Роза Мира — диалог культур и культура диалога

Как родилось то, что сейчас называется авторской программой «Искусство компьютерной графики для школьников»?

В восьмидесятые годы работала я в гимназии, ориентированной на сотрудничество с электротехническим институтом (ЛЭТИ), который сама окончила. Преподавала программирование. Никаких государственных программ по информатике тогда не существовало, присутствовали некие программные ориентиры, не более того. Поскольку ребят мы готовили к поступлению в конкретный вуз, объем информатики в программе старших классов был велик:  12 часов в неделю. Гимназия - с математическим уклоном, детишки в ней учились интересные и очень толковые. И все было славно: я изо всех силенок старалась объяснить им, что программирование – не только наука, но и искусство, что существуют красивые и некрасивые программы, что если программа не красивая, то это – плохая программа, и т.д.  Мы старались, и у нас многое получалось, в частности -  на городских олимпиадах.

Поскольку меня обязали стать классной дамой в 10-м классе, мой любимый 10 класс обитал не только в школе, но и у нас дома. Мы дружили… Сейчас вспоминаю об этом времени с большим удовольствием, хотя время-то было не самым легким, в первую очередь – материально, т.к. продукты покупались по карточкам. Помню, как-то пришел один из учеников (как обычно, - голодный), и я сварила ему пару сосисок для поддержания сил. Он испуганно посмотрел на меня и спросил: «А я Вас не объем?» Это «не объем?» запомнилось мне на всю жизнь…

Однажды  к нам в дом забрел мальчик, русский негр. Как теперь принято говорить, - афро-русский. Имени его сознательно не называю, поскольку речь идет о живом человеке. Его привел муж, у которого тоже был свой «щенячий табор» (фраза – Галича), гениальных программистов. Мальчик, действительно, был гениальным программистом. Он оканчивал школу, хотел уехать в Америку, и мы всем семейством приняли участие в обустройстве его судьбы, поскольку отца у него не было, а у матери были еще и другие дети (не черные), у которых отцов тоже не было. Наш сын в это время учился в аспирантуре Лонг-Айлендского университета и преподавал в нем.  Сын помог мальчику поступить в Лонг-Айлендский университет, муж организовал необходимые документы для консульства, все складывалось отлично.

У меня было ощущение, что мальчик-то в Россию не вернется после обучения в университете, и хотелось, чтобы он увез самые-самые русские воспоминания, как дар, как оберег на всю оставшуюся жизнь. Все же – Родина…. Думала я, думала, что же такое ему подарить, и придумала: билеты на спектакль Додина «Братья и сестры». Ничего более пронзительно русского в театральном мире я не видела. Билеты мне «достали» (тоже – веяние времени), ибо тогда на спектакли Додина купить билеты было невозможно.  И мальчик вместе с моей дочерью, которая – того же возраста и из нашего «табора», отправились на спектакль.

Я ожидала их дома, предвкушая радость от  впечатлений. Пришли. Дочь – с зареванной физиономией, мальчик – с улыбкой от уха до уха. Когда я спросила у него, что же такого  веселенького он усмотрел в спектакле Додина, ведь этот спектакль – лучшее из того, что я видела. Сколько смотрела спектакль, столько плакала, хотя я – человек глубоко не сентиментальный. Он ответил мне, что спектакль, действительно, лучшее, из того, что  он видел в театре, ибо это – первый опыт посещения театра в его жизни.

У меня – состояние онемения. Спрашиваю: «Милый, как же тебе, живя в  Петербурге, удалось уберечь себя от культурной жизни города?» Он мне ответил, что все как-то было недосуг до театра дойти, были другие дела. И в музеях он тоже не был.

Что угодно могла предположить, только не это. Мне казалось, что посещение театров, филармонии, музеев – «само собой», т.е.,  как говорят программисты, «по умолчанию».  Предположить, что кто-то из детей, живя  в Петербурге, не посещает театров, просто не могла, не умещалось это у меня в голове! Не было у меня такого опыта! Как могло произойти, что весь культурный слой города прошел мимо человека, как он мог в него не погрузиться, когда город – музей под открытым небом, синтез эпох, культур, традиций! А здесь – полный не интерес… И я его не заметила, просмотрела, увлекшись обучением детей изыскам программирования.

