Искусство слова
Ф. Достоевский, Сон смешного человека

0 Участников и 1 гость просматривают эту тему.

Копирую с форума http://forum.rozamira.org/ мою заметку о «Сне смешного человека» Достоевского. Текст повести приведен полностью в начале этой ветки:
http://forum.rozamira.org/index.php?showtopic=222


Сюжет этого произведения уникален для литературы 19 века: это рассказ о том, как человек превращается в духовидца и проповедника. Причем не человек древних, легендарных времен, дистанция которых не позволяет отождествляться с ним современному читателю, и которая сделала бы не вполне уместным психологический анализ в духе Достоевского. Здесь герой – «современный русский прогрессист и гнусный петербуржец», поначалу напоминающий героя «Записок из подполья».

Вначале мы не догадываемся о масштабе его личности и пронзительности чувств, ему доступных. Здесь – типичный для писателя инфернальный спуск, выразившийся в образе мыслей, в поступках; в том, что за видимой природой им угадывается характер инфрафизических слоев, которые уже ожидают его в случае самоубийства (что-то напоминающее Скривнус или Агр):

Это было в мрачный, самый мрачный вечер, какой только может быть. Я возвращался тогда в одиннадцатом часу вечера домой, и именно, помню, я подумал, что уж не может быть более мрачного времени. Даже в физическом отношении. Дождь лил весь день, и это был самый холодный и мрачный дождь, какой-то даже грозный дождь, я это помню, с явной враждебностью к людям, а тут вдруг, в одиннадцатом часу, перестал, и началась страшная сырость, сырее и холоднее, чем когда дождь шел, и ото всего шел какой-то пар, от каждого камня на улице и из каждого переулка, если заглянуть в него в самую глубь, подальше, с улицы.

Очевидно, Провиденциальные сила дают ему испытать максимальную для него душевную тоску и жажду перед тем, как дать собственные, светлые знания.

Собственно описанное видение, каким его излагает Достоевский, действительно состоит из двух разнозначных частей. Вторая – модель становления современной цивилизации, и здесь участие мыслительной работы писателя очень велико. В сущности, Достоевский находится в пределах определенной литературной традиции, к 19 веку распространившейся и на русскую литературу. Его непосредственным предшественником в России можно считать Владимира Одоевского (рассказ «Город без имени»: http://az.lib.ru/o/odoewskij_w_f/text_0074.shtml). Более поздняя концепция такого рода, более масштабная и соотнесенная с реальной историей – «Путями Каина» М. Волошина.

Первая же часть сна – рассказ о золотом веке – хотя также вписывается в некоторую литературную линию, совершенно самостоятельна и, по моему мнению, своим истоком имеет очень высокий и многосторонний личный трансфизический опыт.

Убеждает уже появление вожатого – существа, которое «имело как бы лик человеческий», и которое, помимо словесной речи, могло передавать герою смыслы каким-то иным, необъяснимым путем:

Он не ответил на вопрос мой, но я вдруг почувствовал, что меня не презирают, и надо мной не смеются, и даже не сожалеют меня, и что путь наш имеет цель, неизвестную и таинственную и касающуюся одного меня. Страх нарастал в моем сердце. Что-то немо, но с мучением сообщалось мне от моего молчащего спутника и как бы проницало меня.

В картине первоначального, идеального человечества, далее нарисованной, конечно, не нужно искать буквального отражения какого-либо из слоев планетарного Космоса. Писатель хотел изобразить именно людей, с их рождениями и смертями, но внутреннее наполнение их жизни явно говорит о том, что Достоевский мог улавливать бытие и смыслы высоких слоев – и не только их разумных обитателей, но и иную, более одухотворенную природу.

О, всё было точно так же, как у нас, но, казалось, всюду сияло каким-то праздником и великим, святым и достигнутым наконец торжеством. Ласковое изумрудное море тихо плескало о берега и лобызало их с любовью, явной, видимой, почти сознательной. Высокие, прекрасные деревья стояли во всей роскоши своего цвета, а бесчисленные листочки их, я убежден в том, приветствовали меня тихим, ласковым своим шумом и как бы выговаривали какие-то слова любви.

………………………………………

Они указывали мне на деревья свои, и я не мог понять той степени любви, с которою они смотрели на них: точно они говорили с себе подобными существами. И знаете, может быть, я не ошибусь, если скажу, что они говорили с ними! Да, они нашли их язык, и убежден, что те понимали их. Так смотрели они и на всю природу – на животных, которые жили с ними мирно, не нападали на них и любили их, побежденные их же любовью. Они указывали мне на звезды и говорили о них со мною о чем-то, чего я не мог понять, но я убежден, что они как бы чем-то соприкасались с небесными звездами, не мыслию только, а каким-то живым путем.


