не буду загромождать, любой желающий может найти сам (
https://azbyka.ru/otechnik/). Отмечу лишь, что тогда борьбы с язычеством тоже не было - актуальной являлась борьба с внутрихристианскими ересями, относительно коих православные зачастую оставались в меньшинстве. Вот и вся история, якобы, борьбы с язычеством: сначала "ещё не было", затем "уже не было". Ведь даже сокрушившие Западную Римскую империю варвары-германцы в массе своей были уже христианами (правда, арианами, а не православными).
Что же касается языческого (эллинско-римского) отношения к природе, то там отнюдь не всё рассматривалось как живое и одушевлённое. Согласно античным представлениям, живым и обладающим душой было лишь то, что могло двигаться само по себе - имело источник движения как бы внутри, а не вне себя. Ветер движется - он живой и одушевлённый, волны плещутся о скалу - они живые и одушевлённые, а вот скала сама двигаться не может - она не живая и без души. Нынешние наши автомобили, поезда, самолёты и прочие железяки у них тоже считались бы живыми да одушевлёнными. А вот современные нефтяные промыслы, шахты и прочее в этом роде у античных язычников вызвали бы не больше протеста, чем их родные каменоломни да рудники, где властвовал тот же принцип: добыть как можно больше. Впрочем, нимфы с дриадами не останавливали древних эллинов при хищнической вырубке родных лесов - и для построек, и для многочисленного флота, и для плавки металла. Уже Платон в "Критии" приводит зримые черты экологического кризиса, когда пагубные перемены происходят на глазах одного поколения: "В те времена ещё неповрежденный край имел и высокие многохолмные горы, и равнины, которые ныне зовутся каменистыми, а тогда были покрыты тучной почвой, и обильные леса в горах. Последнему и теперь можно найти очевидные доказательства: среди наших гор есть такие, которые ныне взращивают разве только пчёл, а ведь целы еще крыши из кровельных деревьев, срубленных в этих горах для самых больших строений". Что же касается опыта гуманистической эпохи, то на самом деле в центре её, говоря словами Лосева, находилась "абсолютизированная человеческая личность, для которой чувственно-материальный космос уже меньше всего имел самостоятельное значение, а большей частью имел значение предмета научно-художественных построений". Именно тогда возникла властвующая до сих пор субъект-объектная парадигма, по которой главный субъект творчества - человек, а всё прочее - объект для приложения его творческих усилий. Разница лишь, что с течением времени категория "субъекта" от индивидуализма всё более смещалась (и продолжает смещаться) в сторону каких-то коллективных образований. Не говоря о промышленности, даже наука, начиная с прошлого века (переходного по своему характеру), стала делом прежде всего коллективным. Пожалуй, такая же тенденция коллективизации распространится и на искусство, и на художественную литературу. Но даже если это и произойдёт, в парадигмальном отношении, пожалуй, пока мало что изменится.
Особо хотел бы подчеркнуть такую мысль относительно язычества. Ныне становится изрядно распространённой точка зрения, что в языческом подходе к Природе следует искать выход из современной весьма ненормальной экологической ситуации. В действительности же хищническое отношение к Природе - следствие именно язычества, его закономерное порождение. Логическая взаимосвязь здесь достаточно проста. В языческой парадигме человек и все прочие духи - от нимф, дриад и прочих природных духов до богов - существа однопорядковые в плане своей духовности, а различаются лишь по степени могущества. Поэтому как в армии плох тот солдат, который не мечтает стать генералом, так и здесь - плох тот человек, который не мечтает стать богом. Суть язычества - богоборчество как неизбежная оборотная сторона богопочитания: если идол оправдывает ожидания, ему приносят жертвы, если нет - секут плёткой. Отсюда же, если брать, эллинскую традицию, идеал героя как человека, бросившего вызов богам (не говоря уже о всех низлежащих природных духах). Поэтому, как выше уже отмечал, язычество не только не препятствовало хищническому потреблению природных богатств в той же Элладе (и не только, на сей счёт есть немало конкретных исторических исследований), но и прямо побуждало к этому. Как в "Антигоне" Софокла:
Много есть чудес на свете,
Человек - их всех чудесней.
Он зимою через море
Правит путь под бурным ветром
И плывет, переправляясь
По ревущим вкруг волнам.
Землю, древнюю богиню,
Что в веках неутомима,
Год за годом мучит он...
