Роза Мира — диалог культур и культура диалога

Сама идея «истины истины» может родиться только в том в мире, где возможен вопрос Пилата «Что есть истина?», – «истина истины» как поиск «того», что делает «истину истиной». Именно так возникает идея найти «путь», «критерий», «соль истины», «истину истины».

Цель моих заметок – показать, что Истина – это подлинная реальность.
А «истина истины» – путь в эту подлинную реальность, в подлинное существование.
И вопрос «Что есть истина?» возможен только в мире (в душе), где не всё есть истина, не всё есть подлинная Жизнь, где есть «ложь» и «ложное».

В мире, где нет лжи и нет ложного, где всё есть подлинное существование, такого вопроса просто не может возникнуть, ибо в таком мире истина есть всё и нет ничего, кроме истины. Сам вопрос об истине снимается в таком мире – за ненадобностью. Нет в таком мире и самого понятия «истина», ибо истина есть ВСЁ.

Так же не может возникнуть вопроса «что есть свобода?» в мире, где всё есть свобода и нет ничего от необходимости, никакого насилия извне, никакой «объективной реальности», насилующей «субъективную» реальность «Я». Вопрос о свободе возможен только в «царстве необходимости», где не всё есть свобода.

Так же не может возникнуть вопроса «что есть любовь?» – и не нужны никакие «критерии любви» – в мире, где всё есть любовь и нет ничего, кроме любви.
Так же не может возникнуть вопроса о Боге в мире, где всё есть Бог и нет ничего, кроме Бога.

Такой мир мы называем Царствием Божием – Духовной реальностью, которая внутри нас и в которой «всё во мне и я во всём».

Раскрытию этих тезисов, не живущих один без другого и не воспринимаемых по отдельности как «объекты» (пусть «объекты философские» – в качестве «понятий» или «категорий» проецируемые в реальность человеческого разума), и будут посвящены мои «заметки».

А начну – с терминологии: со слова как такового.
И начну от противного: истина есть не ложь.

Дать исчерпывающее определение ни одному «большому слову» (логосу, смыслу, понятию) или создать для него «систему систем» (претензия метафизики) невозможно в мире, в котором часть не может включать в себя целое как свою часть. Такая «математика» абсурдна в нашем мире и неприемлема для нашего разума, стремящегося к адекватному отражению «объективной реальности». Более того – в мире, где встаёт сам вопрос (а он встаёт перед каждым существом, живущим в таком мире и наделённым разумом) об «объективной или субъективной реальности», невозможно дать описание ни одному из понятий (лучше: слов – слово больше, чем его смысл), невозможно создать единый «контекст контекстов».

И главное препятствие – сама реальность такого мира, внутри которой невозможна единая система смыслов (невозможна в принципе). «Большие слова» – истина, любовь, Бог, человек, бытие и т.д. – символизируют Целое, которое не может быть ни вмещено в часть –  в одну из своих «проекций», ни в сумму всех частей – в сумму всех возможных своих «проекций» – в «проекцию проекций».

Целое нельзя вместить в мир, в котором существует само разделение на целое и составляющие его части. Только в мире, где каждая часть в то же время есть Целое, а Целое есть часть каждой из своих частей, слово (понятие) включает в себя все свои контексты и контексты всех других слов (понятий) – неслиянно и нераздельно. Увы, такая философия и такая филология для нашего разума являются логическим противоречием.

Первый ход (чисто филологическое хулиганство), который мне пришёл на ум и я хотел сделать навстречу автору книги «Истина истины» и с которого можно было бы начать нашу «метафизическую партию», – это задаться вопросом(и):
 А почему бы не пойти дальше и не написать «Истину истины истины»?
Или так – почему бы не издать серию книг: «Художественность художественности», «Красота красоты», «Гармония гармонии», «Добро добра», «Божественное Божественного», «Мудрость мудрости», «Поэзия поэзии», «Логос логоса»,  «Жизнь жизни», «Творчество творчества», «Любовь любви», «Свобода свободы» и т.д.
Это хулиганство, но в нём есть доля «истины истины».

Разум хочет системы и верит в систему. Не может не хотеть и не верить, иначе рехнётся. И эта вера разума в систему оправдана его свободой: всё-таки система лучше (свободнее) хаоса. И система – путь от хаоса к космосу. Но космос не есть система. И система не есть космос. Организм не есть система. Космос (организм) есть Целое. А Целое – не система. Система состоит из частей – целое состоит из целого. Каждая «часть целого» есть ВСЁ ЦЕЛОЕ: не только микрокосм, но и микротеос. Вселенная – Целое – входит в человека как часть…
Впрочем, я о «словах» (труднее всего писать словами о словах: о вещах легче намного).

Предположим, что нам удалось создать грандиозную метафизическую систему, где «большие слова» нашли каждое своё место и раскрываются при помощи других слов. Предположим, такая система создана. А дальше – что?
Дальше – смерть.

Только пока «метафизика» (пользуюсь авторским понятием «метафизики» из книги «Истина истины») не достигла своей цели – не создала единую метафизическую систему – она жива и она имеет смысл (свой неповторимый «живой контекст»).