Не могу удержаться, чтобы параллельно не процитировать другого писателя:

Со счастливыми вздохами все повалились в густую душистую траву, а Фродо так и остался стоять, пораженный здешней красотой в самое сердце. Он словно шагнул через окно в несуществующий мир, в котором свет и краски казались неузнаваемо яркими, формы – четкими и гармоничными, словно их сначала задумал, а потом осуществил и закрепил навсегда гениальный ваятель. (…)

Все вокруг жило, дышало, двигалось, а Фродо никак не мог отрешиться от мысли об остановленном времени, и еще одна странная убежденность мелькнула в его сознании: скоро он, Фродо, бедный странник из маленького Шира, снова уйдет в большой мир, но он же, Фродо из Шира, останется бродить среди цветов эланора в прекрасном Лориене. (…)

Круг белых деревьев сомкнулся за ними. Ветер вздохнул в вышине. Фродо замер. Из непредставимого далека он услышал напев нездешних морей, где волны бьются о берега, которых нет давно, а над волнами кричат птицы, чьих имен не помнит ни один из живущих.

Хэлдир подвел их к стволу-гиганту. Фродо бестрепетно приготовился подняться на флет, положил руку на ствол, и вдруг его пронзило ощущение живой древесной плоти. Через ладонь он чувствовал буйную радость дерева и знал, что оно ощущает прикосновение его маленькой руки.


И снова Достоевский:

По вечерам, отходя ко сну, они любили составлять согласные и стройные хоры. В этих песнях они передавали все ощущения, которые доставил им отходящий день, славили его и прощались с ним. Они славили природу, землю, море, леса. (…) Иных же их песен, торжественных и восторженных, я почти не понимал вовсе. Понимая слова, я никогда не мог проникнуть во всё их значение. Оно оставалось как бы недоступно моему уму, зато сердце мое как бы проникалось им безотчетно и всё более и более.

Жизнь в полном соотнесении с природой (также, в отличии от нашей природы, лишенной земного зла) определила и этический облик людей:

Они были резвы и веселы как дети. (…) У них была любовь и рождались дети, но никогда я не замечал в них порывов того жестокого сладострастия, которое постигает почти всех на нашей земле, всех и всякого, и служит единственным источником почти всех грехов нашего человечества. Они радовались являвшимся у них детям как новым участникам в их блаженстве. Между ними не было ссор и не было ревности, и они не понимали даже, что это значит.

Именно это герой рассказа воспринимает как изначальное, коренное отличие от знакомой ему земной жизни:

На нашей земле мы истинно можем любить лишь с мучением и только через мучение! Мы иначе не умеем любить и не знаем иной любви.

Здесь можно вспомнить, что та же мысль проходит и сквозь все творчество Михаила Лермонтова – мысль о мучительности земной любви и тоска по любви идеальной, в земных условиях невозможной, свободной от земной страстности и боли. Можно привести, например, такое его стихотворение:

Когда б в покорности незнанья
Нас жить создатель осудил,
Неисполнимые желанья
Он в нашу душу б не вложил,
Он не позволил бы стремиться
К тому, что не должно свершиться,
Он не позволил бы искать
В себе и в мире совершенства,
Когда б нам полного блаженства
Не должно вечно было знать.

Но чувство есть у нас святое,
Надежда, бог грядущих дней, –
Она в душе, где все земное,
Живет наперекор страстей;
Она залог, что есть поныне
На небе иль в другой пустыне
Такое место, где любовь
Предстанет нам, как ангел нежный,
И где тоски ее мятежной
Душа узнать не может вновь.

Впоследствии именно с неискренности в любви, согласно логике рассказа, начнется постепенное нисхождение райского человечества, утрата духовной цельности и затем появление всех земных институтов – закона, церкви, науки и т. д. А пока вся структура знаний и стремлений людей устроены более естественно, без фальши и рациональной ущербности:

…Мне (…) казалось неразрешимым то, например, что они, зная столь много, не имеют нашей науки. Но я скоро понял, что знание их восполнялось и питалось иными проникновениями, чем у нас на земле, и что стремления их были тоже совсем иные. Они не желали ничего и были спокойны, они не стремились к познанию жизни так, как мы стремимся сознать ее, потому что жизнь их была восполнена. Но знание их было глубже и высшее, чем у нашей науки; ибо наука наша ищет объяснить, что такое жизнь, сама стремится сознать ее, чтоб научить других жить; они же и без науки знали, как им жить, и это я понял, но я не мог понять их знания.

…………………………………………

Лица их сияли разумом и каким-то восполнившимся уже до спокойствия сознанием, но лица эти были веселы; в словах и голосах этих людей звучала детская радость.


Восполненность – одно из центральных понятий, много раз повторяемое здесь Достоевским; именно отсутствие цельности, смысловая раздробленность характеризуют реальную земную жизнь, и этого не могут компенсировать никакие искусственные меры. Здесь же – еще до каких-либо идеологических установлений, до рационального осмысления собственной жизни – есть изначальное соответствие между желаемым и действительным, между смыслом и воплощением.

