Роза Мира — диалог культур и культура диалога

По просьбе Ярослава выкладываю текст послесловия (первоначально предполагалось предисловием) к первому изданию "РМ" - зеленый том, М., "Прометей", 1991.




Читатель только что закрыл одну из самых необычных книг XX века. Созданная в предельно противоестественных условиях, она являет подлинный подвиг духа и в этом качестве становится уникальным документом времени; но другое ее значение состоит в творении нового мировоззрения, появление которого, хотя и мало ожидавшееся в России середины нашего столетия, приуготовлялось задолго до создания «Розы Мира».

Творчество Даниила Андреева — это стихи философа, обладающего ярким поэтическим даром, и проза поэта, способного мыслить философскими категориями. Такой редкостный сплав позволил автору стать выразителем высшей реальности, предощущение которой так заметно в русской культуре, начиная с поэзии Державина и кончая стихами Блока. Выделенное Андреевым на страницах «Розы Мира», это предощущение становится хорошо заметной традицией, соединяющей в единое направление духовные усилия Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Вл. Соловьева, Достоевского, освещая взаимосвязь создателей русской культуры с высшей реальностью России, с ее Синклитом — сонмом вестников, родомыслов, гениев и многих безвестных «подвижников и творцов деятельной любви». До Андреева традиция эта яснее всего выражена в дневниках Достоевского: «Бог взял семена из миров иных и посеял на землю. И взросло все, что могло взрасти. Но все на земле живет через таинственное касание мирам иным». О том же, но увиденном «живым взглядом», поведал Вл. Соловьев в известной поэме «Три свидания». От него принял Даниил Андреев эстафету духовидения и так же, как Соловьев, «Предчувствием над смертью торжествуя //И цепь времен мечтою одолев...», сумел не только проникнуть духовным взором в высшие слои планетарного космоса, но и создать, наконец, полное описание мира истинного, завершив усилия многих прошедших до него исследователей духовной вселенной.

Этот прорыв в надмирное должен был произойти обязательно, он напряженно ожидался в начале века, чуткий слух гениев нации улавливал отзвуки миров иных, далёких и странных, чей отсвет временами озаряет этапы истории человеческой культуры... Но пришел Октябрь. На долгие годы тихие голоса иного были заглушены громом оружия, криками и стонами, а в наступившей вслед за тем ватной, вязкой тишине, только подчеркиваемой звонкими песнями и бодрыми лозунгами, не слышно уже ничего. Да и слушать некому. «Иных уж нет, а те — далече». Должны были пройти десятилетия, прежде чем пришло осознание: нет, совершилась подмена, вместо ожидаемого расцвета духа наступило торжество плоти.

В романе Даниила Андреева «Странники ночи», уничтоженном после ареста органами МГБ, один из главных героев, выражающий авторскую позицию, развивал теорию чередования в истории синих и красных эпох. Наступлению синей эпохи соответствует высокий уровень духовности общества. В соответствии с общей концепцией Андреева, реки духовности, разливающиеся в эти периоды по равнинам человечества, берут истоки на горних вершинах духа метакультур. Тогда расцветают искусства, меняется отношение человека к миру, а философы размышляют о нравственности и этике государственной власти. Но приходят иные времена, и наступает красная эпоха, вызывающая к жизни «трезвый, реальный взгляд на вещи»; утилитарный, узкопрагматический подход приводит к вспышке эгоцентризма, к опасному во всех отношениях ускорению технического прогресса, к противостоянию человека и природы; этому способствует череда подмен, касающихся, в первую очередь, этики и нравственности. На этом фоне вызревают тоталитарные режимы, обостряются межнациональные, межгосударственные, межрелигиозные противоречия, политизируются искусство и наука. В такие периоды реки духовности мелеют, уходят под землю, яркие краски жизни выцветают. Образуется своеобразное духовное подполье.

Конечно, это лишь схема. Жизнь намного сложнее, и все-таки в истории цивилизаций чередование таких эпох видится довольно явственно. Древняя Греция, сделавшая шаг к гармонии жизни, — и пришедший ей на смену Древний Рим, жестокий, эгоистичный и предельно прагматичный. Раннее средневековье в Европе, пронизанное духом рыцарства, воспетого менестрелями, и «великая сушь» века энциклопедистов, поклоняющихся рациональному знанию с вершиной Французской революции. XIX век России с Пушкиным, Лермонтовым, Достоевским, Толстым — и смерч революционных преобразований, воздвигший алтарь экономике, призвавший к жизни соцреализм и забравший взамен жизнь цвета нации...

Что же различает синюю и красную эпохи? — Преобладающий тип сознания. За неимением лучших определений, назовем сознание, соответствующее синей эпохе, мифологизированным, а сознание красной — трезвым реалистическим.

Слово, корнем которого является «миф», путем последовательных подмен к настоящему моменту сильно дискредитировано. Тем не менее, с описанием Андреевым высочайших слоев инобытия, определяемых как пространство бытования Трансмифов верховных религий Земли, есть смысл настаивать именно на этом слове.