В мире, в котором существует вопрос – «а что дальше?», – невозможна единая «система систем». Прежде чем строить систему понятий, нужно понять природу времени и природу «я». Эта «природа» (я-времени) и есть «истина истины». Это и есть любовь.

Я опять забежал вперёд (или назад?)…
В мире, где есть само понятие относительности, невозможно создать систему, адекватно отражающую (хотя бы отражающую, а не вмещающую) абсолютное. В таком мире абсолютное мыслится как что-то застывшее, так же мыслится и вечность внутри времени. Истина – это реальность абсолютного.
Относительное – проекция абсолютного (одна из).
Время – одна из проекций творящейся вечности (истинного времени).

Слово – проецируется в словах, создающих «живые контексты».
Каждое слово – в своей отдельности – непереводимо на язык других слов. Только в их окружении – в «живом контексте любви» – слово начинает понимать (узнавать) самого себя, узнавая другие слова в себе, а себя в них – каждое как неповторимость и единственность.
Это Слово может быть «человек» (имярек), Бог, Истина…

Слово включает в себя и понятие, и образ, и чувство и что-то ещё… – самое главное и невыразимое: свою глубину и тайну.

Существуют религиозные, мифологические, философские, мистические, символические, культурологические, научные, метафизические и т.д. и т.п. КОНТЕКСТЫ ИСТИНЫ.
Существуют национальные КОНТЕКСТЫ ИСТИНЫ.
Существуют личные КОНТЕКСТЫ ИСТИНЫ.

Истина (как слово и как целое) отражается (воплощается) в бесконечных контекстах, каждый из которых – целокупен и истинен. Вся совокупность этих контекстов (творящаяся бесконечность) является символизацией, отражением и воплощением творческого Духа Истины в нашем мире и во всех неисчислимых мирах космоса.

Бесконечность контекстов является символом Творящейся Истины. Если бы вечная истина была застывшей, объективной и раз и навсегда данной как «объект объектов», она б нашла способ отразиться в материальных мирах в виде пусть грандиозной, но системы. То есть – все контексты истины можно было бы объединить в один КОНТЕКСТ как его части (претензия науки вообще и «метафизики» – как науки – в частности).

Целое не является суммой частей. Никакого единого (общего) КОНТЕКСТА ИСТИНЫ нет и быть не может. Но есть множество цельных КОНТЕКСТОВ ИСТИНЫ, способных (потенциально) к общению друг с другом в любви, без смешения в каком-то одном «общем знаменателе». Такое общение контекстов и есть КОНТЕКСТ КОНТЕКСТОВ – максимальная полнота раскрытия абсолютной истины в мире относительном. Но этот «контекст контекстов» не есть сама Истина, лишь максимальная полнота её символизации и её творческого проявления себя вовне.

И задачей любого: философского, научного, религиозного, художественного, мифологического, метафизического – творчества (индивидуального или коллективного) является создание ещё одного неповторимого живого контекста истины, которого не было раньше, но который уже есть в духе (в потенциальной глубине его свободы) – как раскрытие Творческого Замысла Бога и как Богосотворчество.

Каждый контекст национальной культуры состоит из множества цельных истинных контекстов, не сводящихся к непротиворечивой логической системе в принципе, но дополняющих друг друга, как утро и вечер, осень и весна, религия и наука, мифология и философия, поэзия и математика…
И каждый из контекстов включает в себя все контексты.

И только в том или ином контексте мы можем прочувствовать и понять ещё одну грань любого «большого слова». Так же, как в индивидуальном лице мы можем понять (прочувствовать) реальность любви. Без лица любовь для нас является лишь умозрительной, абстрактной, предполагаемой, не становящейся ни нашей внутренней реальностью, ни реальностью мира.

Любая попытка свести все контексты к единому «общему знаменателю», в единую непротиворечивую «систему систем», приводит (в нашем мире!) к смерти «живого контекста», к утрате его неповторимого ЛИЦА.

ЛИЦО и есть контекст Истины.
И такие контексты творятся, а не складываются в систему как компиляции частей (других контекстов).

Научиться общению контекстов – главное и самое трудное искусство. Общение тоже творится…

Нельзя понять целое как сумму его бесконечных проекций (контекстов), но лишь символически – в этом бесконечном разнообразии «живых контекстов», творящихся «проекций истины», мы можем в глубине своего духа «прочувствовать» Истину – как подлинную реальность.

«Истина истины» есть глубинная память о подлинной духовной реальности, заложенная в каждом из нас. Человек принадлежит не только этому миру, но и миру Истины. Только поэтому мы способны воспринимать частные относительные истины, через которые просвечивает в нашем мире наша Живая Истина, не вмещаясь ни в одну из своих проекций, ни в один из своих контекстов. И только поэтому мы способны возмущаться лжи и отвергать ложное.

Истина жива внутри нашей Глубины  – и мы узнаём её по отблескам в мире необходимости как свою Свободу, как свою Духовную Родину, узнавая в Ней и самих себя…

Истина есть Тайна.
Истина истины есть любовь – путь в Тайну, путь в нашу подлинную реальность…
И шаги на этом пути – творимые нами живые контексты истины.