Этот случай послужил первым звоночком. Потом последовал второй…

Мальчика мы проводили в аэропорт, он улетел в Нью-Йорк. Сын снял квартиру побольше, чтобы поселить его у себя и помочь на первых порах. Через неделю сын звонит и спрашивает:  «Матушка, а кого ты растишь в своей гимназии? Подумай хорошенько! Ты же плодишь биороботов». Я-то думала, что он будет восторгаться уровнем знаний нашего подопечного! Но сын стал рассказывать, что пытался отвести его в Метрополитен музей, пытался показать ему Нью-Йорк, но ничего такого нашему мальчику не было нужно. Он уставился в компьютер, который был и совершеннее и мощнее тех компьютеров, которые наличествовали тогда в России, и оторвать его от компьютера не было никакой возможности.

Я подумала: «И в самом деле, что же я делаю?» Мне-то казалось, что нужно научить детей программировать и как-то подкормить их в эти голодные времена, а остальное – ну, само собой… В Петербурге же мы живем, не в тундре, не в глуши. Все – доступно, все – рядом, во всех семьях детей водят в музеи и театры. Оказалось, что это – не так. Стала  размышлять, что бы такое измыслить, чтобы мои ученики ходили в музеи и интересовались искусством.

Пришла к директору гимназии и спросила, в каких классах средней школы еще не преподают информатику. Он ответил мне, что в 5-х и 6-х классах. Тогда я спросила, не отдаст ли он мне эти классы. Директор очень удивился: «Что ты с ними будешь делать?» Я сказала, что сама не знаю. Придумаю что-нибудь, к примеру, буду с ними рисовать на компьютере, чтобы они вынуждены были хоть как-то приобщиться к искусству, буду ходить с детьми в музеи, в парки. Будем разбирать городскую и парковую архитектуру. Займемся народными промыслами, книжными иллюстрациями, витражами.

Хорошая мысль, мне самой понравилась. К тому же,  я уже успела насмотреться на чуму компьютерных игр в Америке. И на последствия этой чумы.

Но как рисовать-то? Никаких редакторов графических тогда, в 93-м году, не было. Был некий пакет для создания учебных пособий – Story Board, и в нем – маленький графический редактор – Picture Maker. Но этот пакет нужно было еще купить! На мои просьбы директор ответил, что у меня с головушкой явно не все в порядке, ибо в школе надобно туалеты чинить, крыша течет, в кабинет физики уже несколько лет не покупали никаких пособий, а я – с каким-то невнятным пакетом пристаю. Тогда  попыталась выпросить этот пакет в Институте Усовершенствования учителей. Не тут-то было! Мне ответили, что все – стоит денег, и если мне этот пакет нужен, пусть школа покупает. Ничего не оставалось, как стащить этот редактор из Института Усовершенствования, о чем я их и предупредила. Мне ответили, что я не сумею грамотно умыкнуть редактор из пакета, знаний не хватит. Ах, не сумею? Через неделю позвонила в Институт Усовершенствования и предложила им посмотреть на редактор, извлеченный из пакета, который установила у себя в компьютерном  классе.

Зная мой характер, народ только посмеялся, спросив при этом: «И что ты будешь с этим редактором делать?» Этого я и не знала…

Да, в нашем семействе все рисовали, но не на компьютере же… И как рисовать на нем? Стала пробовать. Что-то получалось, что-то не получалось, любая система в одночасье не создается. Зато мои дети стали в Эрмитаж ходить. Я договорилась с приятельницей (экскурсоводом в Эрмитаже), что она создаст экскурсии по тем темам, которые нам интересны. Потихоньку стал выстраиваться курс (искусствоведчески, технически). Но была еще одна проблема, очень тягостная для меня. Некоторые рисунки детей по цветовой гамме вызывали у меня едва ли не физическую боль. Плохо мне было от них…

Вот представьте себе: тема урока – «Картина, висящая на стене». Тема, в общем-то, – техническая, ибо ориентирована на то, чтобы освоить инструменты: «графические примитивы», «заливку», «ластик», и т.д.  Ребенок рисует на картине море (синий цвет), раму к картине – фосфоресцирующе зеленую, цвета одежды у дорожных рабочих, а обои на стене – цвета шиповника. Мне худо от таких сочетаний красок, а он – доволен и счастлив.

