Роза Мира — диалог культур и культура диалога

Тема открыта для содержательного рассмотрения статьи Ю. Бухарова: «Богочеловек в философии Николая Бердяева и мифологии „Розы Мира“ Даниила Андреева (критика и осмысление с позиций православной философии)». Эта статья содержит основные типичные претензии со стороны современного православного мировосприятия и к самой книге «Роза Мира» Даниила Андреева, и к религиозному творчеству как таковому. Цель настоящей темы — от констатации и закрепления в сознании противоречий приступить к их разрешению. А такое разрешение, на мой взгляд, невозможно без уяснения фундаментальных причин первичного отторжения андреевской мифологии на уровне чувства, вынуждающего выискивать непримиримые противоречия с православной догматикой на уровне разума и буквальных формулировок. Мною перенесены в новую тему некоторые свои тексты из исходной ветки с целью создания в нашем интерактивном пространстве двух равноценных альтернативных версий прочтения андреевского мифа, чтобы читатель мог свободно ознакомиться с каждой из них. В исходной же ветви одна из версий терялась в многостраничном обсуждении второстепенных вопросов и множащихся пикировках сторон.

Есть и в эзотеризме довольно целостные системы. Но они более локальны, если сравнивать их с целостностью "Розы Мира". Довольно целостная, неповторимая по своему система у Кастанеды. Но "толтекскому мифу" у Кастанеды не хватает, как мне кажется, духовной вертикали.

Дело не в универсальности Розы Мира (как целостного становящегося мифа) и локальности различных эзотерических систем и даже не в недостаточности у них духовной вертикали (в их чрезмерной погружённости в космический план при умалении духовного), а в том, что Роза Мира вообще не система. В самом глубоком, неформальном смысле слова. Как, например, не система индуизм, в котором уживается множество систем, даже противоречащих друг другу и не имеющих общего пантеона. Но Роза Мира и не религия, как индуизм, и даже не культура, но диалог религий и культур. Это иная субстанция вообще, требующая и другой структуры, и другого языка, и другого жанра, чем известные доселе культурные, философские и богословские феномены.

Текучесть природы розамирского мифа заключается в том, что он может вливаться в разные твёрдые формы, в разные системы, способствуя их диалогу и меняя их отношение и друг к другу, и к самим себе, и к миру. Меняя ненавязчиво, исподволь, изнутри, неформально.

Из самой книги «Роза Мира» можно выпарить некую концепцию (некий богословский или философский скелет), что, собственно, и делают различные версии родонизма. Но этот скелет-система-схема-классификация — лишь условие существования связного текста в нашем мире, и не более: это не главное в Розе Мира. Главное же — взаимосвязи частей и их взаимоотношение, то есть — целое, то есть — дух.

---

Насчёт высоты мысли, действительно, высотой назвать трудно. Хотя за этой лёгкостью обращения с догматами кроется и логическая вымученность.

Трудно назвать серьёзной критикой такие аргументы...

В очередной раз скажу, что никакой лёгкости в обращении с догматами у Андреева нет и близко, но есть именно та высота и та глубина, которые пока берутся лишь верой, но не разумом. Но это пока.

К тому же попытки перевести духовные прозрения Андреева (я говорю сейчас именно о духовных прозрениях, а не об описании оккультных, иноматериальных слоёв) уже проводятся и будут только нарастать. Роза Мира как целостный миф ещё не стала органичным достоянием общекультурного мифа и религиозно-философского осмысления, как, например, и «Теория Времени» Козырева не стала пока заметным научным или философским направлением. Ключевое слово — пока.

Это никакое не «забвение», но слишком велик масштаб и революционность и того, и другого, а также непривычен язык, вытекающий органично из новых задач и новых смыслов. Пока в основном критика ведётся относительно проекции на устоявшиеся системы понятий, а понимание основывается исключительно на «верю-не-верю». Пока и в прочтении «Розы Мира», и «Теории Времени» только вера является тем ключом, что открывает двери к целостному пониманию духовного опыта, подаренного нам обоими пророческими откровениями. У кого такой веры нет (пока), тому сами определения «пророчество», «гениальность», «откровение» в отношении и «Розы Мира», и «Теории Времени» кажутся восторженно-преувеличенно-поверхностными, несерьёзными. И тогда видят какие-то детали, какие-то частности, и критика ведётся как анализ кусков текста, но в целом явление не воспринимается, а потому становится недоступным сам его язык, на котором эти частности можно прочесть в гармонии с целым.

Мы только в начале пути. Такую фазу проходят все великие открытия, тем более имеющие большую пророческую и духовную насыщенность. Но так было всегда. И это почти нормально.

Но ведь разве и Бог Сын не Дух? И разве Он не Святой? и т.д. То же применительно к третьему Лицу Троицы, которое в любом случае тоже Дух и тоже Святой. Тогда все Они, чисто номинальные, суть Бог Отец, и Троицы нет - таков неизбежный вывод по логике Даниила Андреева, который всего лишь произвольно останавливается на полпути и не доводит своё умозаключение до логического завершения.

Неизбежный вывод — прямо противоположный. И на полпути остановился не Андреев, а делающие такой вывод (причём ключ был в руках уже...) О Троице в Розе Мира я буду писать отдельный текст. Тогда и сравним различные трактовки и соответствие их как аутентичному тексту, так и христианской догматике.

И всё дело в неразличении природы Бога и Ипостасей - этого различения в "Розе Мира" вообще нет.

О том, что Ипостаси — это проявления Единого вовне, Его обращение к миру, а внутренняя жизнь Божества (Плерома) для нас трансцендентна, у Андреева сказано совершенно чётко и не раз.

Принципиально не буду приводить цитат. Если же делать герменевтический анализ андреевского текста, то нужно открывать не просто новую тему, но новый раздел, претендующий на написание целого ряда исследовательских работ, сравнимых с научными диссертациями.

А вот то, что лежало в подоплёке всего этого, в "Розе Мира" сказано отнюдь не полностью, хотя гораздо более подробно сохранилось в тюремном дневнике Даниила Андреева. И даже из этих скупых строк видно, в каких варварских, страшных, нечеловеческих условиях рождался его Миф

Ещё один повторяющийся тезис: откровение Розы Мира было в нечеловеческих условиях и этим многое объясняется (кстати, думаю, что и андреевские дневники, как и другие его тексты, большинством наших участников читались, и не по одному разу, и приводить обширные выдержки оттуда нет нужды: достаточно дать указание на источник).

Так вот, Откровение Розы Мира (не книги) приходило к Даниилу Андрееву отнюдь не только в тюрьме, но и в детские годы на набережной Москвы реки, и в православном храме (наиболее духовно возвышенное — встреча с Серафимом Саровским, причём неоднократно), и в бесконечных путешествиях по лесам и весям нашей Родины, и в музеях, галереях, библиотеках. И в поэтическом творчестве, и в любви. И в страшных военных буднях. В тюрьме же начала писаться книга «Роза Мира», но сам духовный опыт, вошедший в неё, отнюдь не только в тюремных застенках был получен.

Нечеловеческие же условия сказались не столько на духовной стороне, сколько на букве. Подорванное в тюрьме физическое здоровье не позволило Даниилу Андрееву не только написать многое из задуманного, но и свести в качественно другой текст черновики, чудом сохранённые. У него было всего полтора года на ту работу, которую делают десятилетия даже самые гениальные и здоровые люди. А Андреев был смертельно болен. Довести начатое до конца он попросту не успел. И мы имеем тоже беспрецедентный в культуре случай: от гения нам достались пусть качественные и обработанные, но в основном черновики, промежуточные варианты будущего грандиозного текста, включающего циклы поэм, стихотворные ансамбли, прозу Розы Мира и т.д. 

К слову (упустил один момент):

Вообще, и говорили люди прозой задолго до того, как появилось название "проза".

Это господин Журден считал, что люди говорят «прозой». Люди говорят не прозой, но на разговорном языке, который отличается от прозы не меньше, чем и от поэзии. Проза появилась значительно позже поэзии и является сравнительно новым жанром, своего рода частным случаем поэзии. Это не мои выводы: это выводы всей школы структуральной поэтики. Анализ принципиальных отличий прозы от разговорного языка проводил тот же Ю. Лотман, и его выводы мне представляются весьма обоснованными и убедительными. Т.ч. никакой прозой мы не говорим...

Мне казалось таким горьким и несправедливым, что Даниил Андреев физически не смог за полтора года по-настоящему переработать спасённые из тюрьмы черновики (не только Розы Мира, но и поэм, и грандиозных стихотворных циклов). И никто бы не смог. Поражает, как смертельно больной человек вообще сумел проделать за такой срок такой непредставимый объём работы! Было бы у Даниила Андреева в запасе хоть пять лет, мы бы имели сейчас совершенно другого качества тексты: большинство бы формулировок было отточено, аргументация приведена в стройный порядок, сняты формальные противоречия и шероховатости, что-то убрано, что-то добавлено. В общем, было бы то, что называется «конечный продукт», а не «полуфабрикат». Но, увы. И теперь нам, читателям, любящим Андреева и верящим ему, нужно внутри самих себя проделывать эту немалую работу.