Только уже имея истину внутри себя, существо может сказать: «это – ложь, это – не истина»: есть с чем сравнивать.
Должна быть внутри память о подлинном, чтобы отличить и обличить фальшь.
Если есть понятие лжи, то есть то, что противоположно лжи, то есть – истина.
О лжи существует именно «понятие»: лжи – как самостоятельного бытия – нет.
Истина же и есть подлинное бытие, подлинная реальность, а не понятие. 

Существуют только Подлинник и фальшивка (искажённый подлинник или черновик): Бог и «обезьяна бога», Истина и «обезьяна истины», Добро и «обезьяна добра» и т.д.
Только имея в глубине своего духа образ подлинной красоты, мы можем видеть уродство.

Мир, в котором есть ложь (бесчисленные искажения подлинного существования), мы можем признать только миром относительным, не совсем подлинным – миром переходным от небытия к бытию, становящимся (в подлинном мире нет лжи, подлинный мир и есть истина – это синонимы).

Но мир относительный не может быть отделённым от мира подлинного, абсолютного (не путать с чем-то конечным и застывшим), не может быть где-то вне подлинного: мир относительный есть часть мира абсолютного, входящий в подлинное существование, как черновики и эскизы входят в готовое произведение искусства, которое в свою очередь входит как часть (этап) в целостное творчество Художника.
Время есть часть вечности.

Только имея внутри себя мир подлинный, духовный («образ и подобие Божье»), мы можем обличать ложь, отличать фальшивое от подлинного; только опираясь на память-предчувствие подлинного существования, мы не удовлетворяемся миром относительным, эмпирическим. Не было бы внутри нас Подлинника, не было бы у нас неудовлетворённости фальшивкой: самих понятий «зла» и «лжи» не могло бы возникнуть внутри нас.

Не было бы внутри нас памяти-предчувствия о мире духовном, где всё есть свобода, любовь и творчество, мы бы не могли испытывать дискомфорта от мира необходимости: он был бы единственным – и нам бы оставалось только хорошо к нему приспособиться. Тоска о Подлинном существовании, о всеобщей любви и полноте свободы – лучшее подтверждение того, что существует мир Подлинный и что он и есть Истина.
И этот подлинный мир может быть только миром духовным (целостным и свободным).

Истина истины есть процесс отделения фальшивого от подлинного, процесс перехода черновика в беловик.
Истина есть подлинность.

Только дух по-настоящему свободен – определяется изнутри: только в реальности духа нет внешней насилующей необходимости. И только в глубине своего бессмертного божественного духа мы знаем Истину и живём в истине: мы символически говорим об этом как «быть в духе», ощущать «полноту жизни».

Истина не может быть насилием извне, истина может быть только в свободе и только свободой, определяться только изнутри – как подлинное существование в подлинной реальности, и эта реальность может быть только духовной (внутренней, целостной, бессмертной и абсолютно свободной от любого внешнего давления, даже если это давление есть «дважды два четыре»).

В любом материальном мире существуют внешние объекты, есть разделённость внешнего (объективного) и внутреннего (субъективного), поэтому ни один из материальных миров нельзя признать миром Подлинным, миром Свободы.
Все материальные миры – это миры становящиеся, миры относительные. В них просвечивает и отражается (но не вмещается) подлинное, вечное (истинное время).
В них существуют моменты (миги) подлинности (полноты бытия) – прорывы вечности, абсолютного и целого в относительное и частное.

Истина отражается и символизирует себя в мире относительном (материальном), но не вмещается и не может вместиться в него, как не может вместиться художник ни в одно из своих произведений целиком. Но в каждом из произведений присутствует целостный творческий дух художника, и только он даёт качество и смысл всем деталям и частностям.

Истина – это то, что мы называем качество и смысл в событии, в объекте, в любом пространственно-временном срезе мира.
Истина и есть качество бытия, его подлинность. И поэтому истина есть дух.

Никто не может показать – вот дух. Но мы можем прозревать качество и смысл в тех или иных объектах и событиях, различать подлинное и фальшивое в них. И можем мы это делать только из глубины своего духа.
Дух познаётся только духом: целое целостным, истина истинным, любящий любимым, свобода свободным.

Истина истины и есть путь от необходимости к свободе – и этот путь есть любовь: раскрытие «я» в «ты» и «ты» в «я».

Всё внешнее (объективное) через любовь становится внутренним: нет никакого «не-я» (объекта), но есть только «ты» внутри «я» – и «я» живо только внутри «ты», – это и есть подлинная духовная реальность, подлинная жизнь, Царствие Божие.

Мы живём в разорванном времени относительного мира. Настоящее неуловимо, прошлого уже нет, будущего ещё нет. В прошлом никогда не было прошлого (было настоящее): прошлое есть только в памяти. В будущем нет будущего – есть настоящее. Будущее есть только в мечтах и предчувствиях. Время творится. И разорванное время – атрибут любого материального мира – есть творческая сила Истинного Времени.

Время творится целостно: не только будущее творится, но творится и прошлое.
Истинное время (вечность) есть полнота времён.
В полноте времён нет ни прошлого, ни будущего – есть цельное творчество бытия.

Всё, что было истинного (подлинного) во времени разорванном, входит в Истинное Время, Подлинное Существование. И это Истинное Время может быть только Духовным, Целостным, Внутренним: только в духовном не бывает разрывов, разделённости, ничего не исчезает безвозвратно, только в духовном нет ничего чуждого (как в пространственном, так и во временном смысле) – «всё во мне и я во всём».