Нынешняя глобальная цивилизация не языческая, но антихристианская (ещё не антихристова, но уже антихристианская). И ответственность за это лежит прежде всего на историческом христианстве, не сумевшем творчески откликнуться на новые вызовы и различить новых духов.
В неменьшей мере нынешняя глобальная цивилизация является антиисламской - и вообще антирелигиозной относительно религии Откровения. Но так как вообще безрелигиозной ни одна цивилизация быть не может, то слово "антихристианская" в данном случае - синоним слова "языческая". Каких-то новых духов, которых стоило бы как-то особо различать, за две тысячи лет после Богоявления не появилось: даже "духи русской революции", как их назвал Бердяев, на поверку оказались всё теми же "бесами", как их называл ещё Достоевский. Ну, а "кто виноват?" и "что делать?" - это уже Герцен с Чернышевским. Виновато, естественно, христианство, а делать надо четвёртый сон Веры Павловны. Как показывает история (в т.ч. история России), социальные следствия язычества таковы. Впрочем, явление это не только российское. "Восстание ангелов" Анатоля Франса - наглядный тому пример.
Язычество — слишком общий термин, к нему можно отнести полярные духовные и мифологические сущности. Нужно различать духов в язычестве. Существование в мире других детей Божьих, кроме человека, не может никак поколебать ни единобожие, ни центральную роль в истории и космосе Иисуса Христа, ни Его Божье Сыновство. Как не может умалить духовное Откровение Христа открытие физической вселенной с миллиардами галактик или углубление в микромир, так и раскрытие мистического космоса не заслоняет и не вытесняет Пресвятую Троицу. Только ангелами и бесами совсем не исчерпывается бытие космоса. И космизм (а к традиции русского космизма (в высших её проявлениях) я отношу и мифологию Даниила Андреева по преимуществу) никаким обожествлением тварного не является, но одухотворением. Совершенно разные это подходы
Я тоже не раз уже пояснял, что в моём представление язычество и одухотворение Природы - не одно и то же. Тем паче, если речь об инопланетянах. Быть может, в мире миллиарды цивилизаций, а, может, и ни одной, кроме человеческой - об этом сейчас можно только гадать или строить гипотезы. А что касается философии космизма... Быть может, межзвёздные просторы населяют полевые формы жизни, и человек должен тоже стремиться стать таковой, избавившись от бренной телесности, - как считал выдающийся представитель русского космизма Циолковский. А может, наоборот, человечество должно сделать своим главным общим делом научное воскрешение предков в их телесности, - как считал другой выдающийся представитель русского космизма Фёдоров. Или же, поскольку человечество уже стало геологической силой, должна настать новая геологическая эпоха в развитии нашей планеты, развитие ноосферы, - как считал третий выдающийся представитель русского космизма Вернадский... Здесь спектр идей весьма широк, на любой вкус. Правда, само объединение их под общей рубрикой "русский космизм" произошло лишь на рубеже 70-80-х годов прошлого века, а такие историки русской философии, как Лосский и Зеньковский, о нём почему-то не ведали, хотя были современниками описываемой ими истории. Точнее, ведали, но в совершенно ином значении: у Зеньковского, например, термин "космизм" используется исключительно для характеристики Православия.
Культ науки и технологий — это магическая практика овладения духами природы и материей
Магия есть практика, направленная на получение материальных результатов через посредство нематериальных природных сил, вызываемых определёнными действиями. Так что современная наука и технологии - антипод магии, ибо никаких нематериальных сил (всевозможных духов и т.п.) здесь не признаётся в принципе. Не в том смысле, что их существование отрицается, а в том, что таковые вообще не входят в её предмет: назначение науки - искать естественные причины и естественные закономерности естественных явлений. Вот культ всемогущества науки в общественном сознании - это языческий культ, как и любое упование на тварное вместо Творца. Но сама по себе наука, как таковая, в этом не виновата.
Современная научно-технологическая цивилизация зародилась внутри именно христианской цивилизации
С одним уточнением: внутри западно-христианской цивилизации (как следствие борьбы с "возрожденческим" мракобесием нарождавшейся эпохи гуманизма), а не внутри Православия. Вообще, тут есть ещё один интересный вопрос: почему в России вплоть до 18 века философии, в западном её понимании, не было. Или наши предки были невежественны? Да нет, ещё в древнерусский период античная философия была им знакома. Или были столь тупы, что не могли создать собственной? Тоже нет, в тупости не упрекнуть. Тогда почему же? Стоит задуматься.
Эти качества (семя дьявола) присущи любой плоти в нашем мире. И природной, и человеческой. Не сама плоть зло, но семя дьявола в ней.