Я думал, что это горе, огромная трагедия... А потом понял, что так и было задумано Высшим Замыслом...

Андреевский миф — это миф культуроцентричный и творческий по преимуществу (в этом его родственность с Бердяевым, самая главная духовная близость их). Творчество у Андреева возведено в ранг духовной практики, Божественного предназначения и долженствования. И от своих читателей андреевский миф требует ответного творческого акта, великого сотворчества. И потому недоделанность текста как бы способствует творчеству его читателя, подстёгивает к нему, помогает начать сотворческий процесс.

А потом я понял, что черновая неотточенность андреевских текстов способствует также их текучести, не даёт им застыть в стройной концепции и мифологической системе...

К сожалению, большинство критиков Андреева, судящих его тексты с позиции той или иной сложившейся мировоззренческой системы, не учитывают этих двух особенностей его текстов: их сотворческой открытости и текучести. Надеюсь, со временем эта, иная природа самого текста, а не только Мифа в целом, будет понята (как было понято, что проза и разговорный язык совершенно разные структуры).

В этом отношении оспаривать не берусь, ибо не знаю всех оккультных и эзотерических систем, чтобы сопоставить с каждой миф Андреева и дать ту или иную сравнительную оценку.

 
Нельзя сравнивать одно с другим. Это разные сущности совершенно. И структурно разные, и духовно, и стилистически. Килограмм и километр. Поэтому все ярлыки, навешиваемые на Андреева его критиками с позиций ортодоксального богословия: «оккультизм», «теософия», «эзотерика» и т.п. — мне не представляются заслуживающими серьёзного рассмотрения вообще. Это шелуха, которая сама слетит и относительно быстро.

Я выделил в отдельную тему заглавную статью Ю. Бухарова и предложил начать по ней большое содержательное обсуждение только потому, что это уже другого уровня критика и в ней предпринята попытка не навесить ярлыки, но рассмотреть некоторые философские и богословские утверждения из «Розы Мира» на соответствие их христианской традиции, православному богословию и религиозной философии Бердяева. Это уже другой подход, несмотря на то, что философские и богословские формулировки Андреева вынесены из целостного контекста его Мифа и им дано самостоятельное значение, хотя они носят вспомогательный характер и вне целостного контекста не могут быть адекватно поняты. Это я, собственно, и берусь далее показать.

Если брать текст Кольцова, то получилось бы очень длинно: пришлось бы разбирать пункт за пунктом, показывая, где и что у него не так, и как всё это уже задолго до него анализировалось и обсуждалось.

Текст Кольцова — это одна из родонистских трактовок-проекций. Обсуждению их у нас отведена другая тема. Таких трактовок несколько, кольцовская — одна из них. Но все вместе они превращают Розу Мира в плоский мистический натурализм и выбрасывают её из общекультурного, христианского и религиозно-философского контекстов. В этом главное зло методологии родонизма. Подмена же его в духе, а не в букве. Причём, чем логичнее и даже правильней по букве, тем тлетворнее по духу. Разные глупости и несуразицы несравнимо безвреднее.

Фёдор Николаевич! Ваш небольшой текст настолько концентрированный и настолько многодонный, что почти каждую фразу в нём можно развернуть в новую тему. Это практически идеальный текст для форумного жанра — предельно сжатый и предельно же содержательный. Я много лет мечтаю, чтобы наши форумные диалоги состояли из подобной плотности текстов... А ещё: Ваш текст написан так вовремя, что душа радуется... И это помогает мне сделать следующий шаг и выйти из дурного цикла реагирования на слова (главная ловушка интерактивного жанра: не замечаешь, как эта воронка затягивает).

Душа радуется — это первое и самое сильное впечатление, которое было у меня от прочтения «Розы Мира» и осталось на всю жизнь. Душа радуется, что всё живое на свете и так велик и прекрасен Божий Замысел, и так значимо для Него и наше человеческое творчество, и наша свобода, и столько есть неизведанных миров рядом с нами, столько существ... А потом, на протяжении всей жизни я убедился в одном, что если этого «душа радуется» человек не испытал, прочитав Андреева, объяснить или доказать ему совершенно ничего невозможно в андреевском мифе. Всё будет схема или глупость.

Как объяснить классическому научному экспериментатору, что он имеет дело не с мёртвой материей только, но и с живой сущностью, чья реакция на одни и те же алгоритмы может быть разной? Природа ведь женщина. Если её трогают любящие руки и руки, руководствующиеся только разумом, реакция не будет одной. Кто-то может получить и по лицу за те же самые действия, которые приводили в восторг другого. То же и с книгой, такой как «Роза Мира».

Кто слеп — любящий и верящий или трезвый и холодный? И как может один что-то объяснить другому? Длинные ноги? Мягкие волосы? Нос с горбинкой? Цвет глаз... Да ничего не объяснишь! Ни тому, ни другому. Трезвый видит трезво. Но только любящий — целое.

Откровение Вечной Женственности можно выразить одним пушкинским афоризмом: «нет истины, где нет любви». Вот это отношение — к природе, к культуре, к религиям, к истории, к России, к космическим панорамам — и есть то главное, что даёт книга «Роза Мира». Остальное — детали. Они тоже безумно интересны, но они — детали. Если нет целостного восприятия, всё рассыпается в итоге.

И есть ещё одна «вещь», что разводит читателей Даниила Андреева по двум лагерям, которые никак не найдут в отношении к его творчеству общего языка. В каждом из лагерей могут идти бесконечные споры, но они будут вестись на языке, который говорящие более-менее способны воспринимать. А между двумя лагерями пока нет переводчика (не исключено, что со временем именно из козыревских идей выросшая философия науки даст такого переводчика). Пока же чистый разум даёт только иллюзию понимания в данном случае, что ещё больше запутывает...

Эта разделяющая «вещь» — мистический или амистичный склад мировосприятия.

Без веры в реальность описываемых Андреевым миров и существ понять его текст адекватно невозможно. А вера эта коренится в иррациональном мистическом чувстве, которое либо есть, либо нет. Я говорю не о нравственном чувстве, не о способности воспринимать духовное, не о творческом начале, но именно о чувстве мистическом. Для восприятия андреевского мифа оно незаменимо ничем. Если это чувство не санкционировало веру в реальность описываемого Андреевым космоса, то в одни и те же слова, символы, образы, формулировки читатель будет вкладывать совершенно другой смысл, нежели тот человек, кто и «сам всё это знал, да только никак не мог вспомнить».

И тогда все формальные противоречия разрешимы. А если такой санкции нет, то не разрешимо никакое. На одних аллегориях и философских суждениях в андреевский миф войти нельзя. Будет получаться только эрзац, причём чем правдоподобнее, тем дальше от истины. Если я не ошибаюсь, схожая проблема и с проникновением в Опыт Н. А. Козырева.

Но медаль эта в историческом отношении весьма специфическая, стоящая в ряду европейских и христианских духовных реалий особняком и вызывающая со стороны носителей европейской культуры вполне предсказуемую опаску и недоумение.

Не то же ли испытывали к иудеям эллины и другие народы? И тоже — до отвращения... Параллели просматриваются порою до боли схожие. Лучше Максимилиана Волошина самую суть русской революции, по-моему, никто не передал, так глубоко и так целостно-убедительно. Пророческую суть.

можно рассматривать как своего рода естественные следствия  напряженности духовной атмосферы, насыщенности ее планетарной ли энергией или энергией духов, скопившейся в воздухе и разряжающейся то здесь, то там молниями откровений

Раскалённая добела атмосфера была в библейской Иудее в последние века старой эры... И духи там действовали мощные и непримиримые.

Каково качество этой энергии? Какого она духа? Насколько плоды взаимодействия с нею определяются качеством ее самой и насколько - качеством личности?

Я бы сформулировал вопрос немного иначе: в руках какого духа окажется эта энергия? Такого она и будет качества. А определится это в итоге именно качеством личности, соборной личности. То есть — нашей свободой: какому духу поверим, тот и направит эту энергию в нужное ему русло.

Вот та плоскость вопросов, вне которой религиозному человеку трудно составить свое представление о сущности андреевского Мифа.

Религиозному человеку нужно прежде составить своё представление о множественности миров. Принять внутренне эту множественность как Божий Замысел. А для этого придётся несколько подвинуть самого себя из центра Вселенной, переосмыслить идею антропоцентричности, как исключительно касающуюся только нашего человечества. Человечеств окажется не одно и не два...

Так, религиозный человек уже смирился с тем, что в мире существует не только его истинная религия и множество ложных, но немало истинных (а ещё не так давно такое утверждение казалось диким, даже более диким, чем «все религии ложь»). Теперь придётся смириться и с тем, что не только человек разумный, заселяющий один из слоёв космоса, является человеком, единственным потомком Первоадама.