Излишней самоуверенностью я не страдаю, поэтому стала подумывать о собственной профнепригодности. Детям – хорошо от их художеств, я же – заболеваю…

Пошла в университет к психологам советоваться, все ли у меня в порядке. Может, зря я все это придумала, если возникают такие проблемы? Они посмотрели детские работы и сказали, что у меня – порядок, а у детей – высокий уровень тревожности, у некоторых – явно пограничное состояние. А это – что такое? Нужно разбираться. Обложилась книгами по психологии, стала читать. Потом опять пошла к директору и попросила взять на работу психолога, раз у детей такие проблемы. Посмотрим вместе с психологом, может, как-то сумеем помочь.

Здесь мне просто повезло: в школах появилась ставка психолога. Взяли психолога, мы начали работать. Интересно! Многое стало понятнее. Но! Психологи работают с устойчивыми чертами личности, например, – с чертами характера. А творчество в своей основе – бессознательно. И мне опять повезло! Психолог перешла в другую школу, ближе к дому, а к нам пришла работать психоаналитик. Несколько лет мы совместно работали, потом я (Овен, куда же деваться!) пошла учиться в Институт Психоанализа, ибо лозунг «шейте сами!» всегда был для меня актуален. Свободы больше, пространства больше…

В общем, занималась я этим курсом более 20 лет, пока не выстроилась целостная система не только целеполаганий, но и арт-терапии.

Воистину, диковинны дела Твои, Господи! Я же – не педагог, я – программист. Это сейчас в педагогических институтах готовят учителей информатики. В восьмидесятые годы преподавать информатику в школы шли программисты, и педагогические премудрости нам приходилось осваивать на ходу. Да и в школу-то я попала случайно: у дочери была астма, мне нужно было находиться рядом, на случай приступа астмы. Сначала упиралась изо всех силенок, так не хотелось уходить с работы на кафедре в институте в какую-то школу…
 
Но все оказалось так интересно! Так увлекательно! И мир детства, со всеми его проблемами и радостями, так прекрасен!

Признание, грант за лучший образовательный проект на Всероссийском конкурсе, предложения написать учебники – все это было потом, потом… А сначала – полное неприятие моей работы. Ополчились методисты по информатике: «Это почему вы занимаетесь проблемами, которые не входят в круг ваших профессиональных обязанностей?»

Затем – психологи. Поскольку каждая работа ребенка – материал для психологического тестирования, психологи решили, что я забралась на их территорию, и радостно поносили меня на всевозможных конференциях.

Потом – художники. Мне один  художник как-то сказал: «Хохлома требует тактильного контакта с деревом, а не с твоей железной дурой (компьютером), колонковой кисти. О какой хохломе можно говорить, используя компьютер?» Все хором спрашивали: «Зачем тебе это нужно? Этот непонятный синтез искусства, компьютера и психологии. Это сложно, это требует не слабых знаний во всех синтезируемых областях. Зачем тебе приключения на собственную голову? Занимайся спокойно своим программированием, тем более что в этом ты успешна». Что я могла ответить? Единственное: «Мне интересно! И результаты уже есть!»  Старая истина: тот, кто хочет, достигает большего, чем тот, кто может. Я очень хотела…

Хотела чего? Детям помочь!
Нет, миссией себя не чувствовала. Просто старалась делать то, что могла.

Сейчас учебники (электронный и бумажный – частично) можно посмотреть на моем сайте: spbart.clan.su/

Сразу предупреждаю, что интерфейс у сайта – не Бог весть что, потому что сам сайт создавал не профессионал – майор милиции из Калужской области. Бесплатно, вестимо. Он увидел детские работы в моем блоге на портале ПроШколу  и сказал, что их нужно  показывать, на радость людям,  в Интернете. Поэтому он для нашей студии «Лики детства»  сделает сайт. И сделал!