На протяжении всей истории миф возникал и жил как попытка отображения в сознании человека здешнего трехмерного мира другой реальности, реальности многомерного планетарного космоса, существовавшего задолго до человека, не статичного, а развивающегося по определенным законам. Духовное познание этой настоящей реальности человеком открывало поначалу слои относительно невысоких иерархических уровней — слои стихиалей, даймонов, манику и им подобные. В сознании духовидцев они воплощались достаточно достоверно, но в сознании масс неизбежно упрощались, обожествлялись, становясь производной мифа — верованиями, религиями. По мере возрастания совокупного духовного опыта человечества наступление каждой новой синей эпохи приносило постижение все более высоких слоев инобытия и, соответственно, рождение все более строгих религий все более монотеистического характера, пока, наконец, около двух тысяч лет назад массовому сознанию не была дана возможность приобщиться высшим слоям планетарной многослойности — уровню Мирового Логоса, причем свидетельствовать о Нем пришел не очередной даймон, открывающий своему подопечному визионеру те или иные органы духовного восприятия, а сам Сын Божий.

Но логично предположить, что и наступление красных эпох соответствовало проявлению все более явственных эманаций все более глубоких инфернальных слоев. Так, наконец, в духовном опыте человечества оказались явлены оба полюса планетарной многослойности — Мировой Логос и Демон Земли. Формирование мифа, наполнение его содержанием было отображением исследования, познания этой духовной вселенной редкими великими духовидцами и соответствующего переложения знаний, добытых ими, на более простой, понятный многим язык религий. Параллельно с этим процессом активное воздействие инфернальных уровней всячески замутняло чистые истоки мифа, изобретя для этой цели, прежде всего, отрицание самой возможности существования другой реальности. Миф, свидетельствуя о более высоких по отношению к человеку эволюционных планах, удерживает в сознании людей эволюционный вектор, долженствование человека и соответствующую систему целей и средств. Задачей Демона Земли становилось, следовательно, лишение человека знания целей и направление одновременно по тысяче ложных дорог.

П. Т. де Шарден в «Феномене человека»¹  пишет: «... наука в своем подъеме и... человечество в своем марше в настоящий момент топчутся на месте, потому что люди не решаются признать наличие определенного направления и привилегированной оси эволюции. Обессиленные этим фундаментальным сомнением, научные исследования распыляются, а у людей не хватает решимости взяться за устроение Земли...». Но как раз фундаментальное сомнение и отсутствие решимости есть неизбежные свойства реалистического сознания, в основе которого лежит чисто эмпирический опыт, отрицающий существование духовного космоса, пред- и постсуществования человека на различных уровнях этого космоса и наличие «определенного направления и привилегированной оси эволюции».

Из работ Вернадского и Шардена с очевидностью следует схема: геогенез, достигающий в своей динамике наивысшей фазы, выражающейся в активной тектонической деятельности, передает некий накопленный побудительный импульс биогенезу, после чего, обеспечивая условия следующей стадии, тектоническая деятельность резко идет на спад. Биогенез, набирая динамику, порождает на пике буйствование самых разных форм и, в свою очередь, передает импульс ноогенезу, резко успокаиваясь, отзывая со сцены жизни монстров, давая возможность развития всего одному виду: человеку разумному. Теперь активность смещается в сферу умственного развития и, очевидно, на пике должна была породить следующую ступень — человека духовного, но вместо этого порождает... многообразие мертвых механизмов. Это — очевидный эволюционный сбой, что лишний раз подтверждается антагонизмом техносферы и биосферы. Сбой этот может объясняться только утратой целостного представления о мире и, прежде всего, утратой взаимосвязей с планами бытия, располагающими опытом перехода с уровня человека на следующий, тонкоматериальный план.

Мифологизированное сознание, органично включающее в себя понятие иерархичности, некоторое время пытается сохранить накопленный опыт в культах различных, сообразных национально-историческим условиям религий, но, в конечном счете, вынуждено занять две культурные ниши: эзотерической философии и литературы. В этом положении оно и пребывает сейчас, испытывая непрерывные атаки, инспирированные инфернальной иерархией. В качестве эзотерической философии мифологизированное сознание представляет удобную мишень в своем крайнем, экстремистском выражении — оккультизме, привлекающем массу незрелых сознаний видимым блеском, внешней таинственностью и извечным стремлением человека к чуду. В истинной же своей сути эзотерическая философия так же мало популярна, как и экзотерическая, так как требует фундаментальных знаний, четкой и напряженной работы организованного сознания, да к тому же и вполне определенного образа жизни, построенного на основных принципах изучаемого предмета. Несмотря на это, видимо, время поставить вопрос: что же все-таки делать с накопленным к данному времени огромным массивом эзотерических знаний о Земле, человеке и вселенной? До недавнего времени как материалистической, так и идеалистической «академической» философии удавалось делать вид, что этого массива попросту не существует, что каждый отдельный Гермес Трисмегист, Орфей, Платон, Экхарт, Бёме, Сведенборг, Вл. Соловьев, а теперь и Даниил Андреев, существовали и творили не как вестники иной реальности, не как представители мощной, пронизывающей времена и народы традиции, а как частно-заблуждавшиеся мистики, не заслуживающие серьезного анализа ни в части космогонических, ни в части эсхатологических или нравственных построений, а критика их работ — ниже достоинства «серьезного ученого». Сейчас такая позиция становится все менее убедительной.

Благополучнее обстоит дело с литературной традицией. Именно здесь заслуги мифологизированного сознания перед человеческой культурой особенно велики, ибо только им привнесены в литературу истинная духовность, напряженный поиск ответа на фундаментальнейшие вопросы бытия, возможность парения над бытовыми темами и постоянное побуждение духа к отысканию нравственных начал структуры мира и путей гармонизации человека как наивысшего эволюционного звена на физическом плане Земли. Нерушимыми памятниками высятся здесь и «Божественная комедия» Данте, и «Потерянный рай». Мильтона, и «Фауст» Гёте.

Нет ничего удивительного, что высшая реальность находит отображение, прежде всего, в поэтическом сознании. Возвышенное само по себе, оторванное от эгоистических планов бытия потребностью творчества как способа жизни, стремящееся к высоким образам и символам, оно первое способно вместить высшие миры планетарного космоса.

Даниил Андреев — один из крупнейших поэтов нашего столетия, подлинный продолжатель лучших традиций одухотворенной русской культуры, чутким сердцем вобравший всю горестную историю Руси, отобразивший ее страдания в своем крестном пути, был, как никто другой, готов открытым сознанием вместить грандиозное видение небывалой еще системы мира. Знакомясь с этой системой, мысль в растерянности пытается найти аналог, но на память приходят только Лестница Иакова и триптих Данте. Первопроходцам всегда трудно, но Андреев никогда не чувствовал своей оторванности, изолированности от прошедших раньше него творцов великого здания Культуры Человечества. Поэтому «Роза Мира», высшими мирами вдохновленная, о высших мирах возвещающая и к высшим мирам устремленная, не возносится одиноким загадочным сфинксом над унылой равниной культурного строительства 50-х годов, а является очередным примером извечного (и потому находящегося вне времени) стремления человека вырваться из тесных ущелий плоти на просторы духовного космоса. Написанная человеком синей эпохи из подполья, книга вобрала в себя опыт великих духовидцев прошлого, объединила разрозненные элементы надмирного, уловленные в разное время сознанием визионеров разных народов². В ней явственно слышны отзвуки великих книг мира: Зенд-Авесты, Вед, Библии, Корана; ее автору удалось завершить начатый Вл. Соловьевым (пожалуй, единственным философом, чьим последователем можно по-настоящему назвать Андреева) поиск основы, на которой коренится сама способность человека к вере; «Роза Мира» дает ключи ко многим загадкам, перед которыми в растерянности останавливались мыслители прошлого.

Переосмыслив весь ход исторического процесса, Андреев отыскал в нем логику развития и вернул в мир изначальные цели, поставленные перед человеком. Мироощущение поэта безраздельно обращено к творчеству. Именно способность к творчеству видится ему залогом восстановления утраченных взаимосвязей слоев планетарного космоса и слоя бытования человека. Именно такой тип сознания готов к сотворчеству с Синклитом Мира. Именно готовность вырвать свое Я из круговорота суетной, эгоистичной будничности приуготовляет новый тип человека (человеком облагороженного образа называет его Андреев), человека, владеющего коренными законами бытия, объединяющими его самого и среду его обитания. Объединяющими, а не наоборот. Глобальные процессы, потрясшие все человечество XX века, до сих пор не были никем осмыслены в своей целостности, а ведь суть их феноменальна. Феноменально явление восстания одного вида живых существ на планете против всех остальных и против самого себя. Стремление человека к убийству биосферы (и причинение тяжелейшего урона ноосфере), достигшее в наши дни критических пределов, скрывает в себе некий суицидный комплекс, выразившийся отчасти в многообразии форм взаимного истребления, явленном нынешним веком. Это — результат «трезвого, материалистического» взгляда на мир. Значит, осмысливать этот феномен можно только с противоположной точки зрения, каковой и пользуется Даниил Андреев, называя ее «метаисторической». Но метаисторический способ познания, используемый автором «Розы Мира», предполагает наличие открытых органов духовного восприятия и, следовательно, неприменим ни для кого, кроме визионера. Но во все времена были и есть люди с мифологизированным сознанием, которое дает возможность видеть мир ввысь и вглубь и воспринимать весь ход исторического процесса, а не одну горизонтальную плоскость с колеей, оставленной Колесом истории, как это свойственно сознанию «трезвому и рациональному».

Из числа людей с мифологизированным сознанием формируется когорта вестников. Насколько мне известно, Даниил Андреев впервые дал определение этой феноменальной категории и провел четкое разграничение понятий: «талант», «гений», «вестник», «пророк». Взгляд метаисторика, прекрасно усвоенный Андреевым, позволяет ему безошибочно выделять среди строителей русской культуры вестников или находить элементы вестничества в творчестве просто талантливых художников. Это помогает увидеть общий замысел, проект, по которому ведется строительство, или, как говорит Андреев, метапрообраз Храма, воздвигаемого в Аримойе — небесной стране будущей общемировой культуры.

Но если доминантой творчества ваятелей культуры является духовность, одухотворенность их произведений, вертикальная (духовная), а не горизонтальная (социальная) ось творчества, то неизбежно возникает вопрос: как же привлечь к участию в строительстве огромное множество людей, не испытывающих интереса к напряженным душевным поискам, к драмам духа Гоголя, Достоевского, Толстого? Как приобщить к «общему делу» людей, вполне удовлетворенных суррогатами массовой культуры?

Творение подлинной культуры — всегда самоотречение, самоотдача. Массовая культура вся ориентирована на потребление, а возникает из экономически выгодной эксплуатации даже самых незначительных творческих возможностей. В центре ее — всегда эго. Массовая культура ни в коем случае не есть фрагмент собственно культуры, а всегда ее антипод, противопоставление, крикливое, склочное и себялюбивое. Болезни духа человечества носят хронический характер, поэтому, видимо, еще долго мифологизированное сознание останется сознанием элитарным, в чем, право, нет большой беды, ведь именно оно является движущей силой развития в человеческом сообществе: в синей эпохе — явно, в красной — скрыто. Иначе неоткуда, к сожалению, ждать возвращения в человеческие взаимоотношения высоких этических норм, решения нравственных проблем и, в первую очередь, — проблемы государственности, превращения самого института государства из органа подавления и принуждения в чисто воспитательную инстанцию, заботящуюся, прежде всего, об этизации всех своих действий.

Выделяя в исторической деятельности человечества культурную доминанту, Андреев заставляет нас по-новому взглянуть на предмет собственно истории. Вследствие ряда подмен предметом истории постепенно становится летопись человеческих злодеяний: войн, восстаний, заговоров, переворотов, убийств, свержений, революций, то есть процессов, в которых наиболее ярко выражена разрушительная, гибельная тенденция в характере человечества. Это не удивительно, если учесть утверждение о том, что «История превратилась в науку, когда стала базироваться на идеях К. Маркса и Ф. Энгельса...» (Советский Энциклопедический словарь, М.: «Советская энциклопедия», 1980 г.), но, «превратившись в науку», она утратила интерес к творческим созидательным процессам и совсем перестала быть историей исканий человеческого духа, историей завоеваний в областях культуры и духовности, историей восхождений от инстинктивного эгоистического начала в человеке к духовному альтруистическому. В качестве же полностью политизированной дисциплины («истории ножниц и клея», по меткому выражению Дж. Коллингвуда) она, в лучшем случае, стала историей ошибок человека в отыскании путей гармонического развития.

Многих, знакомых с трудами Андреева, смущает вопрос о том, как соотносится содержание «Розы Мира» с ортодоксальным православно-христианским догматом? Здесь налицо определенная ошибка, ибо сравниваются предметы разных понятийных рядов. Человек Даниил Андреев прожил свою короткую жизнь убежденным православным христианином. Художник Даниил Андреев, создал произведение, которое, несомненно, обогатит сокровищницу мировой культуры. Независимо от вероисповеданий, люди чтят гений Сократа, отдают должное архитектуре Древнего Египта и Индии, восхищаются непревзойденным совершенством китайской пейзажной лирики раннего средневековья; все это – фрагменты веками создаваемого величественного здания общечеловеческой культуры. В ее пантеоне рядом стоят имена ветхозаветного Экклесиаста и язычника — автора «Слова о полку Игореве», Лао-цзы и Данте, Низами и Гете, Шекспира и Достоевского, зодчих пирамид, мечетей, пагод, дворцов и храмов; творцов, чей дух не вмещается в рамки религиозных конфессий, но своими прозрениями творит новые формы искусства, устанавливает новые этические и нравственные нормы. «Роза Мира» относится именно к таким «опрокидывающим правила» произведениям, появление которых, пусть незначительно, но все же продвигает вперед строительство земной культуры, смещает угол зрения человека на мир и на свое место в нем.

Давно, очень давно не появлялось в России работ такого масштаба, как «Роза Мира». Заключенный Владимирского политизолятора отыскал «в морях своей души» путь, поднявший его над временем и местом. Можно лишь догадываться о том, что такое «долг вестника», какова сила этого долженствования, если она сквозь тюремные стены делает различимыми и глубь времен и даль надмирного, если она велит отрешиться от здешних обид (Андреев на протяжении всего творчества ни разу не жалуется на судьбу, не клянет тюремщиков и судей, а тяжелый инфаркт, постигший его на восьмом году тюремного заключения, не отразился в стихах и прозе ни единой дрогнувшей строкой), отрешиться от собственных недугов и властно требует одного — исполнения миссии. Слишком много частных проблем накопило человечество, слишком трудно отрешиться от злободневного и посмотреть назад, на века и тысячелетия пройденные, на цивилизации и народы, канувшие в пучину времени — неужели бесследно? — задуматься вновь над настойчивыми попытками (в каждом веке, в каждом народе) высказать нечто не о хлебе насущном, а о высшей реальности, о путях сужденных, задуматься над трудами вестников и пророков, над трагической раздвоенностью сущности человеческой, над синим и красным цветами времени.

Долгим и трудным был путь «Розы Мира» к читателю. Рожденная в тюремной камере, похороненная на тридцать лет в немоте духа разлагающегося времени, ныне, волею Сил, она обретает свою новую жизнь. Как хочется верить, что это — знамение по-настоящему нового века!


¹ Пьер Тейар де Шарден. Феномен человека. М.: Прогресс, 1965.

² Это вовсе не значит, что «Роза Мира» является компилятивной хоть в какой-нибудь своей части. Достоверно, что Андреев никогда не знакомился со «специальной» литературой: работами Блаватской, Рерихов и другими аналогичными. Д-ра Штейнера читал, но без всякого интереса, во всяком случае, предпочитая Достоевского, Соловьева, Гумилева, Блока.

                                                    Нам не дано предугадать,
                                                    Как слово наше отзовётся, –
                                                    И нам сочувствие даётся,
                                                    Как нам даётся благодать...
                                                                                Фёдор Тютчев

Есть куски времени, которые помнишь живее и отчётливее, чем вчерашний день, чем предыдущий час. Эти «куски времени» как хорошо поставленный спектакль, где нет ничего лишнего, где каждая реплика связана с Целым – множеством смысловых нитей, распутывать и пытаться понять которые будешь потом на протяжении всей жизни. Таким для меня был август 1991-го года. И «путч» – лишь один эпизод в этом «спектакле».

Центральным событием того августа стала для меня Встреча с Даниилом Андреевым и тем «квантом бытия», что по плотности содержащихся в нём «силовых линий времени» можно сравнить для отдельной человеческой судьбы с внутренней плотностью звезды – для отдельной планетной системы. Только по прошествии лет начинаешь видеть, как такая Встреча, событие, книга становится «ключевой точкой», как от неё исходят лучи смысла, высветляющие не только последующие этапы, но и предшествующие Встрече пути; как ею определяются не только будущие выборы души, но и прошлые, ведущие, словно мудрый пёс-поводырь слепого, к этой Встрече. Взгляд на путь жизни из такой «ключевой точки» вносит смысл в житейский хаос. Как праздник в календаре делит дни месяца на «до» и «после», так такая точка-звезда в судьбе делит время на «путь к ней» и на «путь с ней», вокруг неё начинают закручиваться «кольца судьбы», по которым, как по срезу, можно читать и понимать «древо жизни». И чем ближе к сердцевине, тем плотнее время. Август 1991-го был по насыщенности событий, может, самым плотным в моей жизни.

И когда в августе 2011-го, ровно через 20 лет, на «Воздушном Замке» зарегистрировался участник «100» – Владимир Грушецкий, передо мной как будто закрутилась кинолента, по имени «20 лет спустя». Затаив дыхание, я просмотрел этот фильм…

15 августа – годовщина смерти Виктора Цоя. Август всегда был для меня месяцем экзистенции, когда любовь и смерть сходились с повышенной плотностью и насыщали жизнь вдохновением. Тот август (и начало сентября) 1990-го года был насыщен гибелью: Цой, Довлатов, Александр Мень. Как бы ни казались далёкими друг от друга три этих судьбы, одновременный обрыв в нашем мире трёх больших творческих путей был Знаком, за которым начался уже совсем другой Этап нашей общей Судьбы. И «путч» 1991-го и последовавшее за ним крушение всех надежд, глухонемое равнодушие к Поэзии Бытия, перемежающееся только новыми и новыми «всплесками суеты на плоскости быта», – это следствие каких-то мистических событий, отголосками которых в нашем мире стали три смерти августа 1990-го…

15 августа 2011-го года я попросил Владимира Грушецкого разместить у нас на портале статью, с которой для меня в 1991-м открылась «Роза Мира», запустив в моём сердце пульс нового понимания (я убеждён, что первоимпульс понимания, как и любви, исходит из сердца): так начался процесс переосмысления всего, что происходило со мной и с миром, и до и после, и происходит сейчас. Первый шаг по этому Новому Пути я сделал, прочитав «Послесловие Грушецкого»: именно с конца, с этого Послесловия началось моё знакомство с «Розой Мира», с Даниилом Андреевым; и радость первой Встречи не скудеет, а только усиливается с годами.  Живое осмысление Вести не прекратится, надеюсь, уже никогда…

Август 1991-го года был творчески очень полнокровным для меня: я набросал тогда начерно несколько десятков «сюжетов», черпаю из которых темы по сей день. Я могу вспомнить то или иное событие жизни по датам, только отталкиваясь от дат литературных (появления во мне того или иного нового стихотворения):  когда, где и какое пришло, я помню вплоть до запахов, до мельчайших деталей обстановки, и только увязывая с этими «точками» события жизни, могу листать в памяти её книгу, слышать её ритм. Плотность времени прорывается в «ключевых точках» стихами – и ставит вешки на пути, указатели, зарубки памяти… И чтобы даже круглый дурак понял, судьба иногда бьёт по глазам КРУГЛЫМИ ЧИСЛАМИ: ровно 20 лет, 15-е августа, пользователь «номер 100»… Меня слепит от таких «случайных совпадений», охватывает «тайный восторг судьбы», дыхание которой из полутонов и намёков становится пышущей очевидностью «ВОТ».

Я тут так много вплёл личного в текст, потому что могу чувствовать и понимать общее только как личное, как свою судьбу (то же – и с историей, и с культурой) – только изнутри, пропуская через себя (я почти неспособен к усвоению «объективных знаний» извне). Видимо, лирическое начало во мне преобладает над эпическим. Каким-то боком даже сатирическое у меня вылезает из чистой лирики. Но речь не обо мне – я лишь использую себя в качестве иллюстрации для того, о чём хочу здесь рассказать: плутая вокруг да около, окольными личными штрихами, не касаясь самого Предмета, чтобы не свести его в рассудочную плоскость, не превратить в мёртвую схему.

Я помню этот август 1991-го в неостывающих живых подробностях. Помню запах досок и лицо случайного напарника-грузчика, даже лицо заказчика, который нас обманул и заплатил за две машины по стоимости одной. За эти две разгруженных шаланды я получил «лишние деньги» (в 1991-м у меня родилась дочь, было не до покупки новых книг – карточки, талоны, последние конвульсии уходящей эпохи). На эти «халтурные деньги» я смог купить ту «Розу Мира» (книга с первого взгляда загорелась во мне желанием ею обладать, – очень редкий случай: я даже не знал, о чём она, но знал, что она должна быть моею, и немедленно нашёл способ, как добыть «неучтённые семьёю финансовые резервы»). И на обратной дороге в метро открыл и начал читать с конца (я люблю читать книги с конца) – с Послесловия Грушецкого… После я всем своим знакомым советовал начинать именно с этой статьи знакомство с «Розой Мира».

Тогда, в августе 1991-го года, казалось – вот оно, начало «синей эпохи», и кто бы мог знать, что «красная» только набирает силу, что «застой», в котором ещё можно было жить, сменится не расцветом и освобождением, а «суетой» и закабалением душ на новом, куда более тотальном «красном этапе». В застое жить можно (у него есть потенция), в суете можно лишь мельтешить на поверхности…
 
Я не мог представить, что уход в котельную – ради свободы времени и свободы сосредоточенности (неотвлечения «душевного приёмника» на посторонние «шумы» и «помехи») – будет не на короткий срок, а на десятилетия. Что впереди годы и годы тотальной глухоты и тотального равнодушия ко всему, кроме тщеты страстей, разнуздавшихся в погоне за миражами комфорта, ставшего идолом поколения. Что впереди предательство тех, с кем рыдали на похоронах Цоя и зачитывались в 1991-м Бердяевым и Андреевым. Только редкими встречами с «живыми огоньками духа» будет иногда перемежаться асфальтированная ночь одиночества этих десятилетий. Будет неожиданно вспыхивать надежда (в 2000-м встреча с Игорем Потаповым, например) и снова так же быстро гаснуть. Что впереди лежат и собственные провалы в морок суеты, что пять лет немоты окажутся выброшенными из жизни без остатка (я не могу за эти годы вспомнить не только день или месяц, но даже с огромным трудом выдираю из памяти год – когда произошло то или иное жизненное событие: 2002 или 2003 или 2004? – все на одно лицо, и лицо это размыто).

Что ждёт впереди опустошающее разочарование и в «андреевцах», что среди «своих» станешь «чужим» – потому что стать там «своим» равносильно предательству. «Андреевцы» поклонятся идолу «массовой культуры», пользуя имя того, кого попытаются сделать «кумиром», «концепцией», «учением», лишив его главного – духовного аристократизма Поэзии:

Творение подлинной культуры — всегда самоотречение, самоотдача. Массовая культура вся ориентирована на потребление, а возникает из экономически выгодной эксплуатации даже самых незначительных творческих возможностей. В центре ее — всегда эго. Массовая культура ни в коем случае не есть фрагмент собственно культуры, а всегда ее антипод, противопоставление, крикливое, склочное и себялюбивое.

«Андреевцы» захотели быть «трезвыми реалистами» и «прагматиками», то есть перевести и самого Даниила Андреева из «синего» в «красный» духовный спектр. Всё остальное, включая крикливость и склочность «рм-форумов», – лишь закономерное следствие первичного выбора «ценностной шкалы» (не на словах, а на жизненных развилках – с ножом к горлу, без дураков, или – или).

Впереди лежали долгие годы осмысления...
Но Бог умеет обращать зло в добро – и именно это называется Чудом (и в какую же ярость такое Чудо должно приводить прародителя зла!): в самом средоточии электронных СМИ (главного психотропного оружия торжествующей Пошлости) зародилась невиданная и мало кем пока понятая Новая Среда, как-то сама собой зародилась, – но словно специально созданная для творчества всемирного Диалога (перефразируя Пушкина: «всё должно творить в этой Сети и в этом языке»). Появился и вошёл в мир Интернет, выводя души из-под гипноза телевидения и фетишей рыночной идеологии («денежного тоталитаризма», по хлёсткому определению И.Потапова).

Творческое осмысление и освоение Интернета – это та почва, на которой, воспользовавшись «материей Сети», как «красной глиной бытия – гончар-время», зарождается Новое Искусство – и моделирует в своих структурах Новую Эпоху – Эпоху Диалога и Синтеза: синтеза средневеково-религиозной и гуманистическо-секулярной моделей культуры, коллективного и индивидуального творчества. Творческую среду – побеждающую не только время, как любое искусство, но и пространство – даёт нам Интернет. Почти идеальную среду – для «опрозрачнивания» перегородок между автономными сферами культуры и для моделирования Диалога-ансамбля культур. Это тот «вызов времени», на который нам надлежит творчески ответить. Осмыслению этого «вызова времени» посвящена большая часть моих последних работ. Да и весь наш портал является именно попыткой такого творческого осмысления и освоения Новой Среды – уже на конкретной сетевой модели. Идея «Культурного Поиска»  – это идея построения модели «Розы Мира» в Сети (диалога-ансамбля, созидающего себя по фрактально-сетевому принципу). Искусство моделирует (и этим преображает) реальность, а не отражает её.

Ранней весной 2005-го года я почувствовал, что что-то изменилось в мире (хотя никаких ярких внешних событий, свидетельствующих о таком изменении, не было): словно какую-то невидимую форточку открыли в Небе и сквозь неё стал проникать свежий воздух, в котором вновь запахло Поэзией…

                   ***
                                 И прячутся поспешно в уголки,
                                 И выбегают из углов угланы.
                                                                      Мандельштам

В диком мире расчисленных линий
крайний угол нашёлся для зренья:
вечный сор, словно небо излишний,
заметает в него гончар-время.

Эта красная глина чревата
то стихами, то войнами. Только
синий строй наш стихает: солдаты
растворяются солнечной солью
в чёрной памяти звёздного моря,
как в крови неродившихся песен.
Ночь глазами кошачьими смотрит,
паутину бессонниц развесив,
всё считает – кому чего стоит…
Крайний угол не тело – не тесен!

Эта красная глина как тесто,
заметает нас времени веник:
есть углы, где дышать интересно,
где нет страха, ни зрелищ, ни денег.
Мы такого там неба намесим!–
и за словом в карман не полезем:
в глубине голубиной для смеха
в планах века таится прореха,
где живое живым не помеха.
                                                   февр.2005

Долгим и трудным был путь «Розы Мира» к читателю. Рожденная в тюремной камере, похороненная на тридцать лет в немоте духа разлагающегося времени, ныне, волею Сил, она обретает свою новую жизнь. Как хочется верить, что это — знамение по-настоящему нового века!