Проблема главная в идее антропоцентричности, намертво увязанной только с одним, нашим человечеством. Недаром Андреев называет «человечествами» и даймонов, и лунное, и даже литературных героев. Не ангелами, но именно человечествами. Неандертальцы тоже были человечеством... В Библии ничего не говорится о других человечествах. Да и вообще, она, особенно Ветхий Завет, сконцентрирована по преимуществу на бытии одного народа, иудеев. Но нет никаких непримиримых противоречий с христианским Откровением в допущении существования наряду с другими истинными религиями и других человечеств в иных пространственных и временных измерениях. А также с допущением, что Сын Божий воплощался и в них, и они Его приняли не так, как мы. Впрочем, я забегаю вперёд.

Также без принятия бытия стихиалей — как реального и не бесовского — религиозному человеку (не индуисту) составить своё представление о сущности андреевского мифа не проще, чем физику о сущности «Теории Времени», пока мёртвая материя не будет дополнена живой составляющей. Здесь отношение один в один, и камень преткновения тот же. Нестыковки в богословских формулировках — лишь повод. Тем более что эти нестыковки достаточно легко стыкуются даже на уровне формальной логики. Но никаких аргументов и доводов всё равно не примет тот, кто не примет бытия иных существ рядом с собой. Пока он будет их считать бесами или фантомами, до тех пор и все формулировки будут преломляться как противоречащие Символу Веры.

Нужно просто улыбнуться глади пруда...

Ибо по совести нам необходимо знать, что же это со всеми нами случилось век назад и что теперь с этим делать.

Немало мне помог понять и Даниил Андреев в том, что случилось. Его историософский миф не менее ценен, чем космический и культурный. А вот — что делать... Тут невольно Соловьёв вспоминается: главный вопрос — не что делать, а кто делает. Мы неслучайно педагогический раздел открыли внутри раздела «Роза Мира». Я никак не могу (сколько лет ни бьюсь) объяснить религиозным людям (о коих строго не сужу, поскольку к ним принадлежу), что Роза Мира это не объект, но отношение.

И здесь встает другой перечень вопросов, более исторически конкретных: можно ли определить проект Д. Андреева как религиозную разновидность русского радикализма?

Да, собственно, «проект Андреева» — это одёжка, не более. Образ будущего был необходим мифу, и этот образ Андреев нарисовал, исходя из собственных представлений о желаемом или нежелаемом. Что-то, к слову, уже сбылось. Что-то сбылось, но не так. Что-то, может быть, вообще никогда не сбудется. Считать же критерием истинности пророчества его буквальную «сбычу», значит не понимать самой сути пророческого творчества и сути Времени как творческой силы.

Главное, повторяюсь, в андреевском мифе не объект, но отношение. И к прошлому, и к настоящему, и к будущему. Предмет же какой-то зримый нужно было иметь, чтобы выразить отношение к нему. Дело не в предмете, но в самой сути нового отношения к нему. Это справедливо для буквально любого предметного описания в андреевском мифе, что во времени и временах, что в нашем или иных пространствах.

В каком отношении он стоит к большевизму: в чем противоречит / преодолевает его, а в чем вдохновляется тем же дерзновением?

Большевизм амистичен. В этом непреодолимая пропасть. Но большевизм предельно насыщен творческим импульсом и тягой ко всемирности и братству (пусть и ложно направленными, человекобожескими) — в этом общее. А преодоление ложной направленности — в смене приоритетов: с человекобожеского на Богочеловеческий. Или, по-Андрееву, Богосотворчество.

(На всякий случай сделаю оговорку: андреевский миф не только культуроцентричен, но и христоцентричен — в центре его Богочеловек Иисус Христос, Сын Божий. Утверждение обратного есть разрушение андреевского мифа в самой его духовной сердцевине. Все кажущиеся нестыковки бытия Планетарного Логоса с христианским Символом Веры и догматом Троицы — именно кажущиеся или намеренно цепляющиеся за слова. Я берусь это не просто показать, но и доказать. Только вот доказать-то как раз и нельзя ничего в вопросах веры. Но на уровне разума все эти нестыковки относительно нетрудно стыкуются, было бы желание.)

В какие «пламенные дали» зовет он нас вслед за теми, кто открыл их ему - в озарении или наваждении, по его же словам?

На этот вопрос я попытался ответить в своей книге «Роза Мира или родонизм? (вспоминая будущее)». Дали-то могут быть как пламенными, так и ледяными. И пламя может быть как Божественным, так и адским. Всё зависит от средств достижения, а не от благих целей. От — конкретных шагов, в результате которых цель превращается из точки в путь. То есть — от нашей свободы...

Новое Средневековье, как и «старое», чревато как духовным взлётом, так и провалом в инквизицию. Кстати, в Вашей книге «Обморок либерализма» есть несколько пронзительно-созвучных идей с социальными идеями Андреева, у меня пару раз даже дыхание перехватило от этого созвучия... Перехватило потому, что независимость созвучия говорит о самой сущности русской души...

К творчеству нас он зовёт. И к свободе... Тут уж либо шипов бояться, либо про розы забыть.

И в плоскости этих вопросов напрашивается взгляд на «Розу мира» через призму всей истории русского утопизма и русского богоискательства.

Это только один из возможных подходов к андреевскому мифу. Только одна из его граней (если можно говорить о гранях в отношении текучей субстанции, но сказать «одна из фаз» ещё неуклюжестей).

Бог-Сын, Бог-Слово (Логос), воплотившийся как Богочеловек Иисус Христос в земном человечестве при посредстве Планетарного Логоса

И хотя богорождённая монада заведомо масштабшей монады богосотворённой (тем более падшей, ставшей демонической), тем не менее борьба, разыгравшаяся в локальном земном мире, оказывается чередой не только побед Планетарного Логоса, но и его катастрофических поражений. Интересно также, что первоначально места человеку во всём этом ещё не было. Ибо пусть и создавались разного рода человечества, но не человечество людей

Онтологические различия богорожденных монад и богосотворённых для нас трансцендентны, на данной стадии. Не вижу смысла вдаваться здесь в эти вопросы. Интереснее другое: почему богоотступничество для монад теперь невозможно? Как осмыслить с точки зрения христианской философии существование иных миров, где не было зла (грехопадения) или где зло преодолено? Что такое грехопадение? Почему оно стало возможным? И т.д. Обо всём этом у нас были весьма неплохие дискуссии. Но это уже другого уровня сложности вопросы. Здесь же мне приходится доказывать, по большому счёту, один тезис, что андреевский миф не является мистическим натурализмом, упрощением или искажением догматики, возвращением к одной из давно пройденных стадий богопознания или какой-то давно разоблачённой ереси, но новым словом в христианстве.

Приведённая выше цитата — это ещё один пример бинарной логики и сведения духовной сложности андреевского мифа до мистического натурализма (то есть, окарикатуривание мифа, если называть вещи своими именами).

В духовном плане Человек (Адам) един. И создан он был из праха земного. И Бог вдул в него дух Свой. Таким образом, материальный мир уже существовал до грехопадения (прах земной). Но в том мире были другие законы. И Бог творит не только из ничего, но и из Себя. И в этой антиномии нет непримиримого противоречия, хотя в утверждении Андреева «Бог творит из Себя» автор критики такое противоречие усматривает. Нет противоречия и в том, что в эмпирических мирах действуют законы эволюции. И что эмпирический человек в нашем мире появился позже других форм жизни. Следует различать духовный план, сущностный, общий для всех, и план множественный и космический. Эволюция в андреевском мифе понимается теологически, и в этом тоже нет никаких противоречий с христианской традицией.

Что же касается «грехопадения» и «поражения Логоса», то это сложнейшие вопросы, автор же критики и тут приписывает Андрееву примитив мистического натурализма. Следуя такой логике, нужно признать поражение Самого Бога в том, что Денница, один из ближайших к Богу духов, смог противопоставить себя Богу и увлечь в соблазн человека. Поражение Бога в том, что человек поверил змею больше, чем Богу, а значит дьявол оказался в сердце человека в какой-то момент сильнее Бога. Это и есть грехопадение. Следуя далее логике мистического натурализма, нужно задаться вопросом: либо Бог не может уничтожить дьявола, потому что не хватает силы на это; либо дьявол входит в план Бога, и значит, Бог создал прародителя зла именно как прародителя зла, и зло тоже входит в Замысел Бога, а значит в этот Замысел входит и страдание твари, и грехопадение человека, и распятие Сына Божьего, и предательство Иуды, и все ужасы безбожного мира, и антихрист, и проч., и проч. А если не входит в Замысел, то Бог слабее дьявола.

Это логика мистического натурализма или, на крайний случай, маздаизма. Но эта логика совершенно чужда андреевскому мифу, внутренняя логика которого глубоко христианская. Я уже давал в этой теме ссылку на эссе «Человеческий фактор», дублировать не буду, как и повторять аргументацию оттуда. Оставлю только выводы (кто захочет прочесть аргументы, из которых такие выводы вытекают, сможет найти их в данном эссе).