Почему студия, которой руководила, называется "Лики Детства"? Я как-то у детей спросила: «Почему у Феди – лицо, а у святого – лик?» Наверно, в этом и заключается ответ. Лик – это больше, чем лицо, это что-то другое, смысловое наполнение слова другое. Для меня у детства – лики, такие разные, такие прекрасные. Все! Восточная мудрость говорит: «Всегда говори с ребенком очень внимательно, осторожно и уважительно, ибо ты никогда не знаешь, кто перед тобой стоит». И когда ребенок приходит на занятия, я всегда стараюсь рассмотреть, как-то предугадать, кто ко мне пришел. И когда он, получив то, что можно получить на занятиях, уйдет, хочется, чтобы он ушел хотя бы с капелькой света, чтобы на занятиях на него этот свет пролился и в него вошел, стал его частью.
 
Спасибо ему большое, этому чудесному человеку – Усу Александру Леонидовичу! Почему-то ему нужно было нам помогать. Я уже писала о том, что существуют люди, которым почему-то надо делать то, что совсем не входит в их должностные обязанности. Просто так, для Жизни.

Вы любили в детстве волшебные сказки?

Где не магия, не фэнтази, а ВОЛШЕБСТВО! Исконное доброе волшебство из русских сказок. Нет, это не значит, что в сказках других народов нет волшебства, но какое оно волшебство – наше? И как его современные дети чувствуют?

Вы заметили, что и научная фантастика, как и волшебство, ушли из мира детства, а пришло фэнтази с его нескончаемой магией? Научная фантастика популярна только в Китае, остальной детский мир сидит в магии Гарри Поттера.

Много чего волшебного есть в русских сказках, но особенно хороша Жар-птица. Она – и волшебство, и жажда чуда, присущая каждому человеку, и вера в осуществление этого чуда, и свет надежды.

В эпосе всех народов есть волшебные птицы, но эти волшебные птицы не всегда добрые. К примеру, стримфальские птицы в древнегреческой мифологии мечут железные стрелы, а птица Рух в персидских сказках – огромное чудовище, поедающее слонов. Вещая птица Гамаюн и возрождающаяся из пепла птица Феникс – символы мудрости и вечности. Мечта воплощена в образе Синей птицы, из сказки Метерлинка.

А что воплощает в славянской мифологии Жар-птица? Это – огненная птица, стерегущая папоротник. Ее ищут и находят для обретения счастья герои сказок, т.к. по преданию, перо Жар-птицы приносит счастье, оно долгое время светится и греет. Потом перо тускнеет и превращается в золото.

Это – по преданию… А дети-то как сейчас чувствуют Жар-птицу? Интересно…

На уроке рассказываю о Жар-птице в каноне славянской мифологии, говорим об этой птице, и дети приходят к выводу, что она, по большому счету,  – олицетворение счастья. Ладно, счастья, так счастья. Будем рисовать счастье. А дальше – самое интересное: у кого-то Жар-птица получается синяя, у кого-то – розовая. Такая живая эволюция самого образа, преломленная и окрашенная в индивидуальные для каждого ребенка цвета счастья.

Похожая история происходила, когда мы рисовали Аленький цветок. После чего мне стало необычайно интересно посмотреть, как же у детей окрашены другие эмоции. Предложила им изобразить цветом радость, счастье, скуку, гнев, и т.д. Глядя на детские работы, право, было над чем подумать… К примеру, мне всегда казалось, что радость и счастье – одного цвета, только счастье имеет более насыщенные тона. Не тут-то было! Радость могла быть голубой, а счастье – розовым! Оказалось, что скука может быть синей, фиолетовой, и никак не серой… В общем, материала для исследования – море…

Безусловно, всем нам хочется научить детей чему-то хорошему, и мы, в меру сил, это делаем.

Но так интересно узнать, как укладываются в сознании ребенка те или иные понятия! Как архетипически он мыслит? В свое время психологи в университете провели следующий эксперимент. Они собрали разноязычных студентов, дали им лист бумаги с нарисованной декартовой системой координат и произносили слова, являющиеся символами архетипов коллективного бессознательного: мать, родина, дом, младенец и т.д. Студентам было предложено найти в системе координат точку, соответствующую слову (интуитивно, конечно). Слова произносились на разных языках: сначала – на одном, потом – на другом. И вот что удивительно! У одних и тех же людей, одни и те же слова, но произнесенные на разных языках, фиксировались в разных точках декартового пространства. О чем это говорит? О том, что значение одного и того же слова в контексте культуры, определяемой языком, имеет различное наполнение.