P.S.
В августе 2011-го к нам пришли новые авторы, с кем можно двигаться дальше, и верить, и строить. В этом августе состоялись ещё несколько знаковых событий в нашем символическом и поэтому реальном «Воздушном Замке». Искусство всегда будет виртуальным для тех, кто порабощён гипнозом плоского прагматизма, они всегда будут выискивать несоответствие «красивых слов» искусства поступкам и делам человека в «реальной жизни» и «тыкать носом» искусство в это надуманное ими несоответствие, как нашкодившего котёнка, снисходя к нему с высоты своего «трезвого реализма». «Красная» и «синяя» эпохи друг для друга призрачны, а какая из них всё-таки реальна (подлинна, не фальшива, жива) – решает каждый в глубине своей свободы. И от этого решения в «ключевой точке» свободы-судьбы (в экзистенции «я») зависит переворот в восприятии мира, зависит «спектр зрения», выбирающий ту или иную шкалу ценностей, а следовательно – Путь: к Господину «красной» или Господу «синей» эпохи, кои внутрь нас есть. И арена их борьбы – человеческое сердце.

Автору Послесловия удалось донести свою мысль, воплотить текст, как бы, в ещё одну главу "Розы Мира", в то, что не было оглашено самим её автором.

Для меня путь к Розе Мира, который я осознаю здесь и сейчас в этой земной жизни, исходит от точки, когда я (тогда мне только исполнилось 18), совершив намаз, задал вопрос товарищу о Творце: "А Он - Владыка нашей планеты, нашего Космоса или всей Вселенной"? Ответа я не получил. "Всё сложнее", - промолвил я. Многосложнее, - добавил бы сейчас.
Тогда, думаю, у меня возникло ощущение Бытия Логоса, где-то здесь с нами, вокруг нас; но мысль о Создателе всей Вселенной, жажда узнать о Нём, удостовериться в Его Абсолютной Истине вела меня дальше. Так в мою жизнь пришло христианство, а затем Роза Мира...

                             …
Чем тише уста произносят молитву,
И чем безмятежней твой страждущий ум,
Тем явственней голос Божественный слышишь
И в сердце своем и в рождении дум.

И день – после века борьбы и скитаний,
Приходит, как сила небесных светил,
Покой и величье в душе оживают,
Когда уж казалось, что нет больше сил.

2000.

Я стал искать Его - Источник Истины, пребывая в синем потоке Реки Жизни, несущейся в Океан Духа и духовных знаний...

Хочется верить - Синяя Эпоха уже почти на пороге.

Хочется верить...
И твоя история, Вадим, даёт в это верить.

Тогда, в августе 1991-го года, казалось – вот оно, начало «синей эпохи», и кто бы мог знать, что «красная» только набирает силу

Да, я тоже очень хорошо помню август 91 года (кажется, где-то уже писала, простите, если повторюсь).
Помню "битву в небе" на Валдае дней за 10 или за неделю до 19. Жуткую свинцовую тучу с багровыми краями и небо со всеми оттенками золота, алого, багрового.
Помню воскресенье накануне путча - срывающийся с неба дождь, мрачное небо, ледяной ветер, вырвавший зонтик из рук.
Помню тот ужас, который испытала, когда утром услышали радио, и папа, уходя на работу, сказал: "Похоже на государственный переворот."
Конечно, я не утерпела и поехала к Белому Дому. За эти 3 дня я несколько раз ездила туда - там было спокойнее всего, только там отступал страх. Шел митинг, все 3 суток простые люди, народ, дежурили у Белого Дома. Помню речь Боннер о том, что из нас не удастся сделать быдло, которое продается за полкило вареной колбасы. Бессонную ночь у радио, сводки с площади у Белого Дома, песню "Hotel California". В последнюю ночь на Москву спустился густой туман, и танки не видели, куда стрелять. Да и не смогли бы, наверное, те, нормальные еще, ребята-военные стрелять в свой народ.
Помню дни победы. Снова выглянуло, пригрело солнце. Хоронили 3 погибших парней. Воскресенье, метро, люди какие-то счастливые и свободные, особенно дети, подростки лет 12-13.

А потом на Москву опустилась мгла, которая висела до декабря. Тогда мы потеряли свою свободу. Тогда после 3 синих дней вернулась красная эпоха. На 20 лет? Или больше?
________________________________

А теперь вопрос.

Творение подлинной культуры — всегда самоотречение, самоотдача. Массовая культура вся ориентирована на потребление, а возникает из экономически выгодной эксплуатации даже самых незначительных творческих возможностей. В центре ее — всегда эго. Массовая культура ни в коем случае не есть фрагмент собственно культуры, а всегда ее антипод, противопоставление, крикливое, склочное и себялюбивое.

А где грань?
Что такое массовая культура?
"Beatles"? "Doors"? Andy Warholl? Гребенщиков? Цой? "Алиса"? Пахмутова и Добронравов? Пелевин?
Как провести грань? Где критерий? И не выплеснем ли мы с водой ребенка?
Критерий - отсутствие самолюбования, самоутверждения, самовозвеличивания?
Или непродажность? Но и она не страхует от влияний Темного. Пример - Ian Curtis.