Символически можно сказать, что истинное Время и есть Память ставшая Бытием.
В истинном времени (в вечности) нет разделения между памятью и бытием.

Истина истины есть творящаяся память об Истине.
Память ставшая бытием и есть Истина.

Есть два ощущения другого «я»: как «ты» (в любви) или как «не-я» (объекта). Я утверждаю, что если для «я» нет ни одного «ты», рождённого в этом «я» творческим актом любви, то нет и самого «я». Такое «я» превращается в пустую оболочку, в «обезьяну я», в то, что мы называем «эго» или «семенем дьявола» в нас (эйцехоре). Такое «я», лишённое любви к «ты», выпадает из бытия, перестаёт быть. Иллюзия (имитация) бытия достигается вампирической неутолимой страстью вобрать в себя все «не-я» – это не что иное, как «похоть жизни», «похоть бытия». Только любовь даёт нашему «я» бытие, которое начинается с рождением в этом «я» «ты», а в «ты» рождается твоё «я». «Я» живо лишь в «ты». Нет истины, где нет любви, потому что нет никакого «я» (субъекта и его бытия), кроме как в «ты». Восприятие другого не как «ты» внутри твоего «я», а как «не-я» есть ложь, «не-истина».

Бог есть любовь. Для Бога всё есть «ты», для дьявола всё есть «не-я». Бог отдаёт Себя каждому «ты», дьявол стремится вобрать в своё «я» все «не-я». Бог есть истина, дьявол есть ложь. Эти обе полярных духовных тенденции мы можем отследить в своём «я». Насколько жива в нас первая «тенденция», настолько живы и мы: истина и есть подлинное существование, ложь есть небытие, прикидывающееся бытием и похотливо вожделеющее бытия, не в силах им стать. Бытие рождается только в момент рождения «ты» в «я», то есть в акте любви. Любви противостоит не ненависть, но эгоизм (имитация бытия, похоть бытия). Ложь (зло) есть имитация истины, фальшивая истина, изолгание истины.

Объекта «истина» не существует, существует лишь я-истина ты-истины и ты-истина я-истины. Далее приведу отрывок из своего эссе «Человеческий фактор», где я описываю свой внутренний опыт познания истины одного лишь стихотворения: истина не только человека или мира (творений Божьих), но и любого человеческого творения не может быть познана извне. Чтобы познать стихотворение, должен произойти акт любви – и в твоём «я» загореться «ты» автора этого стихотворения, которое живо его духом. Этот дух и есть «я-истина» стихотворения, познаваемая как «ты-истина» внутри твоего «я». С рождением «ты-истины» любого стихотворения, картины, симфонии внутри «я» рождается само это «я». Ибо «я» – это путь. И каждое рождение в нём «ты-истины» есть шаг к «я-истине», к подлинному Существованию «Я» в Истине. И этот путь есть любовь – истина истины.

«…Постараюсь найти слова, чтобы описать один из самых глубоких и ключевых «личных опытов», который больше всех рассуждений и проповедей помог мне прочувствовать всю степень иллюзорности (читай: закрытости) «я» и пережить в то же время всю непреходящую божественную ценность лица (личности, лика), открытого и единого, но не растворяющегося в этом единстве. Для разума это антиномия отношений части и целого. «Никакая часть не может включать в себя целое как часть», такова логическая формула. Но сначала – опыт.
 
В конце 90-х я готовил серию чтений под общим названием: «Поэт как вестник высшей реальности». Слушателей было немного, но они были искренни. Провёл я таких чтений чуть больше 10. Потом изменились внешние обстоятельства – и чтения оборвались на поэтах Серебряного века. Каждое чтение длилось примерно 1,5 часа. Я решил придерживаться хронологического порядка. После первого, как бы вводного, чтения (Ломоносов, Державин, поэты пушкинской плеяды) шёл Пушкин. Хронология обязывала. Но сразу перейти к чтению Пушкина (самого труднодоступного из всех русских поэтов, по мнению Мандельштама) всё равно что прыгнуть без разбега через пропасть… От себя добавлю, что эта труднодоступность – ловушка для читателя или слушателя – кроется в кажущейся лёгкости пушкинского стиля; и в силу этой гладкости формы можно впасть в «быстрое чтение», проскользить по поверхности, не увидев и сотой доли уходящего в небо смысла и не услышав льющейся из глубин народной души величественной и прозрачной музыки. Неподъёмная трудность задачи при такой быстроте перехода мною осознавалась: по-хорошему Пушкина надо было читать в конце; но тогда бы я не успел, как выяснилось позднее. Так что моя поспешность и даже своеобразная наглость в данном случае помогли (в 99 случаях из 100 это приводит к обратному результату). Видимо, совокупность всех этих психологических обстоятельств вызвала какое-то размягчение моего «я» (как сказать по-другому, не знаю).
 