Мне стало интересно, как дети воспринимают понятие «святость», не вербально, конечно.

Спрашиваю, одно и то же значение имеют слова «церковь» и «храм»? Дети говорят, что значения разные. Пытаемся выяснить, в чем же разница. Кто-то говорит, что храм – больше, чем церковь. Наверно, это – правильно… Кто-то вспоминает, что есть «храм науки», «храм искусства», стало быть, «храм» – это не обязательно религиозное понятие. Тоже – правильно. А что стоит за этим понятием? О чем говорит слово «храм»?

Дети-то – народ умный, если дать им возможность думать, а не стараться втолкнуть наскоро в ребенка свое знание. Думают… И кто-то додумывается, что, наверно, это слово говорит о святости. Вот! Нашли!

Вряд ли ребенок (да зачастую – и взрослый) даст определение слову «святость». Да и не нужно оно сейчас, определение. Но дети чувствуют святость, это понятие заложено в сознании. Пытаемся рисовать ХРАМ.





Интересны рисунки на тему «Пасха». Мы обсуждали, что означает воскресение (не только в контексте воскресения Христа), и почему праздник – светлый. Дальше – символика Пасхи.

С символикой – сложнее. В православии – пасхальные яйца, куличи, у католиков – пасхальный заяц. Этих безумного размера и цвета зайцев я насмотрелась в Нью-Йорке. Почему именно – заяц, так и не поняла, и перед занятиями решила выяснить в ближайшем храме (на Владимирской площади), что же у католиков этот заяц символизирует. Когда мы рисовали рождественскую открытку, мы разбирали православную и католическую символику, а с пасхальной символикой я сама не разобралась.

Пришла в храм, людей много, священников поблизости нет. Гляжу – пробегает мимо молодой священник. Я его изловила и задала вопрос. Ответ был потрясающим: «У меня – перерыв. Станьте в очередь на исповедь, когда дойдет очередь, спросите».  Ну…  К исповеди по поводу зайца я была не готова, пришлось забраться в Интернет.

Если проанализировать детские работы, то можно заметить, что в некоторых – чехарда: дети в открытку наталкивают все символы, которые видели: и зайцы, и пасхальные яйца – на одной открытке. Но, в основном, - яйца и всевозможные куры с цыплятами. У кого-то – явно обезумевший цыпленок, у Антона Одуха (отъявленного и очень умного хулиганистого ребенка) – просто Петух-автопортрет. Одух (русский негр) – такой и есть. Он свою работу при записи на диск подписал «Куряка». 

По сути, в каждом рисунке, человек рисует себя. К примеру, работа Зуйковой Кати. Она – автопортрет, как и у маленького Гилея Максима. Мусульманка Рошан Диана тоже рисует пасхальную открытку, хотя я ей предложила сделать рисунок на свободную тему, если тема открытки почему-то не нравится. Но формы – геометрические, Диана явно преодолевает внутреннее сопротивление. У нее был выбор, но Диане легче сопротивление преодолеть, чем проявить инициативу: ребенок так воспитан. На следующем занятии она уже – в другом состоянии, рисунок получается живой и вдумчивый. Диана – талантливая девочка… Загорская Ася почему-то рисует колибри на пасхальном яйце. Откуда такие мотивы? Наносные или архетипические? Мама у нее – русская, а  папа – какой национальности? Как-то бабушка Аси говорила, что он – художник, но родители вместе не живут. Асю бабушка воспитывает.

У меня, лет 15 назад, был дивный ученик – Левон Айвазян, армянский мальчик. Он родился и вырос в Петербурге, в Армении был только однажды, недели две, не более того. Мы рисовали обложку к книге, которую нужно было орнаментировать. Когда я взглянула на работу Левона, у меня дух захватило: просто Сарьян! Такое полыхание красок, и насыщенность красок такая интенсивная, которая и не снилась питерским детям. Не тянет их к такой палитре, мироощущение, цветоощущение другое.