Подумать можно было, что они соприкасались еще с умершими своими даже и после их смерти и что земное единение между ними не прерывалось смертию. Они почти не понимали меня, когда я спрашивал их про вечную жизнь, но, видимо, были в ней до того убеждены безотчетно, что это не составляло для них вопроса. У них не было храмов, но у них было какое-то насущное, живое и беспрерывное единение с Целым вселенной; у них не было веры, зато было твердое знание, что когда восполнится их земная радость до пределов природы земной, тогда наступит для них, и для живущих и для умерших, еще большее расширение соприкосновения с Целым вселенной. Они ждали этого мгновения с радостию, но не торопясь, не страдая по нем, а как бы уже имея его в предчувствиях сердца своего, о которых они сообщали друг другу.

На что все-таки более похож мир, изображенный писателем: на ангельское прачеловечество, еще не познавшее земной сложности и мучительности жизни, или на небесную страну, состоящую из уже прошедших не один земной путь людей, претворивших свой сложнейший опыт в новую гармонию и цельность? Видимо, разделение этих категорий еще не вполне осознано. Ни у кого – ни в поколении Достоевского, ни в Серебряном веке, интенсивно разрабатывающем эти темы (часто с прямыми отсылками к Достоевскому) – еще нет ясного осознания неоднозначности этих устремлений. Жажда гармонии и чистоты, и одновременно желание сохранить сложность и богатство душевной организации – это противоречие нередко решалось художественно, оно как-то снималось на интуитивном уровне, но четко обозначенного выхода из этой ситуации не было. Уже в 20 веке ближе других, наверное, подошел к решению этого вопроса Толкиен с его образами эльфов, в себе объединивших первозданную чистоту с мудростью тысячелетнего личного опыта. Но и это решение было чисто художественное – оно предполагало наше душевное вхождение в явно условный, фантазийный мир. И только у Даниила Андреева было сказано существенно новое слово; его знание о затомисах позволило найти реальную точку опоры и вместо неразрешимого противоречия увидеть путь, на котором не приходится отказываться ни от одной из составляющих наших стремлений.

____________________________________
Пою, когда гортань сыра, душа – суха,
И в меру влажен взор, и не хитрит сознанье.
О. Мандельштам
«Последнее редактирование: 06 Декабря 2009, 11:43:49, Е. Морошкин»

Несколько раз я порывался написать в этой ветке... И не решался: страшно подходить к этим последним вопросам: страшно упростить их...
Но не думать о них ещё хуже...

Мне всегда представлялось описанное Достоевским в "Сне смешного человека" состояние "неведающих зла" крайне неустойчивым. Так оно и вышло в рассказе. Вершиной мысли Достоевского, а может быть вершиной человеческой мысли вообще, является "Поэма о Великом Инквизиторе" и связанная с ней диалектика "оправдания Бога" и "оправдания человека".

Далее у меня только вопросы и какие-то мысли вокруг них, но их не исчерпывающие: это лишь подходы к вопросам, но не ответы...

1. Может ли существовать гармония, внутри которой не заложена возможность отпадения от Бога, возможность зла (возможность "практическая", а не "теоретическая")? Может ли творение придти к Богу без опыта зла?

Я не могу увязать с той диалектикой свободы, что раскрывает нам Достоевский в своих романах, утверждения Даниила Андреева о том, что существуют целые миры и галактики, которые не ведали зла и развивались поступательно "по лестнице возрастающих блаженств"; а также не могу увязать его утверждение о том, что новых отпадений в духовном плане бытия (отпадений "духовных монад", высших "Я") больше нет и не будет.
Сама возможность таких отпадений мне представляется неустранимой составляющей свободы творения, без которой нет никакого смысла в истории мира.
Я допускаю, что я очень многого не могу представить и понять в принципе. Но только как неустранимое (именно неустранимое!) свойство свободы я могу оправдать тот Замысел Творца, в котором есть возможность появления зла. Если таковую возможность можно устранить, не нарушая свободы (неведомо как), то нет и быть не может никакого оправдания Творения.

2. Для того, чтобы в бытии был смысл, необходимо "существование" небытия, зла, альтернативы Божественному Замыслу. В самом небытии и в самом зле нет никакого смысла и никакого духовного содержания из него извлечь нельзя, но без опыта преодоления зла, без опыта отпадения (самой возможности отпадения!) и без опыта свободного и внутреннего преодоления этого отпадения я не могу представить себе Божественной Гармонии.
И возможность отпадения не должна быть закрыта ни для кого, ни для синклита, ни для Самого Сына. А если не будет внутреннего опыта зла, то мы неизбежно приходим к тому неустойчивому "раю", что описан в этом рассказе.