Если попытаться перевести на христианский язык, то это называется первородным грехом (самая близкая аналогия). Но вот уже почти две тысячи лет, как оный грех всего рода человеческого был искуплен Иисусом Христом. Поэтому никакого семени дьявола нет ни в человеческой природе, ни в природе вообще. Да его, строго говоря, никогда в природе и не было - даже бесы злы отнюдь не по природе своей.
Как не Господь Бог творит человеческую культуру, в том числе и религиозные храмы и культы, но люди, одарённые Богом, так и красоту и гармонию Природы творит не Сам Бог, но его дети, такие же любимые и такие же страдающие от одиночества, как и человек, как и Сам Отец Небесный.
При таком подходе, на мой взгляд, возникает слишком много неувязок - из-за непосредственного переноса чисто человеческих качеств (отнюдь не первозданных) на всё и вся, вплоть до Бога.
Акцентирование в будущем только самых пессимистичных и тёмных сценариев делает невозможным творческое преображение мира — руки опускаются. С таким видением будущего нельзя вкладываться всей душой в реализацию Божьих талантов. Остаётся либо не рождаться вовсе (смысл?), либо освободиться от роковой ошибки своего рождения, уйти в скит, закопать талант в землю. В таком отношении к падшему миру весь пафос и правда буддизма. Но в христианстве есть и другая сторона правды, другое отношение к миру и другое видение будущего, нет детерминизма.
А при чём тут вообще христианство вкупе с каким-то детерминизмом? Моё мнение о том, что пока, к сожалению, есть все основания полагать, что новая эпоха пост-гуманизма будет гораздо менее гуманной и более жестокой, чем даже не очень-то гуманная "эпоха гуманизма" - оно основано отнюдь не на религии и не на детерминизме, а на тех тревожных тенденциях мирового развития, которые чисто эмпирически обнаруживаются уже сейчас. Сбудется, нет ли - посмотрим (в любом случае, ведь впереди у каждого из нас вечность). Вот опускать руки негоже в любой ситуации, ибо уныние - один из смертных грехов. Да и закапывать талант в землю тоже великий грех, вспомнить хотя бы притчу Иисуса Христа о талантах. И в скит уходят вовсе не для закапывания, а для высшего из возможных для человека в земной жизни видов творчества.
Бог создал человека по Своему образу и подобию — человек ответил Ему тем же.
У Вольтера немного не так, без слова "человек" как категории: "
Если Бог сотворил нас по Своему образу и подобию, то мы отплатили Ему тем же" (Si Dieu nous a faits a son image, nous le lui avons bien rendu). У него вообще было только одно на уме - "
раздавить гадину", поэтому от оной борьбы себя не абстрагировал.
концепция, что Творец вселенной — садист и мучитель, логически безупречна.
Неужели? Вот бы посмотреть на такую концепцию именно как на концепцию логическую. Но в концептуальной форме она не особенно-то встречается - обычно ограничиваются банальными примерами, типа "слезинки ребёнка" и т.п. Впрочем, эта часть обсуждения перенесена в другую тему.
Осторожность же проявлять в церкви нужно не меньше, чем в берёзовой роще. Есть специфические церковные соблазны и искушения, например: смирение паче гордости. И что же, ради осторожности не подпасть под эти соблазны нужно закрываться от церковного духа? Или потому что в творчестве есть соблазн эгоистического самовыражения и гордыни, нужно зарывать талант в землю и лелеять творческое бесплодие, свободное от гордыни? Жизнь вообще опасна и вредна.
Жизнь вообще прекрасна, ибо дар Божий. Причём, вечный дар. А вот как мы этим даром распорядимся - это уже дело нашей свободы. Можем закрыть свою душу от Духа Святого, который в Церкви - ради избежания, якобы, специфически церковных соблазнов и искушений. Можем закрыть свою душу и от творчества - ради избежания, якобы, соблазнов эгоистического самовыражения и гордыни. Но и то, и другое означало бы поддаться бесовским соблазнам, а не избежать их. Ведь предстанем-то мы пред Ним такими, как есть на самом деле - что в душе своей принесём, с тем и предстанем. А принесём всё сотворённое нами в земной жизни, всё без исключений: каждую мысль и даже тень мысли, каждое желание и даже тень желания, каждое дело и даже намерение дела... И добрые, и злые. Все.
