Концерт "Чёрное и белое". Выступление Марьи Куприяновой (LWint)
Марья Куприянова - чтения "Чёрное и белое"аминазиновое
от процедурных ангелов в белом-белом
цепью следов, по снегу тревожным бегом
от неизбежных капельниц, манной каши,
прочь от того, кто зрит прегрешенья наши,
зрит наготу сквозь дыры в хитонах тесных,
вмятое в койку тело пластичней теста.
ева, не плачь, не прячь передачку с чаем,
мы здесь одни, и солнце слепит лучами.
больше никто не даст нам аминазина,
мы здесь одни, и я тебя не покину.
прочь - за ворота. Ангел, запри за нами,
выкинь скрижали с нашими именами,
выброси наш диагноз куда угодно,
дай нам ступать по нашей земле бесплодной
***
..у автоответчика, судя по голосу, астма
бронхит, ринит, хронический тонзиллит
и он бормочет: "Всевышнему не до вас, мол
оставьте молитву, он вам перезвонит."
но вот до конца исчерпывается лимит
и пользуясь представившимся моментом
ты вместо давно навязших в зубах молитв
клянешь никогда не доступного абонента
за то, что такая жизнь равнозначна смерти,
такое пекло внутри, что хоть в петлю лезь.
и если уж заповедал "в Меня поверьте",
то пусть докажет, что он в самом деле есть,
хотя бы раз не поленится и ответит!
и все накипевшее, брызжа слюной, рыча
выплевываешь истошностью междометий
и трубку швыряешь с грохотом на рычаг
затем выдыхаешь устало "ну, слава богу,
я все-таки с ним отважился поговорить"
и замирает на миг часовая бомба
которая скоро рванет
у тебя внутри
***
он говорит -
ну, давай за помин души,
ты не переживай и не мельтеши
мы подадим кассацию в высший суд
может быть, слушанье дела перенесут
у нас, говорит, сущий дьявол, а не адвокат
он не проигрывал целую вечность подряд
куда деваться, когда переполнен ад
под котлами огни не горят
тает к чертовой матери лед
черти требуют новых льгот
каждый божий год
у него не бюджет, а сплошной расход,
развал и раздрай
последний бухгалтер пущен в расход
то есть, уволен в рай
ты не бухгалтер - ну и не возникай,
он тебя к себе не возьмет.
из горла отхлебываю - Лехаим!
не ходи на поклон к этим пресным харям
был тут уже такой, и в итоге огреб покой.
мне-то оно на кой?
я уже в пятый раз здесь, а ты все тот
выпей валокордину, тебя трясет
хочешь, я приготовлю тебе отвар
снимет бессонницу, горечь во рту и жар
сьешь валидол, возьми себе выходной
что ты как неродной?
давай еще по одной?
мне наплевать, что записано в личном деле
пусть бы его канцелярские крысы съели
все ерунда, вода, суета сует
надо лететь на свет.
он говорит -
а стакан на глазах пустеет
и я открываю глаза в постели,
в коконе боли в собственном теле
тело желает пить, как будто все сорок дней
моталось в пустыне
и я первый раз вместо "где я?"
скажу
не волнуйся, прорвемся, эй -
и назову его имя
Ишь-гора
Как у нашей старшей поступь была тверда, на стене с плаката скалилась рок-звезда,
по углам - холсты, пылища и провода, в дневнике пятерок стройная череда.
Так бы жить да жить, вот только стряслась беда, как-то утром она пропала невесть куда.
не доела завтрак, не убрала постель,побросала в сумку масляную пастель,
прогуляла школу, вечером не пришла.
Через месяц мы занавесили зеркала.
Как у нашей средней волосы - шелк и лен, и в нее все время кто-нибудь был влюблен.
возвращается к ночи, тащит в руках цветы, в институте - опять завал и одни хвосты.
как-то мать закричала - "черт бы тебя побрал!", вот она и ушла отныне в глухой астрал,
целый день сидит, не ест и почти не пьет, со своей постели голос не подает.
а когда уснет - приснится ей Ишь-гора,
а под той горой зияет в земле дыра,
а из той дыры выходят на свет ветра,
да по той горе гуляет ее сестра.
в волосах у нее репейник, лицо в пыли, а кроссовки - что затонувшие корабли,
и она идет, не тронет ногой земли, обернется, глаза подымет - испепелит.
Становись водой, говорит, становись огнем,
мы с тобою тут замечательно отдохнем,
тут котейка-солнце катится в свой зенит,
тут над всей землей сверчок тишины звенит.
тут ночами светло, да так, что темно в глазах,
оставайся всегда во сне, не ходи назад.
Как для нашей младшей песни поет сова, колыбель ей мох, а полог ее - листва,
у нее в головах цветет одолень-трава, ни жива она, наша младшая, ни мертва.
танцевали мавки с лешими под окном,
увидали крошку, спящую мирным сном,
уносили на ночь деточку покачать, покачали - стало некого возвращать
баю-баю, крошка, где же твоя душа?
потерпи немножко, скоро начнешь дышать.
унесли понежить - видишь, опять беда. баю-баю, нежить, в жилах твоих вода.
ребятенок милый, глазки - лазорев цвет,
не страшись могилы, мертвому смерти нет.
Колыбель ветра качают на Ишь-горе, и встает сестра, и машет рукой сестре.
Мама, мама, мне так легко и слепит глаза, на ладони сверкает пестрая стрекоза,
здесь застыло время, время вросло в базальт, и мне так обо всем не терпится рассказать.
тут тепло, светло, у вас не в пример темней,
не пускай меня скитаться среди теней,
не крести меня и именем не вяжи,
не люби меня, чтоб я не осталась жить,
не давай мне видеть свет ваших глупых ламп,
не люби меня, чтоб я убежать смогла,
позабудь меня, пока я не родилась, отмени меня, пока не открыла глаз,
потому что, даже если я и сбегу,
не хочу остаться перед тобой в долгу.
***
по чудной тропе
бродит чудный зверь,
серебрится жемчугом, лунным льном.
он идет к воде, не оставит след,
и под ним трава не шелохнется.
не зови его,
не ищи его,
не аукнется, не откликнется.
по чужой земле
бродит чудный зверь,
у окна стоит, не заходит в дом.
там очаг остыл, там горшки пусты,
полотенца порваны в лоскуты,
а из дома - гарь,
а с болота - хмарь,
а в округе - хворь,
на пороге - зверь.
не стучись в дома,
здесь кругом чума,
не ищи живых - больше нету их,
по углам образа, на них горящие глаза
отвернуться страшно, войти нельзя.
это просто ветер шумит в ушах
это просто в бег переходит шаг,
по чумной тропе
за тобой след-в-след,
как собака гончая, чудный зверь.
ты беги, беги, сколько хватит сил,
закопайся в мутный болотный ил,
сколько хватит сил,
не смотри назад,
ощущая кожей горящий взгляд.
впереди огни, позади огни,
за спиной окликнут по имени,
ты услышишь зов
и увидишь свет
и пойдешь к воде,
не примяв травы.