У меня тут такие вопросы (и ответов нет): те миры, что не знали зла вообще, способны ли к существованию, не будь миров, которые прошли через опыт зла? Не являются ли миры, в которые вошло зло и которые соблазнились злом, то есть "миры падшие", - тем же, чем была для нашего мира Голгофа? Не являются ли "падшие миры" - тем внутренним опытом отпадения и той возможностью отпадения для миров не падших, без которой невозможна свобода Творения вообще?

Спастись можно только всем вместе. И мир святых не спасётся без мира грешных. Без мира грешных нет опыта преодоления зла, нет самой возможности зла, а следовательно нет свободы.
Это не значит, конечно, что все святые должны пасть и все светлые миры должны пасть; в духовном плане всё едино и нет разделения на объект и субъект, и опыт каждого есть опыт всех. Только так я могу понять бытие миров, в которых не было зла: как существование в человечестве святых от рождения: они вбирают в сердце своё весь опыт и всё страдание всех тех, кто пал.

3. Только понимая неизбежность на определённом этапе Зла, я могу принять Божий Замысел и Божий Мир. Если Зло было ошибкой, которую потом удалось исправить (отпадения стали невозможны), я не могу принять Божьего Мира. Сама возможность отпадения и зла не будет закрыта никогда (по-другому я отказываюсь понимать) - в самой этой возможности отпадения заложено достоинство и свобода творения. И только внутренний опыт преодоления зла и преодоления небытия может быть "гарантией" неотпадения в будущем. Внутренним опытом может быть и "чужой" опыт.

4. Для понимания смысла истории (не только человеческой, но и космической) для меня очень важно прочувствовать саму природу времени. Только во времени целостном, в котором прошлое так же реально и вечно, как и будущее, может наступить период окончательной победы над злом.

5. Почему художникам так редко удаются картины рая и намного художественно убедительнее картины ада? Почему Иван Карамазов или Ставрогин убедительнее Алёши или Зосимы? Дантовский Ад убедительнее Рая, да и мистические панорамы у Даниила Андреева, связанные с инферно, художественно убедительнее...
"Поэма о Великом Инквизиторе" намного убедительнее "Сна смешного человека".
Есть два ответа (и оба меня не удовлетворяют до конца): потому что Ад к нам ближе и нам понятней; потому что Ад проще и его описать намного легче; а описывая сложный "рай", художник вынужден упрощать и примитивизировать его (в отличие от Ада), теряя при этом художественную убедительность.
Мне кажется, что есть ещё и третий ответ: только через опыт Ада, можно принять (понять) Рай...
Только тут надо сразу сделать оговорку: никакой сознательный опыт зла ничего не даёт, обогащает только опыт преодоления зла, а не самого зла как такового; когда зло уже преодолено: ад обогащает только в раю. В аду Ад обедняет и разлагает.

В общем, здесь затронуты (как и всегда у Достоевского) такие сложнейшие темы, что порождают они вопросов больше, чем ответов. Но сами эти вопросы развивают духовный слух и духовное зрение гораздо действеннее, чем раз-навсегда найденные ответы.

------------------

Вот ещё вопросы. Необходим ли опыт разврата для того, чтобы полюбить и хранить верность? Разумеется, всё наоборот: целомудренному, не ведающему разврата, полюбить легче и любовь его будет сильней. Но само существование разврата (как возможности) необходимо для эроса. А если есть возможность, значит кто-то ею соблазнится (неизбежно). Но стоит убрать саму возможность разврата, как верность  -  любовь избирательная - потеряет внутренний смысл. Это трудно объяснить, но это так. Существует ли возможность разврата (как возможность) в Раю? Не является ли Ад - таковой возможностью? Если не будет Ада, то не утратит ли Рай своего достоинства и своей свободы? Если не будет разврата, то не утратит ли внутренний смысл целомудрие? Или Ад должен из внешнего, феноменального состояния перейти во внутренний опыт, в опыт преодоления Ада? И только так, сохранившись в качестве внутреннего опыта, может быть побеждён Ад вовне...

Имеет ли достоинство правда, если нет возможности лжи? Существует ли вообще тогда правда - само понятие "правды"?

Такие вот вопросы (будут и ещё).

__________________________________________
Преображение хаоса в космос – это и есть культура.
"Дикой Америке" интернета нужны свои пионеры, свои безумные мечтатели.
Ярослав Таран
«Последнее редактирование: 27 Ноября 2014, 04:57:01, Ярослав»

ОффлайнСумалётов

  • Упёрся – отойди.
Сон (сон!)
смешного (смешного!)
человека...



Сон
           смешного
                               человека.


В том-то всё и дело...

Здесь мостик есть в лесу. К Гоголю.
Их встреча на мосту...
И оба знают, о чём посмеяться... Опытно знают.


Мой друг, Абрам Терц, сейчас кое-что прояснит (я ему верю, как языку — с той стороны зеркального фронта):

"Зла — нет. Это только кажется, что оно есть. На самом деле зло это только негативное оправдание добра, разоблачающее поминутно свою обманчивую сущность, нет, шкуру, ибо собственной сущности у него-то и нет, — стоит лишь засмеяться, и все поймут, что зло не имеет под собой решительно никакой почвы.