Жизнь нельзя остановить. Никакие предупреждения об опасностях на пути познания не могут остановить человека. В научном познании физической вселенной скрыты соблазны и опасности? Ещё какие! Но можно ли было остановить это познание? И угодно ли Богу было закрыть эти пути, чтобы человек не попал под искушение безбожной цивилизации? Так и познание мистического космоса и духов природы остановить невозможно
Если человечество не научится самоограничению, оно погибнет. Но человек так устроен, что "пока гром не грянет...". Хотя первые обнадёживающие прецеденты уже есть: например, запрет на разработку технологий клонирования. Рано или поздно жизнь заставит учиться и самоограничению в потреблении, и самоограничению в производстве, и самоограничению в познании... В этом плане познание мистического космоса и духов природы - в случае ошибки - для человечества в целом не самая большая опасность. Это больше опасно для конкретных людей, для их бессмертных душ. Но опять-таки, повторяю, тут уже дело личной свободы, на которую в человеке не покушается даже Бог.
Отчуждение же друг от друга детей Божьих и есть воля Противобога (разделяй и властвуй). И блокировка диалога между разными светлыми мирами и внутри человечества, и с мирами природными и космическими угодна только тому, кто и сеет в мире грехи и соблазны. И чем больше блокируешь диалог с неведомым, тем больше слепнешь и меньше становишься способен к различению духов. А соблазны и подмены могут тебя настигнуть и в келье, и в скиту, и в духовной академии.
Не блокировать нужно диалог и не отчуждаться от иных форм жизни, но просветлять и одухотворять их — через диалог. А видеть везде бесов и сторониться от любого явления, не санкционированного катехизисом, дело нехитрое. Но великое заблуждение, что такой путь ведёт к ограждению малых сих от бесов — наоборот, бесы только множатся там, где ограждающие себя от опасностей видят бесов на каждом шагу.
Бесы... бесы... бесы... Не стоит преувеличивать их значение. Говоря словами митрополита Илариона (Алфеева), "
чтобы понять, каким должно быть истинно христианское отношение к диаволу, мы должны обратиться, во-первых, к нашему богослужению, к таинствам, и, во-вторых — к учению Святых Отцов. Таинство Крещения начинается с заклинаний, обращенных к диаволу: смысл этих заклинаний — в том, чтобы изгнать диавола, гнездящегося в сердце человека. Затем новокрещаемый вместе со священником и восприемниками обращается к западу. Священник спрашивает: «Отрекаешься ли ты от сатаны и всех дел его, и всего воинства его, и всей гордыни его?», Тот отвечает трижды: «Отрекаюсь». Священник говорит: «Дунь и плюнь на него». Это символ, в котором содержится очень глубокий смысл. «Дунь и плюнь на него» значит «относись к диаволу с презрением, не обращай на него внимания, он не заслуживает ничего большего». В молитвах Церкви, в богослужебных текстах и в творениях Святых Отцов подчеркивается, что сила диавола иллюзорна. В арсенале диавола есть, конечно, разнообразные средства и способы, с помощью которых он может влиять на человека, у него есть огромный опыт всякого рода действий, направленных во вред человеку, но применить его он может лишь в том случае, если человек ему это позволит. Важно помнить, что диавол не может ничего нам сделать, если мы сами не откроем ему вход — дверь, форточку или хотя бы щель, через которую он проникнет...".
Так что везде видеть бесов - это крайность (которая, к счастью, весьма мало распространена). Другая крайность (которая, к несчастью, имеет тенденцию распространяться всё больше) - считать всех духов заведомо благими и постулировать наличие таковых благих природных духов без особых к тому оснований. Но даже если взять ситуацию между крайностями, то ставить всё и вся в одну плоскость, даже называть одинаково "духами" и души растений, и души животных, и монады "неживых" природных тел (типа тех же камней и т.п.) - это превращать многомерную живую картину в какую-то плоскую проекцию, где все кошки одинаково серы. Одно дело - художественная литература (если вернуться к обсуждению романа "Капитан Брамы" - сколь яркого по форме, столь и глубокого по содержанию, как уже говорил). Там подобный приём персонифицированного изображения не только вполне допустим, но зачастую является единственно возможным, ибо писатель оперирует прежде всего художественными образами и многомерность обеспечивается посредством таковой образности. Но если рассуждать философски, концептуально, дискурсивно, то без соответствующих дистинкций никак не обойтись. И без исторически накопленного соборного опыта подобных дистинкций (прежде всего, без духовного опыта Православия) тоже никак не обойтись. Вот об этом главном я и хочу сказать.