В логике андреевского мифа речь идёт о силе в сердце человеческом: кто сильнее в нём Бог или дьявол, кому больше человек верит? Недовершённость миссии Христа — это частичная победа дьявола в соборном сердце человеческом. Человек поверил дьяволу больше, чем Христу: «Сойди с креста, и уверуем!» Это то искушение дьявола, что Христос отверг в пустыне. Речь совсем о другой силе, не о той, кто кого поборет: играть с дьяволом по его правилам — значит принять все три его искушения и применять по отношению к нему дьявольские насильственные средства. Это и была та дьявольская провокация «на слабо», которую Иисус духовно преодолел, оказался сильнее духовно. Дьявол, безусловно, рисковал — собственной шкурой: если бы Господь принял вызов, то сил уничтожить дьявола (стереть из бытия совсем) хватило бы сторицей, тут даже сомнений нет никаких (думаю, у самого искусителя тоже их не было). Но это и значило бы пойти против воли Отца, то есть по дьявольскому пути.

В вечности, в духе, миссия Спасителя совершенна и полностью совершена, дьявол побеждён, и человек вырван из его власти окончательно. В духовном мире — да, всё так, всё свершилось. Но в мире эмпирическом человек, даже веря Христу и в Христа, зачастую выбирает дьявольские средства для достижения благих целей. То есть, больше верит дьяволу. А следовательно, в сердце человеческом дьявол оказывается порою сильнее Христа и сильнее Планетарного Логоса, того Слова, которым Бог говорит с нашим планетарным космосом и при посредстве которого воплотился Богочеловек.

Миссия Христа недовершена нами, людьми, в нашем человеческом мире. И сила Слова Божьего, увы, недостаточна в нашем сердце, чтобы оно окончательно отвергло все дьявольские соблазны. Это и есть логика андреевского мифа. И я в своё время был немало удивлён, когда впервые столкнулся с другим, натуралистическим пониманием. Оказалось, что такое понимание не редкость. Но исходит оно из неприятия андреевского мифа в целом, духовно, а не из частных формулировок. В этом я абсолютно уверен.

О кажущемся противоречии между «воплощается» ли Бог в Слове или «выражает» Себя: в Слове как ипостаси, воплощающейся в космических мирах, Бог и выражает себя, и воплощается одновременно. Но в слове Христа, слове человеческом, хотя и исполненном Божественного смысла, не было уже ипостасности, то есть — слово оставалось словом, выражением говорящего. Богочеловек говорил так же, как и человек: слово не становилось новым миром, новой плотью, хотя и обладало огромной духовной силой, способной воскрешать умерших и двигать горы.

В Планетарном Логосе Бог-Сын выражает Себя как Слово Божие для нашего планетарного космоса и при посредстве Планетарного Логоса воплощается в человеческих мирах этого космоса. В нашем физическом плане и нашем мире — это Богочеловек Иисус Христос. В иных мирах у Него может быть другое имя. На других планетах при посредстве другого Планетарного Логоса Слово Божие воплощается на их языке. Но единственности Бога-Сына никак не умаляет множественность миров и Его воплощений, как не умаляют Откровения переводы Писания на разные языки и в нашем мире.

Для нас, людей, явление Иисуса Христа — центральное Событие и нашей истории, и нашего космоса. Для Бога же не центральных (каких-то периферийных) миров нет: каждый централен, неповторим, незаменим, единственен. И каждый должен быть спасён. Иначе Бог не сможет жить. Не потому что слаб, а потому что исполнен такой силы любви, какую мы не можем ни вместить, ни представить. И распинается Бог за каждый мир, и за каждого Своего дитя.

Таким образом, появление на земле человеческого вида произошло не способом творения, а эволюционным путём - отчасти как следствие того, что планетарному демону удалось "наложить свою руку на животное царство и этим опрокинуть Провиденциальный замысел". Поэтому хотя ни животные, ни едва только начавший выделяться из них человек сами не грешили, они всё же, как без вины виноватые, были обречены на первородный грех, несли в себе семя дьявола (эйцехоре)

В духовном плане нет без вины виноватых. В духовном плане все едины. Творение и грехопадение Адама произошло в духовном плане. В физическом же плане телеологический процесс эволюции никак не противоречит духовному Откровению о творении мира. Наоборот, только так и можно совместить научное познание мира и религиозное Откровение. Если же настаивать на буквализме творения человека из глины прямо в физическом плане, то научное познание всегда будет одерживать верх и приводить к атеизму.

Отпадение от Бога совершил не человек, но Денница. Он и противопоставил свой замысел — Божьему. Грехопадение же Человека совершилось тогда, когда Человек поверил дьяволу больше, чем Богу, то есть — стал жить в мире, искажённом дьявольской волей. Это миф о сущности Человека, общей для всех. Миф о духовном Событии, общем для всех миров и человечеств. У Даниила Андреева речь по преимуществу идёт о космическом многообразии. Но духовная сущность христианского мифа остаётся общей для всех миров, хотя и выражается на языке каждого из них по-своему.

а по Даниилу Андрееву, - то, что являлось воплощением Планетарного Логоса, где Христос - не Богочеловек, а "Вестник истин духовного мира"(14). Кроме того, ничего особо уникального в этом событии не было - не только в пространстве, но и во времени: воплощение Планетарного Логоса Земли в человеке было уже, так сказать, второй попыткой, а первая касалась не собственно земного человечества, а мира даймонов

 
«Христос не Богочеловек» — эта центральная аксиома Юрия Бухарова, приписываемая из поста в пост, из текста в текст Даниилу Андрееву. Эта аксиома не выдерживает даже элементарной логической поверки: «при посредстве» не значит «тождество», а именно на этой замене покоится данная аксиома. Из некорректности первичной аксиомы вытекает некорректность остальных выводов и самого сведения андреевского мифа до примитива мистического натурализма. (Автор критики постоянно повторяет свой центральный тезис, вынужден повторять и я своё опровержение этого тезиса. Да простит нас обоих читатель за тавтологию.)

Понятие «вестник духовного мира» Андреев вводит и применяет только к деятелям человеческой культуры. Также Андреев даёт чёткое определение понятию «пророк» и не смешивает его с «вестником». И также Андреев никогда не называет Христа ни «вестником», ни «пророком», хотя к последним относит всех других основателей мировых религий: Будду, Зороастра, Авраама, Моисея, Муххамеда. Христос в андреевском мифе именно Богочеловек, воплощение (выражение) Бога-Сына. Воплощение и выражение для ипостаси Слова — практически синонимы. Планетарный Логос — посредник (проводник) Слова Божьего для нашего мира. Равенства между Богом-Сыном и Планетарным Логосом, как и между Планетарным Логосом и Христом, у Андреева нет. Это равенство додумано критиком.

Бог говорит с человеком через посредников: через других людей, пророков, святых, религиозные тексты, церковные таинства и т.д. Таким же посредником, выразителем Бога Сына, но для всего планетарного космоса является Планетарный Логос. Как для отдельного народа — его демиург. Если Библия говорит об Откровении Бога, данном иудеям через Авраама и Моисея, это не означает отсутствия в мире других народов и других форм Откровения, данных им через их пророков, равно как и не умаляет значения иудейского.

Так и Откровение Бога при посредстве Планетарного Логоса в других человечествах не умаляет Откровения Христа в нашем человечестве. Хотя иудеи вряд ли бы согласились с тем, что в других народах есть пророки и Откровение Божье. Так и сейчас кажется недопустимым существование иных человечеств в иных пространствах и временах. Но такое существование никак не может умалить христианского Откровения, как и Будда не умалял Откровение Моисея.

Планетарный Логос на то и Логос, что Он творит все планетарные слои. Но приходит время, когда Логос Вселенной, Бог-Сын, воплощается в каждом из этих миров при посредстве Логоса Планетарного. И в который раз повторяю: множественность миров и событий никаким образом не отменяет и не умаляет духовного единства и целостности События воплощения Бога-Сына в Божественном Космосе.

Естественно, об освобождении человека от власти диавола (вселенского зла, Люцифера) речи здесь нет: не тот масштаб событий. Однако и эта локальная миссия планетарным Христом до конца выполнена не была - и не потому, что Христос остановился перед человеческой свободой, а потому, что Планетарного Логоса победил планетарный демон

В Духовной Вселенной Распятый и Воскресший в космосе Бог-Сын одержал абсолютную победу над Противобогом. Это Событие проявилось в нашем мире как Распятие и Воскрешение Богочеловека Иисуса Христа. Бог-Сын — это ипостась Единого. Христос — это Богочеловек, воплощение этой ипостаси в нашем человечестве. И в нашем соборном земном человечестве, в сердце каждого из нас, Христос пока не одержал абсолютную победу над дьяволом (планетарным его ставленником, раз говорим о нашей планете).