Гоголь был прав, когда убеждал, что на протяжении всей комедии действует одно честное и благородное лицо — смех. Можно добавить, что это единственно реальное лицо в его комедии, где прочие лица — фантомы, и потому он светел, и легок, и добр, этот смех, знаменующий полноту бытия и всяческое отсутствие зла. Он ни с кем не борется, никого не воспитывает, ничего не искореняет, серебряный смех «Ревизора». Если бы он искоренял, он бы относился к этому злу серьезно, был бы отягчен сознанием его реальности, мрачным допущением, что зло действительно существует и, значит, требует неимоверных усилий для борьбы с ним, грозной решимости, злобной настойчивости. Он был бы совсем не тем, не таким, да и вообще не известно, был бы он смехом, если б кого-то всерьез искоренял. Всё это чушь собачья! Морок темных умов. Внушение самого чорта, что он есть в истинном смысле, чтобы мы, приняв обман за истину, взялись энергично кого-то искоренять и что-то перевоспитывать, а там, глядишь, и сами бы стали чернее чорта. Не поддадимся искушению и посмотрим на мир сквозь волшебное стекло «Ревизора», обнаруживающее, что зло имеет место только затем, чтобы, рассыпавшись смехом, продемонстрировать всему свету свою комичную призрачность. Увидев такое чудо, засмеемся, от всей души засмеемся, без задних мыслей, без оглядок на начальство, на нравственные задачи и политические прогнозы, и тогда зло исчезнет, вот увидите, оно исчезнет!

Как-то так получилось, что смех в религиозном значении потерялся и не звучит уже в мире. Может быть, человечество настолько погрязло в грехах и несчастьях, что ему остается в молитве только оплакивать себя. Или ему открылся более верный, хоть и узкий, проход покаяния и отрешения от земных страстей, путь войны и разрыва с миром, смеяться над которым было бы слишком жестоко да и грешно для тех, кто надеется выскользнуть из его западни? Может быть, мы очерствели в жажде собственного спасения? Мертвы? Окаменели? Боимся испакостить ризы прикосновением к слишком на нас влиятельному праху? Или в самом деле Дьявол сошел на землю и взял в свои руки смех, и запасники ада пусты, оттого что всё воинство ходит между нами и покатывается от хохота?..

Так или иначе, но смех несет сейчас всё больше признаки низкого, чувственного удовольствия, отождествляется с пороком, развратом, и пользоваться им в священные часы было бы напрасным соблазном. Только искусство, обязанное смеху самим фактом существования, достигает в общении с ним иногда таких состояний, таких незнакомых обычному уху регистров и переливов, что доносит до нас словно голос иных, забытых представлений о земле и о небе. Туманно и неясно всплывают времена, когда смехом оплодотворяли пашни, вызывали дождь, провожали покойников в наилучший мир. Смехом, случалось, распознавали и расколдовывали злого колдуна-людоеда, который никогда не смеялся, для того чтобы не показывать зубы с застрявшим там человечьим мясом. (Не потому ли злые надуты и не любят смеяться — смех раскрыл бы карты, обнажил бы живое лицо и, коль скоро оно поддельное, заставил бы сгинуть, рассыпаться?..) Известны случаи, когда смехом рассыпали крепости и постройки, словно карточный домик, которые буквально разваливались вследствие чудесной вибрации, изобличая эфемерность земного владычества (эхом такого смеха смеется Пьер в плену у французов в «Войне и мире» Л. Толстого).

...Как это похоже на Гоголя!.. Смех приоткрывается в нем в каком-то высшем, священном и жертвенном назначении. Причем самые слезы и страдания автора служат смеху подножием, чтобы глубже зачерпнуть тоскующую душу и, дойдя до дна, вознестись на крыльях ликующей музыки, подобной пению жаворонка в лазури. Исторгнутый из сокровенных глубин и достигающий в своих окончаниях как бы нездешних уже селений, смех теряет вес, истончается, перенимает вибрацию света, всепроницающего эфирного трепета, рождающегося на источниках жизни, — он становится свободным от обязанностей смеяться по какому-то внешнему поводу, заряжаясь грубым чувственным шумом, и парит высоко в небе в экстатическом славословии, готовый в любое мгновение перейти в торжественную литургию, в пророческие или скорбные возгласы, или, описав круг, вернуться на нижние свои этажи, к простосердечной шутке, к человеческому несовершенству."



Сон смешного человека...

Твой злонежелатель,
недалёкий от народа
Слава Сумалётов

Диалектика свободы и зла у Достоевского, пожалуй, самая глубокая и самая христианская из всего, что написано людьми. Чтобы заглянуть в эту бездну и попытаться осветить её = осмыслить, отсылаю читателя к этой великой книге (одной из горних вершин русской религиозной мысли).