Цветовосприятие человека во многом определяется освещенностью местности, где он вырос. К примеру, у эскимосов есть более 40 слов для обозначения цвета снега. Стало быть, они видят эти 40 оттенков снега. Сколько оттенков снега видим мы?

У узбеков – около 40 слов для обозначения оттенков синего и голубого цвета…

У меня есть приятельница – художник по стеклу. Она родилась и выросла в Петербурге. Наташа говорит: «Солнце светит, я работать не могу, просто слепну!»  Муж у нее – художник, вырос на юге. Он говорит: «Нет солнца, я работать не могу, просто слепну!»

В Ташкенте есть станция метро «Чиланзарская». Она украшена горельефом, керамическим. На стенах – дивные картины, в которых синий цвет перетекает в зеленый цвет через фиолетово-сиреневый. В моем восприятии это просто не укладывалось, но красота была такая, что мы с дочерью, которой тогда было 7 лет (сейчас она – художник, специализация – книжная графика), каждый день ходили на эту станцию «понимать» цвета. И «доходились» до того, что станционные смотрители, на всякий случай, вызвали милицию, дабы выяснить, все ли у нас с психикой в порядке, нормальные ли мы люди. А мы приходили и смотрели, часами.

Подобный случай был и с рассматриванием ворот в ташкентской мечети. Вообще, постижение принимает иногда довольно юмористические формы, не академические. В Ташкенте, в старом городе, есть мечеть, у которой ворота – диковиннейшее произведение искусства. Высокие ворота, вероятно, в два человеческих роста, если не выше. Очень массивные, толстые, с коваными ручками, к которым были прикреплены огромные кольца. Одни ручки чего стоят! Эти ворота были орнаментированы (снизу доверху!) резьбой по дереву, сложнейшим орнаментом, который мы не видели даже на минаретах мечетей. Резьба – едва ли не горельеф, так глубока она была. Орнамент, тем более – восточный, – сложнейшая тема, и интереснейшая. О символике орнамента и не говорю, это – отдельно… Но сами геометрические формы таковы, что осознать этот орнамент, уложить его упорядоченно в сознание, нам с дочерью никак не удавалось. Мы ходили к этим воротам, и смотрели, смотрели…

Известно, что женщин в мечеть не пускают, тем более – европейских. Мы и не посягали на осмотр самой мечети. Но однажды к нам вышел сторож и сказал, что он впустит нас во двор мечети, осмотреть ее снаружи, только мы должны обещать, что от ворот не отойдем. Он решил, что наше молчаливое стояние перед воротами мечети изо дня в день – просьба впустить во двор. Я очень удивилась, но уж коль нам была оказана такая честь старым сторожем, мы зашли во двор, не долго там постояли, смиренно поблагодарив старика за его доброту.

Постижение чужой культуры, ее архетипических основ – процесс, уходящий в бесконечность. Сейчас в школах много инородцев, и работа с ними требует ювелирной тщательности и аккуратности, чтобы не травмировать ребенка. Можно говорить, конечно: «Понаехали тут!» Но «понаехали» родители, а ребенок – это совсем другое, ребенка-то привезли, не спрашивая его, нужно это ему или не нужно.

Был у меня ученик – чеченец, вроде как вполне адаптировавшийся в Петербурге. Спрашиваю: «Тебе нравится жить в Петербурге?». Он отвечает, что не нравится, потому что в Петербурге скучно. Я удивилась: «Как же тебе здесь скучно? Здесь столько театров, музеев, парков! А закаты какие! Ты на небо смотрел?» Мальчик вздохнул и сказал, что на все он смотрел, но ему скучно, потому что нет гор.

И т.д.

Каждый урок – наблюдение, исследование, можно монографию писать. А интересно-то как! Вот она – Жизнь, такая, какая она есть. Каждый день… Каждый урок… Каждый ребенок – глубоко индивидуален, и всегда интересно, как тема урока преломляется в его сознании. Это – МИРЫ!

Евтушенко писал: «Не люди умирают, а миры…» Так и есть. А уж миры детства, еще не зашоренного, не клишированного – это просто Космос.