Утверждать обратное — значит утверждать, что мы уже стали Богочеловечеством и в каждом из нас уже нет греха, как не было его в Богочеловеке. А пока нам грех сладок, значит дьявольские соблазны сильнее в нас, чем образ Христа. И в средствах достижения земных целей мы чаще верим дьяволу и уповаем на него, чем на Божьи заповеди и на Христа. Побеждает демон не Самого Христа, но Христа в нашем сердце. Если бы не побеждал, не было бы Освенцима и Гулага, крестовых походов, инкцизиции и проч., и проч. А духовно мы все уже спасены Спасителем, потому и радуемся, и празднуем Святую Пасху. Духовно спасены, а в эмпирическом плане пока Миссию Христа мы довершить не смогли, «сидим на двух стульях» и уповаем на Второе Пришествие.

Да и для неё, по Даниилу Андрееву, ещё не всё потеряно, пусть даже не с помощью Самого Бога (отнюдь не всемогущего, как далее увидим), а посредством того же нашего Планетарного Логоса, потерпевшего поражение в первой земной миссии. Тогда для победы сил не хватило, но минувшие два тысячелетия даром не прошли

У Андреева, к слову, всемогущество Бога более очевидно, чем у Бердяева (как далее увидим). У Андреева Бог Сам ограничивает Себя, а у Бердяева — несотворённая бездна кладёт предел всемогуществу Бога.

Минувшие два тысячелетия даром не прошли, это точно. Соборное человечество пополнилось сонмом душ, внутри которых Христос оказался сильнее дьявола. И для соборного человечества — это огромная духовная прибыль. И нам это поможет сказать Богу «Да», а не «Сойди с креста, и уверуем», как 2000 лет назад.

Но как ни оптимистичен этот финальный аккорд, сам человек, его неповторимая, уникальная личность, как бы теряется не только в грандиозной картине вселенской эволюции, но и в локальной, планетарной земной брамфатуре с более чем двумя сотнями всевозможных трансфизических слоёв.

Вот это и есть главный камень преткновения! Но ничего страшного: как не потерялся маленький народ иудеев и совсем уже малюсенькая община первохристиан во всём многообразии народов, культур и религий, так не потеряется и человечество среди слоёв планетарного космоса, и Земля во Вселенной. Это для нашего ограниченного человеческого разума кажется безмерным (куда столько?!), а для Божественной Гармонии — многообразие миров не помеха, и каждый из них неповторим и незаменим, как и каждая личность среди семи миллиардов живущих. А человеческому разуму никто не запрещал расширять границы своего разумения.

Человеческий персонализм растворяется в космическом персонализме "всех монад восходящего потока Вселенной, от человека, стихиалей и просветленных животных до демиургов галактик, исполинов невообразимого величия"(21), где многие и многие монады заведомо выше человека, превосходят его во всём. Человек не годится для действительного Боговоплощения, ибо он слишком мал для вмещения Бога.

Не растворился же православный человек во всём многообразии мира, не растворился и русский, и чукча, и якут в китайском исполине. Это даже в нашей эмпирике. А вообще-то христианский персонализм — это духовное понятие. А в духовном мире самая малая частица вмещает в себя всю полноту целого. Никто и ничто не может раствориться там, где всё едино.

Для духовных монад понятия «выше» и «ниже» неприменимы. Можно речь вести о масштабах — применительно к творчеству монад и охватываемым этим творчеством мирам, но не к самим духовным монадам, в каждой из которых потенциально содержится вся полнота Божественной Вселенной.

У Андреева не говорится, что человек мал для вмещения Бога. (Сама формулировка ещё та... Лишний раз убедился, что оспаривать карикатуру практически невозможно: невольно начинаешь оперировать её семантикой.)

У Андреева говорится, что человеческий разум не может вместить всю Истину Вселенной. У Андреева речь идёт о космической Вселенной, как у любого мифотворца: миф описывает космическую реальность, а не духовные сущности, которые рассматривает философия. И действительно, предположить, что Иисус Христос знал всю полноту истины о бытии миллиардов галактик с триллионами планет и физических законов там, полноту истории их становления и бытия, то есть обладал космическим всеведением, тем более в младенческом возрасте, немыслимо. И не нужно. Это знание и это всеведение не нужны были Богочеловеку, воплотившемуся в земном человечестве. А что Христос в духе Своём обладал всей полнотой Истины Духовной, а не космической, мне кажется, сомнений у верующего христианина не должно быть. Нет таких утверждений и у Андреева.

Иисусу Христу было достаточно полноты космической истины о бытии нашего планетарного космоса, эту полноту и давал Планетарный Логос, в этом и заключалось его посредство при вхождении в Богочеловека Бога-Сына. Христос не только Бог, но и человек. А человек воплощается в нашем мире при посредстве многих иерархий... Впрочем, это уже отдельный разговор.

В обрисованной Даниилом Андреевым картине мира, в картине Вселенной, в картине Космоса - с бесчисленным сонмом планет и их Планетарных Логосов, с сонмом галактик и их Демиургов - вообще нет Богочеловека, а сам человек играет весьма и весьма второстепенную роль, имеет весьма и весьма второстепенное значение в общевселенской духовной иерархии.

Это и есть та мысль, что отторгает от андреевского мифа. Но ничего подобного в этом мифе нет. Страх человека, что он играет второстепенную роль, если есть Высшие Силы и сонмы планет, целиком вытекает из человеческого эгоцентризма и недостатка любви. Любящий понимает, что количество любимых детей и разница в их возрасте не умаляет любви ни к одному из них, но только усиливает любовь. Когда человек сможет расширить свою сферу любви, тогда он избавится и от страха своей второстепенной роли. А чем больше будет печься о своей роли и носиться с мифом о «венце творения» (применительно к себе, любимому), тем больше его будут мучить страхи и тем больше он будет закрываться от многообразия мира. Оправдания же для этих страхов разум не заставит искать: найдутся и непримиримые противоречия, и доказательства, и всё что угодно, лишь бы угасить страх и ревность: нет никого, кроме человека, и сразу становится как-то спокойнее...

Во всём этом "Розе Мира" противоположна философия Николая Бердяева, которая не только теоцентрична, но и глубоко антропоцентрична:

"Человек есть высшая иерархическая ступень бытия, он выше ангельской иерархии. Сын Божий воплотился в человека, а не в ангела. Человек извечен и наследует вечность, он образ и подобие Бога, а не природы, он не возникает и не исчезает в космической эволюции. Человек не есть продукт эволюции, не есть дитя природы и происходящих в ней процессов. Человек - "дитя Божье"."

Нет здесь никаких противоречий. Андреев раскрывает многообразие космического плана, пишет о других человечествах, а не только об ангелах. Бердяев говорит о духовной и философской сущности Человека, общей для всех. Единство духовной сущности никак не входит в противоречие с множественностью миров, как в нашем мире: Человек и миллиарды человек (это нам понятно), так и в иных космических планах бытия (это пока понятно меньше, хотя принципиальной разницы нет).

Человек не есть продукт ни космической, ни природной эволюции — в духе, как творение Божие. Но человек есть продукт эволюции в эмпирическом мире. Ни теория эволюции, ни генетика не противоречат христианскому Откровению. Не противоречит ему и андреевский миф о разных космических слоях и иерархиях. Гораздо было труднее примирить с христианской традицией теорию перевоплощения душ, которая в андреевском мифе тоже играет важную роль (как и в главах о стихиалях, здесь Андреев наследует индуистское мировосприятие). Для критики теории перевоплощений мы выбрали именно бердяевские доводы, наиболее убедительные. И тем не менее удалось примирить христианский персонализм и теорию перевоплощений (а как — читатель может посмотреть здесь).

Что же касается, якобы, незавершённости земной миссии Иисуса Христа, если объяснять таковую незавершённость наличием человеческой свободы, то в действительности суть этой Божией миссии как раз и состояла в том, чтобы вернуть людям утерянную ими благодатную свободу

Так, человек и не принял эту Свободу. Если бы Христос сошёл с Креста, тогда бы человек принял Его как Бога, но утратил бы Свободу. Именно за нашу человеческую Свободу Господь и взошёл на Крест. Но человек не принял Свободу свободно. Это тот случай, когда свобода может отрицать саму себя. Ещё раз подчёркиваю: в андреевском мифе речь идёт о недовершённости миссии Христа нами, людьми. И о силе Его — в нас, в наших сердцах. (Вновь отсылаю читателя к эссе «Человеческий фактор».)

Так говорил Богочеловек, и так говорить мог только Богочеловек, истинный Бог и истинный человек, освободивший род человеческий от власти первородного греха, освободивший от власти диавола. В этом и заключалась земная миссия Иисуса Христа. И она выполнена Им полностью, абсолютно.

Никаких противоречий со сказанным нет ни у меня, ни у Андреева. Миссия Христом выполнена полностью, абсолютно. Но не выполнена ещё нами, оставшимися во многом в прежнем состоянии — здесь, в нашем мире. В духовном же плане — всё уже свершилось. Во Втором Пришествии Богочеловека свершится и здесь: человечество станет Богочеловечеством, свободным от греха, как и Богочеловек. Пока же человек от греха освобождён Спасителем потенциально, но не свободен от греха актуально, а значит, продолжая грешить, верит дьяволу больше, чем Христу. И верит в силу дьявольских средств больше, чем в силу Божьего Слова.