__________________________________________
Преображение хаоса в космос – это и есть культура.
"Дикой Америке" интернета нужны свои пионеры, свои безумные мечтатели.
Ярослав Таран
«Последнее редактирование: 27 Ноября 2014, 04:57:30, Ярослав»

Кажется, я начинаю двигаться к пониманию некоторых андреевских утверждений, о которых подробнее шла речь выше в этой ветке и которые мне было трудно совместить с духовной свободой творения и с христианской теодицеей, а именно:
1. Наличие миров и галактик, свободных от зла изначально и двигающихся поступательно без срывов и падений "по лестнице всё возрастающих блаженств".
2. Абсолютная гарантия неотпадения новых монад в будущем.
3. Искупление демонического начала и исчезновение зла в космосе вообще (это, впрочем, уже не только андреевское пророчество, но его очень трудно совместить с абсолютной свободой творения).
4. Что такое просветление материи и зачем оно нужно, и как оно связано с тремя предыдущими вопросами.

А помогло мне глубже вчувствоваться в эти вопросы и внутренне начать снимать их, казалось бы, безысходные противоречия длительное размышление (размышление - слово очень условное) над природой времени вообще и в частности "Теорией Времени" Козырева, а также размышления над различием природного и духовного плана бытия при работе над статьёй "Истина истины - это..."  (как повод). А последним толчком к необходимости вновь погрузиться в эти предельные вопросы и попытаться их вновь осмыслить стала работа над книгой "Родонизм как духовная подмена Розы Мира" (через месяц или два я представлю эту книгу на суд наших читателей, если буду жив и умственно здоров).1

Только в духовной, подлинной реальности снимаются неразрешимые в природном плане противоречия между абсолютной свободой творения и исчезновением из творения зла – возможности отпасть от Бога вновь. Натуралистически эти вопросы разрешить невозможно. Они разрешаются только в той реальности, где «всё во мне и я во всём». Понятый внешне – по аналогии с царством необходимости – Даниил Андреев превращается в своего антипода, а Роза Мира – в родонизм. Как и понятое объективировано христианство – в доктрину Великого Инквизитора. Объективация, отчуждение – это путь зла. Потому так опасны схемы. Роза Мира – это внутренний творческий момент раскрытия христианства.
    По Даниилу Андрееву, просветлённая материя, в которой преодолено зло, исчезает из нашего материального мира и переходит в иное качество бытия. Но что значит «просветление материи»? Это, на мой взгляд, вбирание всего внешнего внутрь духа, в реальность своей судьбы, для которой нет ничего чуждого и насилующего. Это – путь любви. Всё и для всех становится внутренним, своим. И только так можно понять тезисы Достоевского: «нет единичного греха, и все и за всех и пред всеми виноваты» и «красота спасёт мир». Когда дух созревает до восприятия всего в мире как своего «ты», только тогда «красота спасает», а вина (грех) перестаёт быть чем-то отдельным и просветляется соборно. И потому можно спастись только всем вместе, без единого исключения. Это совершенно другая реальность, с другими законами, чем реальность природного порядка. Пока есть в космосе Ад, то и Рай не совсем настоящий, он ещё объективированный, в нём ещё много осталось от царства необходимости: только все вместе мы сможем перейти в подлинную свободу.
    И только в такой подлинной реальности возможно окончательное освобождение от зла, которое не может состояться в космосе, пока внутренне не обратится последний демон. И только так мы можем понять, почему речь идёт об искуплении демонического и адского, а не об их уничтожении. И так можно постичь всю глубину дьявольской пародии на подлинное бытие: дьявольскую альтернативу «все не-я должно стать мною» – божественному «всё во мне и я во всём». Внешне похоже, но внутренне полярно. Единство пустоты раздувшегося я – вместо единства в любви всех я, ставших друг для друга ты. Но никакого я вне ты не существует. Такое я, вырванное из ты, и есть небытие для я. Только внутри нас живут те, кого мы любим, а мы живём только внутри них.
    Когда опыт преодоления мирового зла становится опытом внутренним, опытом личной судьбы, только тогда исчезновение из внешней реальности зла не связано с умалением свободы творения. Преодолённое зло и до последнего дна изжитый опыт отрицательного ответа Творцу становится той духовной аксиомой, что исключает отпадения новые и даёт абсолютную гарантию, что таких отпадений больше не будет. Отпадения становятся невозможны без какого-либо умаления свободы, потому что все отпадения уже вошли во внутренний опыт каждой монады, уже ею преодолены. Как немыслимо, чтобы художник на каком-то этапе стал повторять свои черновики и намеренно возвращался к этому переходному состоянию (даже на словах это выглядит абсурдным!), так немыслим и возврат к тому, что уже было преодолено, не в разорванном линейном времени, а в полноте времён, в которой едино прошлое и будущее.
    Вечность – это не застывшее время и не исчезновение времени, но полнота времён, память ставшая бытием. В подлинной реальности – в реальности просветлённого времени – нет ничего бесследно исчезнувшего, как во времени линейном и разорванном. Всё становится настоящим и родным. В линейном времени падшего мира настоящее неуловимо вообще. В полноте времён опыт отпадения демонических монад, искупивших и преодолевших свой соблазн, становится внутренним опытом каждой новой монады. Личность не точка во времени, но всё прожитое ею время, а в подлинной реальности – это все времена и все судьбы каждого «ты».
    Поэтому возможно существование космических миров, не знавших вторжения зла никогда. В преображённом космосе опыт всех миров – и светлых изначально, и омрачённых, как наш, и демонических – входит в судьбу каждого мира. Опыт отрицательного ответа Творцу является внутренне пережитым опытом для изначально светлого мира, не знавшего вторжения зла. Опыт каждого я (монады, ставшей души, нации, планеты, галактики) становится опытом ты, соборным опытом мы. И потенциальная возможность отрицательного ответа Богу, делающая свободу творения действительно абсолютной, остаётся вечной, но актуализироваться этот отрицательный ответ не может, так как опыт преодоления зла вошёл в полноту времён и не может быть из неё изъят. Опыт преодоления небытия входит в подлинное бытие как преображённая отрицательная свобода. Так в подлинной реальности. А путь к ней – путь творческого становления.
    Так же и великий опыт космических миров, не знавших вторжения зла вообще, входит в полноту опыта и нашего мира, и каждого я. Так и опыт соборного Богочеловека, не знавшего греха изначально, входит в полноте времён в опыт Богочеловечества, освободившегося от зла. Это и значит впустить в себя Христа, облачиться во Христа.
     Всё это лишь попытки словами передать некоторые «моменты постижения»: словно бросаешь на водную гладь камешки, чтобы наблюдатель, увидев круги на воде, почувствовал «природу воды». Слова и есть такие «камешки», бросаемые нами на гладь времени.