Смысл совершившегося я осознал не сразу. В полном объёме, может быть, до сих пор не могу перевести этот «внутренний факт» на уровень дневного сознания; но по прошествии события этот «факт» стал передо мной с огненной очевидностью случая, не требующей никаких доказательств. Находясь внутри «события», я не видел ничего необычного (задним числом я посчитал время: «это» произошло примерно минут через 30-40 после начала чтения и длилось ещё минут 20 по окончании); я произносил пушкинские строки – и очень старался поначалу войти в их дыхание, передать их неуловимую музыку, а потом… Что было потом, я смог увидеть, только выйдя из этого «временного отрезка» (нарочно не употребляю здесь слово «состояние»: это было не состояние, не артистическое перевоплощение, а свершившийся факт). Я читал…
 
… и люди слушали мои стихи. Кто-то реагировал неплохо. Но всё в общем-то шло в пределах моих обычных чтений. Мне необходимо иногда устраивать их: старые песни должны уступить дорогу новым, а чтение вслух очень способствует такому отмиранию старых пластов. В Царском получалось лучше, с большим искусством, но теперь я стараюсь читать так, чтобы «искусства» было как можно меньше. Ритм и смысл – вот два полюса, между которыми приходится балансировать. А выражение хорошо для незрелых стихов: оно искупает как раз их незрелость, наполняя недостающим огнём. Без огня нет поэзии. А без поэзии нет жизни…
 
Потом – как будто кто-то переключил свет. Как этот «переключатель» сработал в начале, я не заметил и не замечал никогда в последующем. Я очнулся – и понял; вернее – увидел, что произошло. В этот час я был Пушкиным. Я читал свои стихи. И думал о них, как о своих… То же у меня потом стало происходить и с другими поэтами (не со всеми; но «таких случаев» уже не один и не два). Примерно с середины чтения (когда-то чуть раньше, когда-то чуть позже) щёлкает как бы «переключатель». Я не только не замечаю этого момента, но даже не чувствую самого перехода. Понимаю, что произошло, только по окончании, когда «перещёлкнет» обратно. Это происходит настолько естественно и незаметно для меня, что ни разу во время «события» мне не показалось, что тут что-то не то... Хотя каждый раз, как «это» проходило – и я был опять я, Ярослав Таран и так далее, каждый раз я давал себе слово и настраивался на то, чтобы «ущипнуть» себя, находясь «во сне» (это очень похоже на своеобразный сон наяву). Но внутри самого «сна» мне ни разу! не пришло в голову, что я «сплю». Наверное, не удивительно, что такого никогда не случалось наедине (а я люблю читать вслух), только в присутствии хотя бы трёх слушателей; причём степень и глубина их восприятия, по-моему, не играют определяющей роли.
 
Всё это было бы просто интересным «фактом», может быть для психиатров в первую очередь, и только; если бы живой опыт (а не застывшая память о нём) не обогащал меня и как человека, и как поэта, по сей день продолжая струиться в душе незамерзающим и нескудеющим источником полноты и радости жизни. Это – процесс. Но переводить сам опыт в слова я могу лишь в художественных образах; а здесь попробую дать только беглый намёк о сути этого живого воздуха души при помощи нескольких нанизанных друг на друга неуклюжих «афоризмов-антиномий»:
 
Часть включает в себя целое, частью которого она является, как свою часть, не исчерпываясь этим целым до конца:
человек – часть природы, но природа только часть человека;   
человек часть метакультуры, но метакультура только часть человека;
человек часть церкви, но церковь только часть человека;
человек часть космоса, но космос только часть человека.
И только по отношению к Богу эта «формула» не работает.
 
«Всё во мне, и я во всём»: капля отражает мир, кроме себя самой.
Быть самим собой – значит не знать себя.
Вхождение в твоё «я» других «я» составляет содержание твоего «я».
Чем больше этих «я» – тем сильнее любовь к каждому.
Сила любви не распыляется, а усиливается пропорционально количеству любимых; и вся сила этой любви направлена на каждое конкретное лицо: чем больше других «я» входят в твоё «я», тем глубже содержание каждого.
Как же глубоко знает каждого из нас Бог!
 
Принятие внутрь себя другого «я» составляет рост твоего «я», которое входит в состав принимаемого тобой другого «я», ибо подлинная любовь может быть только взаимной.
Твоё «я» существует только в составе существа любимого.
Количество объемлемых тобою «я» пропорционально росту твоего «я» и любви в каждом из них, направленной всей своей «суммарной мощью» на каждого отдельно.
С какой же силой любит нас Бог, если количество созданных Им свободных «Я» превышает пределы нашего воображения, утопающего в бесконечной бездне!
 
Прямопротивоположно устремление демонического «я», отражающегося в нашем «я» как «эго» (эйцехоре): стремящееся вобрать в себя все «я» – при утрате ими своих лиц и исчезновении этих лиц вовне. Это стремление приводит к исчезновению самого вампирического «я» и утрате им своего бытия, ибо оно, как и любое «я», может иметь свою идентификацию и бытие только в составе другого «я». Без любви к другому – утрачивается собственное «я», превращаясь в неутолимую жажду поглощения извне и стирания внутри своей пустоты других «я», ставших чужими и чуждыми. Воистину, обезьяна Бога!
 
Эйцехоре – обезьяна «я». Только любовь есть вхождение в твоё «я» другого без потери им самоидентификации вовне; только любовь приводит к осознанию непреходящей ценности лица любимого, полноте его жизни в тебе, а тебя в нём.
 
Принятие в себя «я» другого как своего «ты» невозможно без существования этого «я» также вовне; как и тебя – вовне для него; но твоё «я» существует лишь в «ты» другого как его часть, а его «я» есть твоя часть и существует лишь в тебе. Исчезновение другого «я» вовне приводит к исчезновению твоего «я» в нём и порождает ненасытимую скуку небытия.
 
Все эти слова не более чем слабая тень того, что можно назвать «любовью-дружбой» в мирах духовных. А о всеединстве Божественной Полноты они не дают даже тусклой «тени от тени». И лишь Великое Молчание отдаленным эхом горнего Слова-Подлинника доносится с поэтических вершин мира до вдохновенной тишины нашего сердца … »

Подведём предварительные итоги нашей дискуссии. Первый итог: форумный диалог как самостоятельный новый жанр состоялся. Мы затронули в этой ветке-дискуссии глубиннейшие, первичные вопросы человеческого бытия, попробовали посмотреть на них с разных сторон. В название этого «параграфа» я вынес фразу из «Розы Мира» Даниила Андреева, процитирую весь абзац:

«У Бога всеобъемлющая любовь и неиссякающее творчество слиты в одно. Всё живое, и человек в том числе, приближается к Богу через три божественных свойства, врождённых ему: свободу, любовь и Бого-сотворчество. Бого-сотворчество – цель, любовь – путь, свобода – условие.»
Д.Л.Андреев. «Роза Мира» Кн.2, Гл.3 «Исходная концепция»

Также в заголовок этого «итогового параграфа» я вынес тезис, не вызывающий разногласий  у обеих сторон диалога:
Цель – творящаяся истина (истина творится). Путь – истина истины (любовь и соборность). Свобода – мир истины (духовная первореальность, подлинная реальность, подлинное существование).

Наибольшие разногласия вызвали два сквозящих сквозь всю дискуссию момента:
1.  Формально-методологический, упирающийся в выбор «языка», на котором ведётся диалог.
2. Все вопросы, связанные с пониманием Духа и духовной реальности, по отношению к реальности природно-эмпирической или душевной.

Остановлюсь чуть подробнее на каждом из этих «пунктов непересечения» (дополняющих, а не вытесняющих друг друга из целостного контекста темы):

1. Выйти из области веры философия не сможет никогда, любой существенный вопрос – о смысле жизни, смысле любви, смысле свободы, о той же истине – будет уходить в духовную область. А вера тем и отличается от знаний, что она внутренне свободна – не требует внешних гарантий и подтверждений.
Вера принадлежит духовной реальности, постигаемой только духовным опытом, вера есть «обличение вещей невидимых», в отличие от эмпирического опыта. А истина, смысл, любовь – «вещи» невидимые. Материализм и атеизм – тоже вера, хоть и с обратным знаком.
Наука тоже ведь начинается с аксиом. А в новом религиозном сознании («эпоха синтеза») сами перегородки между мистикой, мифологией и философией становятся весьма и весьма проходимыми.

Как в мифологии и мистике без веры?
Да и в эстетике тоже. Как можно доказать, что что-то красиво, а что-то нет? А уж тем более – аксиому «красота спасёт мир»? Не только эмпирический опыт, но и красота может быть критерием истины.

Философия на своих вершинах (экзистенциальная религиозная философия 20-го века в особенности) признала уже приоритет мистики и мифологии в последних вопросах бытия: о трансцендентном может говорить адекватно только мистика или мифология. Развитый разум осознаёт свои границы и не тщится их переступать. Глубины духа неподвластны эмпирическому разуму и философским системам и категориям – это уже область чистой мистики, которая может говорить лишь на языке символов и метафор.

Перспектива философии «нового религиозного сознания», философии синтеза, не в создании единой метафизической системы, а в творческом и взаимно обогащающем диалоге с религией, мистикой, мифологией, символизмом искусства и новой наукой, сумевшей осознать свои границы и переставшей претендовать на единственность своей методологии. Для такого диалога нужен общий язык, и этот язык уже выработан тысячелетними традициями, создавать новояз (какое-то очередное эсперанто) не нужно (и даже вредно), но выходить в такой смысловой объём, где различные проекции истины не вытесняют, но дополняют друг друга – вот главная задача и для новой философии, и для нового искусства, и для новой науки, способных отвечать на вызов времени.

Не новую религию надо искать, но диалог-ансамбль религий, а никакая религия невозможна без великой духовной традиции: традиция и есть духовный опыт поколений, отразившийся и сохраняемый в символике. Бережное отношение к этой символике – первый шаг к пониманию друг друга. Выдумывать свою символику и свою аксиоматику – занятие, на мой взгляд, лишённое и перспективы, и санкции Свыше.

Религиозная экзистенциальная философия выходит за границы собственно философских категорий и понятий и немыслима в отрыве от мистического опыта, мифологии и религиозного символизма. На мой взгляд, именно религиозная экзистенциальная философия есть вершина западной и русской философии. А также – такие явления в истории мысли, как Максимилиан Волошин и Даниил Андреев, – их уже нельзя втиснуть ни в один устоявшийся жанр, нельзя причислить ни к одной устоявшейся форме культуры, – это уже явления новой эпохи («эпохи синтеза», эпохи «нового религиозного сознания»); и отделить в этих явлениях человеческого духа и человеческой культуры собственно философское от мистического, религиозного и мифологического невозможно. Даже в таком явлении в науке, как Н.А. Козырев и его «Теория Времени», уже нельзя чётко разделить научную методологию и духовный опыт, мистические прозрения, опыт личной судьбы, символизм мифологии и философскую составляющую.

Чёткое разграничение сфер – это наследие гуманистического этапа. В средневековье такого разграничения не было. Не будет его и в новой эпохе синтеза. Религия имеет дело не с верой, а с Откровением. Мистика – не с мистическими способностями, а с духовным опытом и духовными встречами. Мудрость многолика и не является преимуществом философов (они имеют дело с разумной стороной мудрости, которая не исчерпывает самой мудрости). София не только мудрость, но Вечная Женственность – Живая Соборная Сущность (ипостась Божества). И в таких вопросах без мистики и религиозной символики, только на языке философских понятий «делать нечего».

Также за рамками рацио и логических систем остаётся вся апофатика, вся антиномичность духовного опыта, вся философия судьбы и философия духа. Неоправданная это жертва, ради логической систематичности.

Мой оппонент, как я понял, стоит за чёткие границы философии (в рамках рацио), как ортодоксы от религии за чёткие границы религии, ортодоксы от науки за чёткие границы науки (разумеется, для любых ортодоксов эти чёткие границы являются всеохватывающими и единственно верными, приоритетными), но это уже уходит в прошлое. Прорывы познания – на границах дисциплин и за их границами, в творческом диалоге с другими путями и методами познания. Это и есть эпоха синтеза. Находясь только внутри философских систем, никакую философию синтеза, никакую интегральную философию построить невозможно. Такая философия возможна лишь в со-творчестве с религиозными, мифологическими и мистическими «системами», в поиске общего языка с ними. И примеры такой новой интегральной философии я уже приводил. Для меня это в русской культуре – Владимир Соловьёв, Николай Бердяев, Максимилиан Волошин, Даниил Андреев и Николай Козырев.
Называть их философами или как-то иначе – дело десятое, от ярлыка суть не меняется.

2. Мы начинали с этого ветку – с невозможности выстроить единую систему, адекватно отражающую Истину (реальность абсолютную) в относительном мире, только – в разнообразных контекстах (проекциях) может выражаться какая-то часть истины относительной. Я не верю в возможность в нашем относительном мире построения единой универсальной метафизической системы, которая включает в себя все религиозные и мистические контексты, не верю в примат философии и метафизики над религией и мистикой и в примат «мудрости» («Софии» – в философском, но не мистическом смысле) над духом.

Дух познаётся только духом, подобное подобным. Если бы у человека не было богоподобного духа (по образу и подобию Божества), человек бы никогда не пришёл ни к осознанию подлинности и первичности духовной реальности (все без исключения религиозные традиции об этом), ни к вере в Единого Бога, ни к признанию богочеловеческой природы Христа. Нечем просто было бы это понимать и признавать. Такие истины разумом не берутся, только духовным прозреванием – рождением в духе, любовью – которая едина и у Бога и у человека. И эта любовь – духовна, корни её в глубинах человеческого духа, уходящих в Дух Божественный: исток и смысл всего и вся.

Из данной дискуссии о человеческом  духе я пока смог увидеть как основную парадигму Вашу – утверждение о следующей стадиальности развития человека:  1. Тело. 2. Душа. 3. Дух. 4. Мудрость.
То есть, в традиционную религиозную триаду «тело-душа-дух» добавлена четвёртая стадия, причём как высшая и всеобъемлющая – «мудрость». Как и почему это стыкуется с тысячелетними традициями, я не понял (такого понимания человека я не встречал ни в философии, ни в религиозной символике, ни в мифологии, ни в откровениях мистиков).

Отталкиваясь от самого термина «философия» (фило-софия – это любовь к мудрости, софии) и от нового, введённого Вами, понимания стадиальности развития человека («тело-душа-дух-мудрость=софия»), Вы подводите читателя к выводу о превосходстве философии над другими сферами познания и культуры с одной стороны и о появлении чуть ли не нового вида человека – не «человека разумного» и даже не «человека духовного», а «человека-философа» («человека мудрого») – с другой.

Но я вижу тем не менее возможность согласования Вашей главной философской идеи (парадигмы) с христианской религиозной традицией, вот два приемлемых варианта такого согласования, на мой взгляд:

1) Если под духом понимать ум (логос, эйдос, волю), а под мудростью – собственно дух (образ и подобие Единого, Высшее «Я» человека, духовную монаду), то никаких возражений у меня против выстроенной Вами иерархии нет и эта иерархия укладывается и в религиозную, и в мистическую, и в философскую христианскую традицию (и не только христианскую) и выглядит следующим образом:

1. Дух (Высшее «Я», образ и подобие Единого). 2. Ум (логос, воля). 3. Душа (низшее «я», чувственность, стихийность, дионисическое начало). 4. Тело (материя+форма, аполлоническое начало).