Вот, например, Цеппелин. Поклонник Ницше. Отпустил «бюргеровскую» бородку. Принял надменное выражение лица. Всех ненавидит. Кончил дружбой с сатанистом Death-ом.

Вадим, не поняла, это J.Page? Или кличка кого-то из отечественных?

Ярослав!
Ну вот мы и пришли к согласию.
Нет объективного критерия. Только субъективный. Я ведь выступаю против огульного обвинения современного искусства.

критерий для оценки произведений искусства существует - это Время.

Возможно, что и так. Но, возможно, какие-то произведения останутся сокрытыми для Энрофа, о них знает только Господь. В этом случае - критерий принадлежит Богу.

Или по Андрееву: "творчество во имя своё" ("массовая культура на потребу", демоническое творчество) и богосотворчество (самоотдача, самопожертвование).

Да, это очень точно подмечено у Андреева. И как же часто сегодня приходится сталкиваться с этим "во имя свое"!

Я не очень люблю форумное общение (вернее, очень не люблю), соответственно, и опыта мало.

Я тоже не люблю (очень). И лет десять, как мог, уклонялся от него (меня Игорь Потапов приглашал в 2001 году на первый рм-форум "Маяк всех дорог", но я так и не смог преодолеть своей фобии и инстинктивного отталкивания от "ложно структурированного времени", коим и является подавляющее большинство форумов). Но с годами у меня всё усиливалось чувство и всё больше оно подкреплялось со стороны разума, что в Сети происходит нечто важное для культуры, рождается какой-то совсем новый "гадкий утёнок"...

Одна из главных задач интерактивной части нашего портала - преодолеть "форумное общение", сломать тенденцию, показать, что не только отсутствием форума вообще (как это сделал тот же Потапов с Кольцовым на своём "Родоне"), но и преображением, иной установкой воли можно вписать интерактив в культуру, создавать в нём искусство. Отказ от интерактива равносилен капитуляции в Сети перед "масскультом". Интерактивность Сети её главное преимущество, но и главная опасность - повышенный риск энтропии. И преодолеть эту опасность очень трудно, очень. Тут очевидные и опробованные приёмы не проходят. Необходимо творческое усилие и немалое. В том числе и структурные рычаги, редакторская политика и много чего другого. Начинали мы так: https://rmvoz.ru/forums/index.php?topic=226.0

У меня есть стойкое убеждение, что в Сети моделируется новая реальность.
И кто-то должен этому посвятить время, такие, наверное, как мы, "пионеры-неудачники"... И видимо, хорошо, что мы все (почти все) тут собрались не "форумные люди", дилетанты от интернета, с малым или вовсе без опыта "форумного общения", незаматеревшие в сетевом словоблудии (отсутствие опыта иногда очень помогает взглянуть на привычный предмет глазами "марсианина", удивиться ординарному и - открыть новое в обыденности).

Струя воды падает в раскрытую ладонь. Смысл прост: пока ладонь раскрыта, на ней вода. Стоит сжать кулак, воды там не будет.

"Солнце моё, взгляни на меня: моя ладонь превратилась в кулак. Но если есть порох, то дай огня. Вот так."
В. Цой (предсмертная песня).
И выхода у него уже не было другого: уйти со стадионов было некуда. "За что боролись, на то и напоролись", - сказал он в одном из последних интервью...

Нет объективного критерия. Только субъективный.

Критерий - в глубине духа. А дух не объективен и не субъективен: он - подлинное, первичное. Он судит обо всём, о нём же не может судить никто. Для духа не нужны критерии из низших порядков бытия: интеллектуальные, эмоциональные, объективные, субъективные. Душевное (субъективное) не критерий для духа. Дух - это свобода. Нужны ли объективные критерии для любви? И как кому-то доказать, что есть любовь, а что не есть любовь? То же и с прекрасным (воплощённой истиной и воплощённым добром).

Я ведь выступаю против огульного обвинения современного искусства.

Тенденция всё-таки на лицо (и на лице). И тенденция такова, что подлинное искусство загоняется в подполье. А место элиты заняла подделка, фальшь. "Но огульно не сужу, поскольку к ним принадлежу" (к современному искусству, и каково бы оно ни было, я с ним).

Возможно, что и так. Но, возможно, какие-то произведения останутся сокрытыми для Энрофа, о них знает только Господь. В этом случае - критерий принадлежит Богу.

Не исключено, что и сокрытыми. Только Богу не нужен критерий: Любви и Свободе критерии без надобности (любые). Это мы всё ищем критерии, потому что нуждаемся в костылях (для уверенности).
Время - инструмент в руках Творца, и не во власти человека находится. Для нас это один из возможных "костылей-критериев" (наиболее независимый) - проверенность временем, культурная традиция и т.д.

Струя воды падает в раскрытую ладонь. Смысл прост: пока ладонь раскрыта, на ней вода. Стоит сжать кулак, воды там не будет. Пока человек своей волей, знаниями, опытом, принципами удерживает ладонь раскрытой, он обладает всей полнотой мира. Стоит ему возжелать что-либо из этой полноты для себя, – и всё пропало. Пока человек протягивает свое творчество (каким бы оно не было) на открытой ладони всему миру (или хотя бы только одному человеку) – это искусство (совсем малое или великое – не суть важно), как только он намерен обменять свое творчество на «валюту, имеющую хождение», – это ремесло.

И спасибо за эту цитату-напоминание

кажется, Кришнамурти говорил, что не одного продвинутого погубило знание точных сроков. Меня учили: всё будет так, как должно быть, даже если будет совсем иначе.

и за эту мудрость.