1 Пока здоров. Упомянутая книга стала более интересным и длительным путешествием для меня, чем я предполагал. Изменилось и её название. Через неделю начну публиковать её главы у нас.

_____


Из личной переписки: Так что же есть реальность – внешнее или внутреннее пространство? И то, и то. Но что реальнее? Почему Царствие Божие внутри нас? И искать Его нужно прежде всего, а остальное приложится? Как это? А кто накормит?..
    Если Царствие Божие есть подлинная реальность, то, получается, что именно внутри нас находится она, а не вовне. Иначе, слова Христа превращаются в простую аллегорию. А Он всегда говорил предметно, даже в притчах. И если сказал – что внутри, значит внутри. И если сказал, что Истина внутри и Царствие Моё не от мира сего, значит так и есть. И нет у нас никаких оснований Ему не верить. Но не верим, а верим Великому Инквизитору, который прежде всего ищет и пытается построить царствие Божие вовне. Якобы руководствуясь любовью к людям, жалея их, малосильных, Инквизитор хочет обустроить Братство. Но братьями можно стать друг другу только в Доме Отца, а Дом Его внутри нас. Братство же по какому-то внешнему признаку (одну книгу прочли, в одну церковь ходим, в одну партию вступили, в одном сообществе находимся и т.д.) всегда заканчивается враждой, когда дело доходит до сущностного выбора. Такое «братство» и есть инквизиция, коммунизм, родонизм .
    Родонизм символы принял за реальности. Роза Мира – реальность внутренняя, творческая, а не «знание о том, как там всё устроено и кто на ком стоит». Знание – производная веры, а не наоборот. Знание находится во внешнем плане бытия, в мире символическом и ничего сущностного для духовного развития не даёт. Братьями становятся не от объективных знаний, но от внутреннего родства. А во внешней действительности мы видим лишь следствия событий в духе.
    В перекличке реальностей, как и в перекличке времён в нашей памяти, сам вопрос, какая из реальностей реальнее (какой из веков реальнее?), перестаёт стоять. В объёмной реальности любая её проекция и реальна и нереальна одновременно. Проекция для объёмной реальности существует лишь умозрительно, как способ символизировать себя на плоскости того или иного внешнего мира. А мы, находящиеся на такой плоскости (пусть эта плоскость трёхмерна в пространстве, зато линейна во времени), решаем, какая же из проекций реальнее? Да все они нереальны и реальны одновременно! Все они лишь символика Единого Объёма – реальности подлинного существования, которое только и важно для нас, и имеет смысл для вечности. А что существенно для вечности, то и реально.