2). Если под духом понимать «дано» – сотворённую Богом монаду, Божью Идею, Высшее духовное «Я», призванное к творчеству Личности – высшему единству духа с душой и телом – к идеалу Богочеловека; а под Мудростью понимать этот идеал (заданность) – ставшую Личность, совершенное единство тела, души и духа Богочеловека, единство в Боге и в любви, то Ваша иерархия опять же не вызывает никаких возражений и будет выглядеть следующим образом:
1.Тело. 2. Душа. 3. Дух.  4. Богочеловек = ставшая Личность = совершенное единство тела, души и духа в Боге.

Таким образом: если под триадой «тело-душа-дух» понимать дано, а под «мудростью» заданность, цель, Богочеловеческую Личность, то опять же никаких возражений.

_____________

В качестве ИТОГА состоявшейся дискуссии в ветке «Истина истины» я повторю три ключевые цитаты, составляющие как бы ту красную нить смысла, на которую нанизываются все остальные мои тезисы, созидающие живой контекст (той части ветки-диалога, что вёл я: на большее, кроме создания ещё одного из многих и многих контекстов в теме Истина (или Истина истины) рассчитывать с моей стороны было бы детской самоуверенностью, если не наглостью). Если мне удалось создать пусть маленький, но живой контекст, несущий свою частицу смысла и какою-то одною своей гранью дополняющий всё написанное на эту тему во времени, я буду считать свою задачу выполненной в данной конкретной ветке форума.

«Нет истины, где нет любви.» Александр Пушкин.

«Критерий достойного или идеального бытия вообще есть наибольшая самостоятельность частей при наибольшем единстве целого». Владимир Соловьёв.

«У Бога всеобъемлющая любовь и неиссякающее творчество слиты в одно. Всё живое, и человек в том числе, приближается к Богу через три божественных свойства, врождённых ему: свободу, любовь и Бого-сотворчество. Бого-сотворчество – цель, любовь – путь, свобода – условие.» Даниил Андреев.

К сожалению, нелюбовь многих «лириков» к математике кроется не в ее сухости, а в их неумении дешифровать эти смысловые компрессии. Впрочем, аналогично математики чураются поэтов из-за неумения дешифровать те поэтические вИдения, которые скомпрессированы в художественных символах.

Думаю, что корни взаимной нелюбви здесь глубже - не в неумении дешифровать, а в полярном векторе восприятия мира: математика - крайняя точка объективации, лирика - крайняя точка субъективности. В их противостоянии - противостояние объекта и субъекта - как таковых, а это противостояние и есть то, что называется "грехопадением", отчуждением объекта и субъекта, выбросом мира вовне, в царство необходимости из Царствия Божьего (Царствия Свободы), которое внутрь нас есть (в Духе).

 В Истине же (подлинной реальности) снимается само различие между объектом и субъектом, поэтому любая крайняя точка не может быть исходной для пути к Истине: путь к истине и есть "истина истины". Не может быть путём и любая проекция истины: проекция всегда конечна (ограниченна) и не может быть Путём по определению. Так что не всё так просто, Сергей: если бы дело было только в неумении дешифровать те или иные системы символов (понятий), - давно бы нашлись дешифровшики; дело в том, что в нашем мире вообще невозможна "система истины" - в принципе невозможна, только её проекции...
Но по порядку: начинаю заполнять текстом Параграф первый...

Теорема
Мне кажется, что вы оба говорите о ПУТИ познания истины в виде её абсолютной вершины, об истинности этого Пути. Но, однако, если вы действительно движетесь к истине как к абсолютной вершине, то и Путь не может быть неистинным, ложным, то есть таким, чтобы он вёл к неистине как к ложной вершине. Он всегда истинен.
Если же говорить о пути к ложной вершине, то путь к ней тоже истинен.
Неистинный путь к ложной вершине ведёт к истине.
Это простая бинарная логика простой статики рассуждений.
Следствие и продолжение
Когда же мы переходим от статики рассуждений к динамике мысли, то наблюдаем разворачивающийся процесс во времени как качание от одной логической посылки к другой с целью осуществления истинного (реального) процесса движения относительной истины к вершине абсолютной. И в этом движении лишь максимизация относительной истины указывает истинный Путь.

И позиция Ярослава, и Ваши комментарии предполагают, что есть где-то вершина, есть где-то путь, есть где-то оценка этого пути как ложного или истинного до самого пути, движения. А я предполагаю, что никакго пути, никакой вершины нет до того, как человек, их сам начнет инспирировать. Конечно, какие-то предпосылки есть, но новые вершины человек  творит сам, и до этого его творчества их нет, и тем более не известно, истинные они или ложные.

Ваше предположение непонятно

Без априори заданной истинности и ложности невозможно предварительно мыслить, не то что «инспирировать» и творить. Работа над искусственными языками и искусственным интеллектом доказала, что начало – это разработка оценочного поля для любого действия, тем более для творческого. Без предварительной и последующей оценки нет творчества.. Это основа распознавания.

А, с другой стороны, как может человек творить сам вершину абсолютной истины? Сколько уже было подобных вершин создано человеком за его историю, и большинство из них оказалось вообще не истинами. Наверное, вершина абсолютной истины потому и абсолютна, что творится не человеком?

Как-то Вы сужаете пространство творчества до совершенно ничего не смыслящего человека, без оценочных инструментов, предлагая нам выход в отказе от существования вершин истинности, независящих от человека. Но это же отказ от Логоса! Поясните подробнее.