Именно потому, что не выражением Бога-Логоса посредством какой-то богорождённой монады явился в земной мир Христос, а Самим Богом-Логосом, Самим Богом-Словом, Самим Сыном Отца Небесного, ставшим Сыном Человеческим.

Посредство богорожденной монады, как и посредство земной женщины, никак не умаляют Богочеловека, в Котором неслиянно и нераздельно присутствуют две природы — Божественная и человеческая. (Я бы остерёгся иронизировать над «какой-то богорожденной монадой», хотя бы на всякий случай...)

Этот путь истины, путь подлинной свободы, путь подлинной жизни и был непосредственно дан человеку Богочеловеком Иисусом Христом. А свободно идти по нему, свободно жить по истине в благодатной синергии с Духом Святым - это уже земная миссия самого человека.

Вот эта земная миссия самого человека и недовершена внутри самого человека как миссия Христа. Если бы соборное человечество пошло за Богочеловеком Христом после Его Воскрешения — путём истины, свободы и жизни, то ни о какой недовершённости миссии и речи бы не было — недовершённости в нас и нами, соборным земным человечеством.


Продолжение следует

Юрий Бухаров в своей критике использует один и тот же приём: приводится обширная цитата из текста «Розы Мира», за которой следует комментарий критика, должный с одной стороны подчеркнуть его объективность, а с другой – примитивизацию христианского Откровения у критикуемого автора. Мне ничего не остаётся, как на ряде примеров показать некорректность такого приёма. Но главная цель моего опровержения в другом – в попытке дать иное, более соответствующее, на мой взгляд, духу книги прочтение.

Но если Планетарный Логос не сотворён, а рождён Богом, то по природе своей такой Планетарный Логос и сам должен бы быть именно Богом, а не богом (с маленькой буквы), не просто некой монадой.

В очередной раз напоминаю, что онтологические различия богорожденных и богосотворённых монад для нас трансцендентны. И любая рассудочная спекуляция на эту тему остаётся только спекуляцией. Об этом Даниил Андреев говорит чётко.

О творчестве Богом из Себя или из ничего – вот рассуждение Сергия Булгакова:
 
«И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его (Быт. 1:27). И создал Господь Бог человека из праха земного и вдунул в лице его дыхание жизни; и стал человек душою живою (2:7). Человек сотворен, но по образу Божию. Он создан из праха земного, из общей тварной материи, но в него вдунуто самим Богом дыхание жизни. Из Себя Самого извел и как бы выделил Бог его сущность. И уже в силу такого своего происхождения человек является сыном Божиим.
  Новозаветное тому же подтверждение имеем в родословной И. Христа, как она излагается в Евангелии от Луки: "Иисус был сыном, как думали, Иосифа, сына Илия, сына Матфата... Еноса, сына Сифа, сына Адама, сына Божия" (3:23—24, 38). Сын Божий по предвечному рождению изображается как потомок сына Божия по усыновлению, и в смысле же усыновления, притом ветхозаветного, подзаконного, почитался Иисус "сыном Иосифа".
  Образ Божий в человеке надо понимать реалистически, как некоторое повторение, которое ни в каком случае не есть тожество с Первообразом, напротив, непреходимо от него отличается, но в то же время существенно ему причастно. Реальность этой связи между образом и Первообразом отмечена той чертой библейского повествования, что Бог вдунул душу в человека, следовательно, при этом произошло некоторое исхождение Божества, род творческой эманации. Поэтому-то человечество и зовется прямо род Божий (Деян. 17:28—29, речь an. Павла в Ареопаге). И Спаситель в беседе с иудеями (Ио. 10:34—36) ссылается на текст 81 псалма: "Я сказал: вы боги и сыны Всевышнего все вы" (6). Когда змей искушал человека, он склонял его злоупотребить именно богоносностью своей, — искушение всегда соотносительно природе искушаемого, представляя извращенное и окарикатуренное освещение его подлинных свойств! "Будете как боги": имея в себе образ Божий как повторение Первообраза, ощутите его как самостоятельно, от себя обладаемую сущность.
  Человек есть одновременно тварь и не-тварь, абсолютное в относительном и относительное в абсолютном. Он есть живая антиномия, непримиримая двойственность, воплощенное противоречие.» (Конец цитаты.)

Итак, мы имеем очередную религиозную антиномию, которая не умаляет целостности Откровения, но лишь придаёт ему духовную глубину и трансцендентную высь. Как мы не требуем бинарного логического тождества от библейских антиномий, так не нужно его требовать и от автора «Розы Мира». Если бы «Роза Мира» действительно представляла собою «логически непротиворечивую систему» («без всяких антиномий»), как то утверждает А. Кольцов, тогда бы только имело смысл подходить к формальным противоречиям с меркой формальной же логики и на ней строить оценку духовной значимости книги. Парадокс в том, что именно за счёт антиномий достигается в высшей степени убедительная целостность «Розы Мира», такая, какую не выдумаешь. И этот аргумент перевесит тысячу формально-логических попыток поймать автора за руку. Так что богорожденность монады не делает её автоматически Богом, как и богосотворённость не является бесконечной и непреодолимой пропастью между Божьим созданием и Творцом. То что Христос называл Бога Отцом (не только Своим, но и нашим), говорит о нашей глубинной единоприродности с Богом. И никаким пантеизмом имманентность Бога творению не является. Бог и трансцендентен, и имманентен творению одновременно. Это христианская антиномия, и Андреев её никоим образом не разрушает.

Также Андреев говорит, что с монадологией Лейбница монады в его мифе почти не имеют общего. Субстанциальным деятелям Лосского андреевская монадология ближе, хотя тоже не является абсолютно ей синонимичной. Монада, шельт и тело в андреевском мифе соответствуют христианской триаде «дух-душа-тело». И говорить в данном контексте «какая-то монада» не более уместно, чем «какой-то дух» в отношении Божьего создания.

Что Планетарный Логос и Богочеловек Иисус Христос не являются прямым тождеством в андреевском мифе, я показал в предыдущих главах. И вовсе мои тезисы не строятся только на обыгрывании слов «при посредстве», как то утверждает Ю. Бухаров. А считать ли мои аргументы убедительными или игнорировать их – это право читателя. Но при тотальном игнорировании или при сведении в очевидный примитив аргументации оппонента дальнейший диалог с ним не имеет ни смысла, ни перспективы (что, увы, и показало время).

Упрекая автора «Розы Мира» в линейной логике, которая приводит не только к духовным, но неизбежно и к логическим противоречиям в высших религиозных вопросах, критик пользуется не просто линейной, но самой примитивной бинарной логикой и даже не гнушается прямым передёргиванием смысла. Из опыта предыдущих дискурсов, имею основание утверждать, что делается это не по злой воле, а исключительно из неверия в реальность описываемых Андреевым миров и сущностей с одной стороны и неверному подходу к предмету как к законченной философской системе-концепции – с другой. Обе причины делают невозможным в принципе целостное прочтение и вынуждают плясать от вырванных из контекста цитат, взаимосвязи между которыми становятся произвольными. Вернее, этими взаимосвязями начинают служить формулировки самого критика, имеющие мало общего не только с духом и смыслом, но даже с буквой критикуемого предмета. Увы, само желание критика внесистемную и текучую природу «Розы Мира» привести к единой философской системе вынуждает его сначала разложить её на отдельные тезисы, потом сложить их так, чтобы получилась жёсткая логическая структура. И уже последняя критикуется, так как неизбежно получается кривой и нелёгкой.

Можно было бы сказать, что такой алгоритм выдуман мною и к прочтению критика не имеет отношения, а прочтение его адекватно и объективно, – когда бы точно такой же алгоритм не у критиков, но у апологетов Розы Мира, как метафизической логически непротиворечивой концепции, не приводил к тем же самым результатам. А именно, к появлению бесчисленного множества систем-трактовок, враждующих между собою и не способных ни к какому содержательному диалогу. Размышление в течение долгого времени над этим феноменом неадекватного прочтения «Розы Мира» и привело меня к выводу, что ложен сам алгоритм подобного восприятия андреевского мифа. Ложен сам по себе, вне зависимости от положительной или отрицательной оценки предмета.

Точно тот же алгоритм я увидел и в критике Ю. Бухарова, а его понимание предмета ничем не отличается по сути от противоположной оценочной крайности, у того же А. Кольцова и других родонистов (пришлось мне даже написать небольшую книжку о родонистском прочтении Андреева). Оценки противоположны, а результат один – жёсткая логическая система, подменяющая собою и искажающая порою до духовной противоположности предмет. Если убрать оценки, то сама концепция, выдаваемая за сущность «Розы Мира», оказывается идентичной (можно сравнить при желании). Получается, что и критик, и апологет имеют дело с одной и той же системой, но такого совпадения по смыслу противоположных оценочных крайностей при адекватности данной системы предмету не может быть. Это совпадение неслучайно и говорит только об одном: перед нами новый жанр, подходить к которому со старыми мерками нельзя. Бессмысленно. Искажения при проецировании предмета на любую жёсткую систему-концепцию обесценивают самое главное в книге, выхолащивают её дух. Показательно ещё и то, что и критик, и апологет подтверждают свои выводы таким обильным цитатничеством, которое даже количественно перевешивает собственный текст. И это мне тоже представляется неслучайным стилистическим совпадением, характеризующим сам подход.

Однако специфическое понимание Божией Любви, ипостасного Богорождения (Сына) и мирского богорождения (Планетарных Логосов и некоторых других монад), где неизбежна единоприродность не только Ипостасей Бога, но и единоприродность с Богом, по крайней мере, части тварного духовного космоса, приводит Даниила Андреева к отрицанию Божиего всемогущества, что используется в целях теодицеи.

Специфическое понимание критиком андреевского текста приводит к таким выводам. И не более того. Вопрос теодицеи решается Андреевым так же, как и Достоевским, как и Владимиром Соловьёвым. По духу так же, как и Бердяевым, хотя последнему пришлось ввести понятие несотворённой бездны. Никакого «мирского рождения монад» у Андреева нет и близко. Монады, по Андрееву, есть духовные сущности, они рождаются и творятся Богом, и только Богом, следовательно, в духовном, а не в тварно-материальном плане бытия. «Тварный духовный космос» – противоречие в терминах, такого определения у Андреева тоже нет, это всецело изобретение критика.

Всемогущество Бога как Творца Мира абсолютно, в этом и заключается возможность самоограничения Божества. Если бы Бог не был всемогущ, Он бы не мог распространить Своё всемогущество и на Самого Себя. Есть известный силлогизм: «Если Бог всемогущ, может ли Он сделать камень, который не сможет поднять?» Не помню точно, но вроде бы А. Мень (или он цитировал какого-то богослова) дал потрясающий по изяществу и глубине ответ на этот вопрос-парадокс: «Бог создал такой камень – это наша свобода».

Бог ограничил Себя, исходя из собственного Замысла о творческой свободе Своих детей. Если бы Богу нужны были только послушные исполнители Его воли, а не творцы, то никакой проблемы теодицеи, как и проблемы зла, не могло возникнуть вообще. Это была бы исключительно педагогическая проблема, а не философская и не мистическая. И в вопросе теодицеи, как и в понимании религиозного смысла человеческого творчества, в самом культе творчества, Бердяев и Андреев духовно близки как никто.

У Бердяева несотворённая бездна ограничивает всемогущество Бога, а у Андреева Бог Сам ограничивает Себя, наделяя свойствами Своей природы Свои создания. Таким образом, никакого отрицания Божьего всемогущества – извне – в андреевском мифе нет. Тогда, скорее, такое отрицание можно найти у Бердяева, где Божье всемогущество ограничивает извне несотворённая бездна свободы. У Андреева никаких внешних ограничений для Бога нет, но есть внутреннее самоограничение, вытекающее из Божьего Замысла о мире. И противопоставлять Андреева, якобы отрицающего всемогущество Божье, Бердяеву в вопросе теодицеи совершенно некорректно.

Что же касается единоприродности с Божеством твари, то это христианская антиномия, а не Даниилом Андреевым выдуманная ради введения в миф новых сущностей, таких как Планетарный Логос или демиурги сверхнародов. Христос усыновляет нас Богу. Об этом прямо говорится в Евангелиях. Христос и есть «мостик» между человеком и Богом, восполняющий цельность Адама, преодолевающий грехопадение. Если же между Первоадамом и Богом непроходимая пропасть, то и никакого грехопадения, как утраты цельности и Божественной природы, не могло быть. Могло быть только ослушание, а не искажение природы. И тогда не может быть никакого Преображения, никакого Нового Неба и Новой Земли. Пропасть непреодолима и вечна.

Если же мы уповаем на возвращение нас, блудных детей, в Отчее Лоно, то утверждать онтологическую непреодолимость пропасти между нашей природой и Божественной сущностью – значит перечеркивать самое главное и в христианстве. Да и вочеловечение Бога в онтологически чуждой природе выглядит духовно неприемлемым, как и утверждение, что обе природы Христа не только неслиянны, но и нераздельны. Нераздельными две онтологически чуждые природы, которые разделяет непроходимая пропасть, быть не могут по определению «нераздельности». Либо две природы разделены изначально и навечно, либо пропасть между ними проходима и цельность человека, как Божьего дитя, восстановима. Самоумаление Божества не означает искажения Его природы, как и самоограничение не перечёркивает всемогущества.

Если же человек – дитя Божие, а не только тварь, то и духу человеческому присущи все свойства Божества. В чём духовное различие богорожденных и богосотворённых монад – для нас остаётся Тайной, об этом пишет и Даниил Андреев. И никакого упора на этом различии Андреев не делает, как и не строит на нём какую-то философскую или социальную систему, в отличие от критика, педалирующего это различие и возводящего на нём умозаключения о какой-то «двойной этике» в андреевском мифе. Порою диву даёшься: надо же, даже так можно прочесть… Я, правда, так и не понял, зачем было приписывать Даниилу Андрееву то, что несовместимо не только с его творчеством, но со всем человеческим обликом.

Действительно, абсолютную свободу (всемогущество) Творца может ограничить только столь же абсолютная свобода твари - но это возможно только в том случае, если Творец и тварь хоть в какой-то степени единоприродны. Именно это лежит в основе того, как в "Розе Мира" решается проблема теодицеи

Абсолютную свободу (всемогущество) Творца может ограничить только Он Сам, исходя из Своей абсолютной свободы и Своего творческого Замысла. Никакая тварь Творца ограничить не может, но свободу твари может даровать Сам Творец, ограничивая тем Своё всемогущество и наделяя тварь Своими свойствами, вдыхая в неё душу из Самого Себя, усыновляя тем своё создание и даруя ему дух вечный и вечную жизнь. Такое самоограничение входит в Божий Замысел. Иначе, Жертва Сына исключительно юридический акт, уравновешивающий гнев Божий.

Никакого духовного противоречия христианской традиции, включающей в себя антиномию неслиянности и нераздельности Творца и творения, трансцендентности и имманентности Бога миру, я у Даниила Андреева не нахожу. Противоречие есть только с односторонним пониманием христианского Откровения. Ну, так это тогда противоречие уже со всей русской религиозной философией, а не только с Андреевым.

В христианстве не случайно существует догмат о творении мира Богом "из ничего", а не "из Себя".

Догмат? Есть в христианстве такой догмат? Или это одна из богословских трактовок Писания? Я выше привёл цитату С. Булгакова, где по-иному трактуется библейский текст. Бог творит и из Себя, и из ничего. Бог трансцендентен и имманентен и миру, и человеку. Это христианские антиномии, и любое отсечение одной из частей в них ради логической стройности и приводит как раз к умалению Откровения, к его рассудочной рационализации. Пока я могу заметить, что противоречия у критика вытекают не столько из найденных им противоречий у Даниила Андреева с христианским Откровением, сколько из односторонних трактовок самого Откровения, из усечения антиномичности и обеднения парадоксальности христианских истин. Указанные критиком противоречия Андреева с христианством являются на деле противоречиями с одной лишь частью христианских антиномий, но не противоречием с целостным христианским Откровением. Более того,  вырванная из антиномии часть (например, неслиянность) и отодвинутая в тень другая часть (нераздельность) может приводить к выводам, вступающим с  Христовой Истиной действительно в неразрешимое духовное и нравственное противоречие.

Наличие второй воли есть следствие грехопадения, поэтому гномическая свобода, свобода выбора, есть вместе с тем и отрицание свободы - необходимость выбора, в т.ч. между добром и злом.

А само грехопадение следствие чего? Не зло следствие грехопадения, а грехопадение следствие зла.  Сначала появилось зло как противление Божьей воле, а потом уже свобода выбора между добром и злом. Если бы у творения не было свободы воспротивиться Божьей воле, то не возникло бы и зла. То некому было бы искушать Адама. Не было бы и грехопадения. Если бы Бог не ограничил Своё всемогущество и не дал Своему созданию свободу воспротивиться Своей воле (хотя и не желал такого исхода), то никакого бы духа зла (или библейского змея) и возникнуть не могло. Либо нужно признать Самого Бога творящим зло и искушающим творение, то есть виновником (провокатором) грехопадения. Свобода выбора – это уже умаление злом свободы, свобода в царстве необходимости.

Свобода, в которой наличествует необходимость - это уже не подлинная свобода, это рабство у необходимости выбора, где возможность избрать зло обусловлена только тем, что само зло уже есть.

Да, это уже свобода в мире, в котором есть зло. Так, откуда появилось само зло? Зло входило в Божий Замысел и является его неотъемлемой частью, по-своему исполняет Божью волю? Или является противлением Божьей воле и Божественному Замыслу, а не его исполнением? В том числе и противлением Божьему Замыслу о свободе творения, умалением этой свободы, её извращением. Если Бог попускает зло, то оно есть часть Божьего Замысла, а не противление ему. Если же зло есть противление Божьей воле, искажение и извращение Божьего Замысла, то возникнуть против воли Творца злая воля могла лишь в одном случае, если есть абсолютная свобода воли у творения, над которой не властен и Бог. И у прародителя зла была такая свобода, пока он не перечеркнул её своим бунтом. Свобода воли не есть свобода выбора. Выбор между добром и злом появился после, как результат противления Божьей воле.

Собственно, в мифе Даниила Андреева нет никаких духовных противоречий с тем, как понимается возникновение зла в христианской традиции. Отпадение Денницы, противление Божьей воле, попытка создать свой мир, лучший, чем задумал Бог. А такое возможно только в двух случаях. Либо отпадение Денницы входит в Божий Замысел и никаким противлением Божьей воле не является, но исполнением её. Тогда Бог творит равно и благо, и зло, по Своему произволу. Либо создание Божье, один из великих духов, обладал абсолютной свободой, которая может дать отрицательный ответ Богу. Это не входило в Божий Замысел, но в него входила абсолютная свобода творения, достигаемая самоограничением Божества и наделением Им Своими свойствами Своих созданий. Сам Бог отпасть от Себя не может. А Его создания могут.

Библейский миф о грехопадении говорит уже о существовании духа зла, искусившего человека. Если искуситель действовал по воле Бога, значит искушал Сам Бог. Если же искуситель действовал вопреки воле Бога, значит у него была такая возможность (=свобода). По-другому вопрос теодицеи не разрешается. Иной путь – это только признание всего творения и всего бытия злом, а творческий акт – помрачением Божества, Его болезнью. Это буддийское разрешение теодицеи.

Если же Бог всего лишь свободно ограничивает Себя, то во-первых, ни о какой "абсолютной свободе монад" тогда и речи быть не может, а во-вторых, свобода самоограничения означает и свободу прекратить таковое самоограничение - т.е. всемогущество Бога сохраняется, но сочетается с попущением зла.

Монады принадлежат духовному миру, а не миру материальному. В духе всё едино. И дух принадлежит абсолютному, а не относительному миру. И в этом смысле свобода монад абсолютна. Противление воле Бога является потенциальной возможностью свободы отрицать самоё себя. В абсолютную свободу входит возможность устремления воли к небытию. Последнее и есть зло. Свобода Бога прекратить Своё самоограничение безусловно сохраняется, но актуализация этой свободы означает отпадение Бога от Самого Себя, от Своего Замысла и Своего Слова. Бог отпасть от Себя не может, иначе бы к Нему нельзя было применять атрибут Святой, да и сам такой атрибут лишился бы смысла.

Да, Бог может уничтожить мир, но Он распинается в мире. Разве что-то в этих утверждениях противоречит христианству? С попущением зла всемогущество Бога сочетается только в том смысле, что Бог попускает свободу творения ради творческой актуализации своих детей, ради их первородства и достоинства. Никакого зла Бог не попускает. Зло есть противление воле Бога, отрицательный ответ Богу. Возможность же такового противления заключается в дарованной Богом свободе духа своим детям. Актуализация этой возможности в Божий Замысел не входит и является волей к небытию. И только потому зло может быть окончательно преодолено. Невозможность новых отпадений, о которой говорит Андреев, заключается в том, что в духе нет чуждого и внешнего опыта и опыт отпадения стал внутренним опытом всех монад, а не только отпавших. Более того, отпавшие ещё не имеют опыта преодоления зла, только поэтому Божий Мир не может состояться во всей полноте, пока все без исключения Его дети не изживут отрицательный ответ и последний демон не обратится к Богу. Во всяком случае, так я понимаю христианскую весть о Спасении и никакого противоречия здесь с андреевским мифом не вижу.

Однако в таком случае только и остаётся уповать на "длительнейший космический путь изживания богоотступническими монадами их злой воли", на некое их свободное и спонтанное самоперевоспитание (хотя с какой стати?)

А с какой стати разбойник обратился ко Христу? С какой стати в самом падшем человеке рано или поздно (на том или этом свете) просыпается совесть? С какой стати наша история после Христа длится 2000 лет? И с какой стати мы ждём Второго Пришествия? А в свете настоящей темы: в чём упования «Розы Мира» на Преображение человека при Втором Пришествии Христа противоречат христианским упованиям? В остальном же, это старый богословский спор: все ли спасутся или кто-то погибнет окончательно, о вечности адских мух, о возможности спасения части мироздания, а не целого. «Роза Мира» как миф в данном споре стоит на стороне тех, кто считает, что спастись можно только всем вместе; и пока последний грешник и сами демоны не обратятся, Божий Замысел не состоится в полноте. И на мой взгляд, такое понимание Спасения ближе Христову Откровению о Божественной Любви и Жертве, чем позиция другой стороны, допускающей и вечность адских мук, и конечную гибель части Божьих детей, и попущение зла и т.д., и т.п. Это внутрихристианский спор, в котором Даниил Андреев ближе одной стороне, а не является исказителем и профанатором целостного христианского Откровения. Иначе, исказителями и профанаторами нужно признать огромную часть христианского богословия, христианской мистики и практически всю русскую религиозную философию.

Или же на насилие посредством длительнейших мук в "мирах возмездия" - с видимостью, что Бог со Своей необходимо ограниченной свободой, тут как бы ни при чём.

А Юрий Бухаров считает, что Бог тут при чём? И адские муки – это Его творчество, Его воля? Или нет никакого Ада? Или Ад – это следствие воли к небытию, следствие противления воле Бога, своего рода инверсия вовне внутреннего мира, тяготеющего ко злу? Какой из вариантов духовно ближе христианству?

Заметки на полях

Творчество Даниила Андреева принадлежит к такого рода смыслам, прочтение которых без веры в реальность описываемых там существ и миров приводит к неадекватному восприятию предмета. И с этим ничего сделать нельзя. Нельзя, например, без веры в Богочеловеческую природу Христа строить критику евангельских текстов на исключительно формальной логике или исторической достоверности. В лучшем случае получится «Жизнь Иисуса» Ренана, а как правило – карикатура.

*
Если бы «Роза Мира» была эзотерической системой, то возможно – при взаимном доброжелательном отношении сторон «pro et contra» – вести полемику с сохранением холодного объективизма и в наукообразном стиле. Здесь же мы имеем дело с Откровением Вечно Женственного. Без чувства духовной реальности и значимости этого Откровения, как и в «Трёх свиданиях» Владимира Соловьёва, адекватное прочтение невозможно в принципе.

*
Жёсткость некоторых моих эпитетов обусловлена тем, что критик приписывает Андрееву этически отвратительные идеи, не содержащиеся в его текстах ни краем, ни намёком.

*
Практически все мои книги и статьи о Розе Мира не направлены на опровержение критиков Андреева, но вступают в полемику с его горе-последователями, пытающимися преподнести Розу Мира то ли как учение, то ли как метаинформацию, то ли как эзотерическую систему, то ли как метафизическую концепцию и т.д., и т.п. Такой подход и даёт результат, аналогичный тому, если бы эвклидовским мерилом объяснять геометрию Лобачевского или требовать от опытов академика Козырева чистоты классического научного эксперимента.

*
Как только в «Розе Мира» видят некое учение, так сразу исчезает главное в ней – НОВОЕ ОТНОШЕНИЕ к учениям. В этом весь фокус.

*
Даниил Андреев прежде всего ПОЭТ и МИСТИК, а не богослов и философ. Но поэт новой эпохи, где стираются границы между поэзией, философией, мистикой, мифологией, религией. И это настолько существенно, что без понимания этого НОВОГО СЛОВА нет практически никаких шансов выпарить из Андреева философскую систему-концепцию и сравнить её с другими учениями, догматами, концепциями и т.п. Они о РАЗНОМ и на разном языке говорят, и разные задачи исполняют в культуре и духовной жизни мира.

*
«Розу Мира» Даниила Андреева нужно мерить тем же «мерилом» (читать тем же «местом»), что и «Пути Каина» Максимилиана Волошина. Но «Пути Каина» написаны по форме как стихи, а «Роза Мира» – по форме как проза. Это вносит путаницу. Хотя по сути это один ЖАНР. И если из «Путей Каина» не пытаются выстроить эзотерическое учение или богословскую систему, противоречащую догматам, или рассматривать как законченную философскую концепцию, то «Розу Мира» – пытаются. И кривое зеркало – единственная реальность, которую можно извлечь из «Розы Мира» при таком подходе. Ибо сам подход входит в неразрешимое противоречие с духом этой книги. И в результате все до единой проекции «Розы Мира», порождённые таким подходом, вступают друг с другом в непримиримую вражду и не могут выстроить ни с кем никакого осмысленного диалога. Это и есть прямая духовная противоположность Вечно Женственному.