__________________________________________
Преображение хаоса в космос – это и есть культура.
"Дикой Америке" интернета нужны свои пионеры, свои безумные мечтатели.
Ярослав Таран
«Последнее редактирование: 22 Февраля 2013, 09:37:23, Ярослав»

Ярослав,
прочитал написанное о смысле творения, о зле,  мире, созданном как бы не так . Хотя меня и убирают в дальний ящик,  решил ответить. Ну,  что Бог не создавал зла,  доказывать не надо. "И увидел Бог всё, что Он создал, и вот хорошо(!) весьма" (это книга Бытия).   Известно, что зло - это умаление добра, порча его. Для того,  чтоб быть подобным Создателю (а Он именно это задумал),  человек должен обладать и тем, и другим. Точнее  -  выбрать добро, но при наличии избрать и другое. Учитывая,  что Сам Он вне времени и пространства,  и, конечно, знал,  что отпадение "утренней звезды" увлечёт 1/3 ангелов с собой. Знал, что и образ змея далее вовлечёт не только Адама и Еву, но всех потомков в смерть! Зачем нужно тогда было то самое дерево в раю?  Для того, чтоб был выбор.  В "Фаусте"отличная мысль,  что жизнь главного героя была неполной для человека,  честное сердце и жизнь  вне искушений и борьбы - это ущербность. Никакой дьявол не придет ни к кому, если  на это не будет санкции свыше. Также, как в библии, книге Иова, дьявол отчитывается перед Всевышним о делах на земле.  Мог его Бог уничтожить?  Конечно, но пока не время для тех кто во времени. Хорошо пишет блаженный Августин: "Бог и владыка всего, создавший всё доброе и знающий, что зло происходит из добра, а также знающий, что Его всемогущая благость обращает зло в добро, вместо того, чтобы не допустить появление какого-либо зла, определил жизнь ангелов и людей таким образом, чтобы прежде показать, на что способна свободная воля,  а затем, что могут действие Его благости и праведный суд. Я не повторяюсь,  Ярослав,  а во второй раз уже точно приведу слова этого мыслителя. Понятно, что это не новость,  но, похоже,  не для всех "философов".

«Последнее редактирование: 24 Декабря 2013, 09:50:55, ВОЗ»

Хотя меня и убирают в дальний ящик, решил ответить.
Убирают тексты, не соответствующие грамматическим и синтаксическим нормам русского языка. У нас не совсем обычный форум: мы делаем форум как Интерактивную книгу, журнал, поэтому на нашем форуме действуют те же требования, что и для печатных изданий: грамотность текста, связность изложения и т.д. У нас нет возможности оплачивать труд корректора, поэтому участники форума должны сами стараться писать грамотно. В Сети большинство форумов не ставят таких целей и не содержат таких требований к текстам, как наш, а используются как средство общения, люди там пишут "как умеют". У нас своя специфика, свои правила и свои требования - и с этим нужно считаться. Я отредактировал текст, но каждый текст каждого участника мы редактировать не можем.

По сути написанного. Это юридическое толкование Спасения, добра и зла. Это ветхозаветное понимание Божьего Промысла (кроме книги Иова). Во многом такое понимание перешло и в монашеско-аскетическое толкование теодицеи. Но такое толкование не может ничего противопоставить "диалектике Ивана Карамазова" - именно с нравственных позиций; и не может служить подлинной теодицеей. В таком толковании Бог ответствен за Зло и за страдания твари. Также такое толкование ничего не может сказать сущностного о смысле человеческого творчества. Это уже вопросы нового религиозного сознания, вопросы христианской религиозной философии.

Мы не считаем ни эти вопросы, ни русскую религиозную философию чем-то вторичным и не существенным, относительно книг Ветхого Завета; равно как и мыслителей последних веков "философами" (в кавычках). Для того сознания, которое полностью удовлетворено ветхозаветным пониманием Божества и юридическим толкованием теодицеи, вопросы, поднимаемые в этой теме, не являются открытыми - а значит, диалог не является чем-то жизненно важным. Поэтому не будем, наверное, тратить время и душевные силы друг друга: мы говорим о разном и нас волнуют пока не пересекающиеся философские темы. А пытаться одной стороне доказать другой, что она во лжи, а я в истине, что она в кавычках, а я припал к истокам - дело совершенно безнадёжное, тем более в форумной реальности; и ни к чему, кроме взаимных оскорблений, не приведёт. Нужен другой подход и желание понять другую сторону, ну и конечно - открытый духовный поиск.

__________________________________________
Преображение хаоса в космос – это и есть культура.
"Дикой Америке" интернета нужны свои пионеры, свои безумные мечтатели.
Ярослав Таран

ОффлайнЗолушка

  • Сестра-хозяйка
В продолжение этой очерком Андрея Охоцимского "Сакральные пространства у Достоевского" открыта новая тема "Диалектика святого и мирского у Достоевского". Прим.ред.

Грамотность украшает даже поэтов.

Здесь я рассказал о значимой в моём читательском мире перекличке "Сна смешного человека" Достоевского и повести-притчи "Райские испытания" Михаила Иоффе.

__________________________________________
Преображение хаоса в космос – это и есть культура.
"Дикой Америке" интернета нужны свои пионеры, свои безумные мечтатели.
Ярослав Таран


 
Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика